Альенде Исабель
Дневник Майи
ЛЕТО
Январь, февраль, март
Глава 1
Неделю назад моя бабушка без слёз обняла меня в аэропорту Сан-Франциско и повторила, что если бы я хоть как-то ценила свою жизнь, то не общалась бы ни с кем из незнакомых до тех пор, пока мы не убедимся, что мои враги меня уже не ищут. Моя Нинипараноик, как и все жители Народной Независимой Республики Беркли, преследуемые правительством и иностранцами, однако в моём случае не было никакого преувеличения: даже от всех мер предосторожности было мало проку. Она вручила мне тетрадь в сто листов, чтобы я вела дневник жизни. Это я и делала с восьми до пятнадцати лет, когда моя судьба круто изменилась. «У тебя будет время скучать, Майя,сказала она мне.Потрать его на запись монументальной чуши, которую ты совершила, чтобы понять, осознала ли ты её». Существует несколько моих дневников, запечатанных промышленным скотчем, которые мой дед держал под замком в своём письменном столе, а теперь моя бабушка хранит их в обувной коробке под своей кроватью. Это была бы тетрадь уже под номером девять. Моя Нини верит, что дневники помогут мне при психоанализе, потому что в них кроются ключи к разгадке моей личности. Но если бы она их прочитала, то знала бы, что в них содержится много выдумок, способных ввести в заблуждение самого Фрейда. Вначале бабушка не доверяла профессионалам с почасовой оплатой, так как их не устраивали быстрые результаты. Несмотря на это, она делает исключение для психиатров, потому что один из них спас её от депрессии и уберёг от магической ловушки, когда бабушке довелось общаться с мёртвыми.
Я положила дневник в свой рюкзак, чтобы не обидеть её, хотя и не намеревалась когда-либо им пользоваться. Но правда в том, что время здесь растянуто, и писанинаотличный способ занять долгие часы. Эта первая неделя изгнания показалась мне длинной. Я нахожусь на островке, почти невидимом на карте, в полном средневековье. Мне трудно писать о своей жизни, потому что я не знаю, сколько я помню, а сколько является продуктом моего воображения. Строгая правда может быть утомительной, и, следовательно, совершенно того не осознавая, я изменяю её или преувеличиваю, однако я обещала себе исправить этот недостаток и в будущем врать как можно меньше. И вот сейчас, когда даже яномами в Амазонке пользуются компьютерами, я пишу от руки, чем себя только задерживаю и отчего моё письмо, должно быть, получается на кириллице, поскольку даже я сама не в состоянии его расшифровать. Но, полагаю, что постепенно, от страницы к странице, всё исправится. Писатьэто как ездить на велосипеде: не забывается, даже если годами не практиковаться. Я пытаюсь двигаться в хронологическом порядке, ведь какой-нибудь порядок всё же необходим. И я подумала, что это будет делом нетрудным. Но я теряю нить, хожу вокруг да около или вспоминаю о чём-то важном лишь несколько страниц спустя, когда уже нет возможности вставить это в текст. Моя память движется кругами, спиралями и трапециевидными прыжками.
Меня зовут Майя Видаль, ядевушка девятнадцати лет, одинокая и невлюблённая из-за отсутствия возможностей, а не из-за щепетильности. Я родилась в городе Беркли, штат Калифорния, у меня американский паспорт. В настоящий момент я нашла временное пристанище на острове на юге мира. Меня назвали Майей, потому что мою Нини привлекает Индия, а моим родителям не пришло в голову никакого другого имени, хотя у них было девять месяцев на раздумья. На языке хинди майя означает «заклинание, иллюзия, сон», что никак не вяжется с моим характером. Имя Аттила подошло бы мне гораздо больше, потому что везде, где бы я ни прошла, не остаётся живого места. Моя история началась в Чили у бабушкимоей Нинизадолго до моего рождения, так как если бы она не эмигрировала, то не полюбила бы моего Попо и не обосновалась в Калифорнии, мой отец не познакомился бы с моей матерью, и на свет появилась бы не я, а некая другая молодая чилийка. Какая же я? Ростом метр восемьдесят, весом в пятьдесят восемь килограммов, когда играю в футбол, и несколько больше, если ленюсь двигаться. С мускулистыми ногами, неуклюжими руками, голубыми или серымив зависимости от времени сутокглазами. И, полагаю, что светловолосая, хотя сейчас я в этом не уверена, поскольку не видела своих натуральных волос вот уже несколько лет. Я не унаследовала экзотическую внешность своей бабушки, обладающей оливковой кожей с присущими ей тёмными кругами под глазами, придающими женщине порочный вид. Также во мне нет ничего и от облика отца, сложенного точно тщеславный тореадор. Я не похожа и на дедушкумоего замечательного Попо, поскольку он, к несчастью, не мой биологический предок, а всего лишь второй муж моей Нини.
Я похожа на маму, по меньшей мере ростом и цветом кожи. Она, конечно, не принцесса из Лапландии, как я думала в несознательном возрасте, а всего лишь помощница на датской авиалиниив эту женщину и влюбился прямо на рабочем месте мой отец, коммерческий пилот. Для брака он был тогда слишком молод, однако уже отстаивал своё мнение, заключающееся в том, что вот, мол, женщина его жизни, которую, соответственно, настойчиво и преследовал, пока та, порядком устав, не уступила. А возможно, к тому времени она забеременела. По факту же вышло так, что они поженились, раскаявшись в подобном поступке уже на первой неделе брака, хотя и продолжали жить вместе вплоть до моего рождения. Через несколько дней после, пока муж летал по работе, моя мама собрала чемоданы, завернула меня в одеяльце и уехала на такси навестить своих свёкра со свекровью. Моя Нини поехала в Сан-Франциско, резко выступая против войны в Заливе, а вот мой Попо остался дома и принял на руки переданный дочерью тюк, о котором та особо ничего не рассказала, а лишь вручила и убежала в ждущее её такси. Внучка так мало весила, что легко помещалась всего лишь в одной руке деда. Немного погодя датчанка выслала по почте документы о разводе и в придачу бумагу об опеке над дочерью. Мою маму зовут Марта Оттер. С ней я познакомилась как-то летом, когда мне было уже восемь лет и дедушка с бабушкой отвезли меня в Данию.
И вот я в Чили, стране моей бабушки Нидии Видаль, где океан по кускам изъел землю, а южноамериканский континент раздёрган на острова. Чтобы быть точнее, скажу, что пребываю на Чилоэ, части области Лос-Лагос, расположенной между 41-й и 43-й параллелями южной широты и представляющей собой некий архипелаг площадью приблизительно в девять тысяч квадратных километров общей поверхности и с примерно двухсоттысячным населением, рост которого, в общем и целом, гораздо ниже моего собственного. На мапудунгуне, языке коренных жителей региона, Чилоэ означает «земля кауилес, визгливых черноголовых чаек», но она должна называться землёй дерева и картофеля. Помимо Исла-Гранде (Большого острова), где расположены самые густонаселённые города, существует множество небольших островов, и несколько из них необитаемы. Некоторые острова сгруппированы по три-четыре и расположены так близко друг от друга, что во время отлива они соединяются по суше, но мне не посчастливилось попасть ни на один из них: при спокойном море мне понадобилось бы сорок пять минут, чтобы добраться из ближайшего посёлка на моторной лодке.
Моё путешествие с севера Калифорнии до Чилоэ началось на благородном жёлтом «фольксвагене» моей бабушки, пережившем с 1999 года семнадцать аварий, однако резвом, как «Феррари». Я уехала в середине зимы, в один из тех ветреных и дождливых дней, когда залив Сан-Франциско теряет цвета, и пейзаж кажется нарисованным перьевой ручкой в бело-чёрно-серых тонах. Моя бабушка управляла в своём стиле, стремительно, вцепившись в руль как в спасательный круг и глядя больше на меня, нежели на дорогу, занятая тем, что давала мне последние наставления. Она ещё не объяснила мне, куда именно собирается меня отправить. Чиливот, пожалуй, и всё, что она сказала, составляя план моего исчезновения. В машине она раскрыла мне все детали и вручила дешёвую туристическую брошюру.
Чилоэ? Что это за место?спросила я её.
Здесь есть вся необходимая информация,ответила она, указывая на книгу.
Кажется, это очень далеко
Чем дальше, тем лучше. На Чилоэ я рассчитываю на своего друга Мануэля Ариасаединственного человека в этом мире, кроме Майка ОКелли, которого я могу осмелиться попросить спрятать тебя на один-два года.