Людмила УлицкаяЧума, или ООИ в городе
1
Через огромную вьюжную пустыню, высвечивая фарами дрожащее пятно, подвижный вихрь снега, идет состав из товарных вагонов. Медленно, долго. Минует заваленный сугробами, едва видный под снегом город. Растворяется в снежной мгле.
Длинное одноэтажное здание на отшибе у целого света занесено снегом. В нескольких окнах виден мутный свет. Запорошенная вывесканазвания не разобрать.
На вахте возле железной печки сидит старуха-татарка в повязанной низко на лбу косынке и большом платке поверх. Отрезает острым маленьким ножом маленькие кусочки вяленого мяса, беззубо жует. Взгляд бессмысленно-сосредоточенный.
В боксе сидит Рудольф Иванович Майер. Он в защитном костюме, в маске. Лица не видно. Руки в перчатках. Рассеивает длинной иглой культуру по чашкам Петри. Спиртовка горит, вздрагивая от каждого его движения. А движения плавные, магические.
Длинно и настойчиво звонит телефон на столе перед вахтершей. Она не спешит снимать трубку.
У, шайтан, кричит, орет ворчит старуха. Телефон не унимается. Она снимает трубку:
Лаблатор! Ночь, говорят, ночь! Что кричишь? Нет никого. Не могу писать, нет. Майер есть! Сиди тут. Сиди, говорят!
Старуха идет в глубину коридора, стучит в дальнюю дверь, кричит:
Майер! Телефон! Москва тебе зовет! Иди!
Она дергает дверь, но дверь заперта. Она снова стучит, кричит:
Майер! Иди! Начальник сердитый тебе зовет!
Майер в боксе отложил иглу, замер. Стук раздражает его.
Сейчас! Сейчас! голос глухо звучит из-под маски. Маска чуть сдвинулась, слетел уплотнитель под подбородком.
Старуха услышала, пошла к телефону, в трубку громко прокричала:
Сиди жди, говорят тебе
Майер в предбаннике снимает перчатки, маску, противочумный костюм, подтирает что-то, наконец, бегом к телефону.
Извините, был в боксе. Да, да, ночные опыты. Всеволод Александрович, я не готов. Да, да, в принципе. Полная уверенность. Но мне нужно еще полтора-два месяца. Да, полтора Но я не готов к докладу Ну, если вы так ставите вопрос. Но считаю доклад преждевременным. Снимаю с себя ответственность. Да, да, до свидания.
Раздраженно кладет трубку. Старуха внимательно смотрит на Майера:
На мене кричит, на тебе кричит. Шайтан, сердитый начальник. Кушай! протягивает на ноже кусок вяленого мяса. Майер машет рукой:
Нет, спасибо, Галя, автоматически берет кусок и жует.
Спать иди. Домой! Зачем сидеть?
Утро еще не просветлело, окно темное. Осторожный звонок в дверь. Молодая женщина зажигает маленькую лампочку, бесшумно встает, идет к двери. Ребенок спит.
Рудольф пришел к своей тайной подруге Анне Анатольевне. В заснеженном полушубке, только шапку стащил.
Что-то случилось? испуганно замахала ресницами Аня. Рудольф расстегнул полушубок.
Ничего особенного. Сегодня ночью меня вызвали в Москву. На доклад в коллегию. Работа еще не закончена. Глупость какая-то. Но слушать ничего не хотят. Вынь да положь. Я еду, Анюта. Пришел сказать.
Прямо сейчас?
Вечером. Я опыт прервал. Сделать кое-что надо.
А с кем Маша?
Уже договорился. Савелова с ней неделю побудет.
Она ничего?
Всё то же. Спать не ложилась. Сидит в кресле, глаза в одну точку
Аня кладет ладонь на щеку Рудольфу, проводит до лба.
Может, поедешь со мной в Москву? А? Дня на три?
Как? Прямо сейчас? удивилась Аня.
А над бортиком кровати показалась кудрявая голова, засияла, увидев Рудольфа, и вот уже девочка влезла к нему на колени.
А, проснулась наша Крося, проснулась? он треплет ее по макушке. С Марьей Афанасьевной договорись, чтоб ночевала с Кросей, и поехали.
Ну так прямо сразу. Не могу. Сейчас хоть и каникулы, но у меня там дежурство в школе какое-то
Отпросись, перенеси, придумай что-нибудь, а?
Рудя, я постараюсь, мне самой знаешь как хочется
Дашь телеграмму мне на гостиницу «Москва», и я тебя встречу, ну?
В купечетверо. Рудольф сидит возле двери, накинув на плечи полушубок, рядом с нимкрепкий, со скособоченным твердым лицом мужчина, скорее молодой, чем пожилой, у столика, с противоположной стороныкрасивая женщина с высоко подобранными косами, накрашенная, нарядная, расставляет на столике еду, и напротив Рудольфамолодой парень несколько деревенского вида, но бойкий и трепливый.
Вот так совсем другое дело, говорит женщина, я люблю, чтоб всё было красиво. Сейчас никто и на стол накрыть не умеет, а я люблю, чтоб вилочки, ложечки, тарелочкивсё по местам, и чтоб салфеточка была любуется нарезанной ровно колбасой и разложенными аккуратно кусками хлеба. Скособоченный с большим интересом смотрит на женщину, Молодой продолжает давно уже начатую тему.
Так вот я говорю, Людмила Игнатьевна, написал я письмо и жду, ответит или не ответит. Шутка лиакадемик! А у нас в сельхозинституте такой народец подобралсяни поддержки, ничего
Да вы кушайте, кушайте вот! предложила Людмила Игнатьевна, и Скособоченный взял бутерброд. Увлеченный своим рассказом Молодой человек тоже протянул руку.
Ну, я решил самостоятельно, на свой риск. Я их взял и у себя в сарае стал воспитывать, приучать постепенно к морозу. Уже третье поколение идет. Морозоустойчивые. Сделал я доклад, они меня вроде как на смех подняли. Тогда я и написал. А что? Прямо в Академию. Двух недель не прошлоприглашение приходит. Я, слова ни сказамши, отпуск взял и еду вот. У нас вся семья такая: если кто решит чтоуже не отступит
Зябко поводит плечами Рудольф. Парень обращается к нему.
Вот вы, извините, кто по специальности?
Я? Медик.
Это хорошо, это хорошо. Значит, вы тоже идею биологическую понять можете. О наследовании благоприятственных качеств под влиянием воспитания правильного воспитания, хочу сказать
А-а протянул Рудольф. Я, видите ли, микробиолог, боюсь, мой объект живет по другим законам.
Как это по другим? Как это по другим? закипятился Молодой. Мы все по одному закону живем, по марксистско-ленинскому!
Да вы покушайте, покушайте! забеспокоилась дамочка.
Это безусловно, это не вызывает сомнений, серьезно подтвердил Рудольф. Только микробы об этом не знают.
В наше время все об этом должны знать! запальчиво продолжал парень. В прошлом году у нас среднемесячная за февраль была двадцать девять градусов. А гуси мои прекрасно перенесли. А сарайчик из фанеры, из ничего, можно сказать. Ведь если, скажем, опыты пойдут на крупном рогатом скоте, если воспитать, приучить к морозу всю скотину, и коровников можно не строить. Здесь польза какая для государства возникнет
Отодвинулась дверь, всунулась проводница.
Я подсажу к вам старуху, стоит в тамбуре, а? Не возражаете? Она на четыре часа всего, а?
Да пускай, пускай сидит! парень отодвинулся, освобождая место, в дверь протиснулась старуха с узлами.
Можно попросить у вас чаю? спросил Рудольф Иванович у проводницы.
Какого чаю? Теперь до утра, выпили уже чай! отрезала проводница.
Начали укладываться. Рудольф полез наверх, Скособоченный устроился внизу, сняв отороченные собачьим мехом летные сапоги. Старуха, подобрав ноги в растрепанных больших ботинках, притулилась в уголке, в ногах. Молодой пошел в тамбур.
В тамбуреклетка с двумя гусями. Он наклонился, сунул кусок размоченного хлеба проснувшимся птицам, погладив высунувшуюся шею.
Молодец, молодец мой, в Академию едем, так вот! похлопал по плотной белой шее.
Рудольф кутается в поездное легкое одеяло, надевает меховую шапку.
Скособоченный тихо спрашивает у красивой Людмилы Игнатьевны:
А вы сами с Москвы?
Да. Урожденная москвичка. На Лесной улице с рождения проживаю.
Леснаяэто где?
Возле Белорусского вокзала.
Знаю, знаю Белорусский. А что, может, в гости пригласите, а?
Ой, и не познакомились толком, а ужев гости.
Я бы в гости пришел, и познакомились бы поподробнее Адресочек дайте
Старуха внимательно разглядывает стоящие перед ней сапоги Скособоченного. Хорошие сапоги.
И сновачерез заснеженную пустыню идет состав. В свете фарвьюжное пятно снега и ветра, сугробы, сугробы
Проводница со стаканом чая открывает дверь купе:
Эй, кто чаю-то хотел? Здесь, что ли?