На следующий день Руди втайне отправился в пригород по хранившемуся у него адресу, которым, как он думал, никогда не воспользуется,к цыганке, чтобы просить ее избавить Микки от той силы, которую он еще никогда не пускал в ход и которая, тем не менее, вызывала определенные опасения. Цыганка его выслушала, попросила снять темные очки, чтобы посмотреть в глаза, попросила у него фотографию Микки; фотографии у него никакой не было, поэтому он постарался его описать: «Волосы, кажется, черные, а глаза светлые, как у меня, впрочем, я не вполне уверен, я не очень обращаю внимание на то, как выглядят парни, сейчас вот думаю, быть может, он даже блондин, он чуть выше или чуть ниже меня, короче говоря, почти такого же роста, но моложе, наверное, лет на десять или же чуть больше, не спрашивал, сколько ему лет» С таким описанием цыганке оставалось лишь объявить следующее: «Принесите клочок от нестиранного воротника его рубашки или подушки, на которой он спал. И магнит, который тайком потрете о его тело в любом месте, которое подвернется, только хорошо потрите, да?! И с того момента уже не смотрите ему в глаза. Ежели при мысли о нем захочется перекреститься, сделайте это ногой. С момента, как появится первая звезда, не ходите прямо, а перемещайтесь крестообразно. Дам с собой лист салата, который жевала жаба, и кусок хлеба, обгрызенного крысой. Ежели красавчик все это съест, считайте, дело наполовину сделано. А ежели принесете в склянке немного воды, которой он мыл свое мужское достоинство, смогу применить чары. Тогда может и повезти. При всяком раскладе, пришлите пряжку с его башмака, это самое главное. Начиная ровно с полуночи, повторяйте первое заклятие. Сейчас раскрою, какие там слова, запоминайте мгновенно: "С тремя тебя заклинаю, с тремя тебя призываю, с тремя тебя завлекаю! Кровь твою выпиваю! Сердце твое вырываю!"» Руди без труда заучил присказку; в полночь он на всякий случай ее повторит; он знал, что никаких пряжек на башмаках у Микки нет, да и башмаками это не назовешь, а все остальное, что требовала от него чавела, казалось ему слишком сложным, он заплатил ей и отправился восвояси, думая, что больше они не увидятся.
План Лобстера сработал: после отважного появления Микки и рассказывающих о нем газетных статей директора всех площадок без исключения хотели быть первыми, у кого выступит юное дарование. Лобстер на их запросы не отвечал, чтобы ставки выросли еще больше. Он сказал Микки: «Все же не будем делать им такого подарка, теперь-то, когда ты стоишь дороже золота! Они получили бриллиант из воздуха и вполне заслуживают, чтобы его у них отобрали! Устроителем спектакля буду я сам! Интерес публики, подогреваемой прессой, только растет, любая арена слишком мала, чтобы устроить на ней твое первое настоящее выступление, но у меня есть мысль: мы построим передвижную арену,огромную, грандиозную,с дополнительным оборудованием, чтобы можно было поехать в турне. Тебе не о чем беспокоиться: Руди будет твоим наставником, пресса такое подхватит, ведь это он помог тебе добиться успеха, онмой первый подопечный и продолжит обучать тебя профессии; кстати, чтобы никто сторонний в это дело не вмешивался, я нанял актеришку, соглядатая по прозвищу Самородок, чтобы следил за этим, всю жизнь он только и делает, что терпит одни неудачи, поэтому он еще на плаву: если будет вертеться где-нибудь рядом, с вами самими уж точно ничего не случится; я сразу забираю у тебя двадцать процентов,столько же я беру у Рудиты сам платишь квадрилье, оплачиваешь жратву, бензин и гостиницы; вот увидишь, скоро все устаканится. Я буду с тобой откровенен, Микки: тебе не надо больше ни о чем беспокоиться, теперь не раздумывай, хорош ли ты в самом деле или же плох, не грузи себе голову, не думай, есть ли у тебя божественный дар или нет,никогда прежде я не покупал столько рекламных полос в газетах; все статьи тебя прославляют, они уже написаны, я сам вносил правку; единственного писаку, который отнесся к тебе с недоверием и все никак не мог успокоиться, мы хорошенечко подлечили: я велел вручить емуи теперь ты об этом забудешьключики от белого Мерседеса; видишь, на что только я не готов ради тебя! Но не благодари, я ведь сам заинтересован. Такая уж профессия» Лобстер в номере отеля «Реджина», который занимал Микки, замер, словно уйдя в себя, в мечтательной тишине, нарушив ее лишь затем, чтобы проговорить шепотом как бы самому себе: «Все ведь так обернулось еще и потому, что тыкрасавчик Так что не порти свою мордашку»«Почему вы столько для меня делаете?»снова спросил Микки в очередном приступе простодушия.«Скажу тебе правду,ответил Лобстер с серьезным видом, в котором проглядывало, как он устал,я столько для тебя делаю Потому что Потому что ты мне совершенно безразличен».
С тех пор, как Микки ночевал в гостинице, снов ему больше не снилось. Радиатор будил его на рассвете, тотчас вкладывая в ладонь моток тяжелой железной проволоки, чтобы рука была готова взяться за меч. Они отправлялись тренироваться на поле боя. По мановению щедрой руки Лобстера мопед превратился в черную Панду, а несчастная куклав манекен на шарнирах, похожий на настоящего робота, обтянутого прочной кожей, защищавшей руки Радиатора от заноз. У Микки было теперь несколько комплектов сменной одежды, он учился двигаться так, чтобы в момент атаки не запачкать костюм кровью и, гордо встряхивая головой, не потерять шиньон, после тренировки он сразу шел позировать для фотографов. Руди с ним больше не разговаривал: когда они встречались в коридорах отеля, готовящийся вновь продемонстрировать свое величие инфантеро уже не смотрел на младшего, которому слава досталась благодаря случайности, какому-то чуду или просто-напросто по оплошности. Единственными, кто не бросил Микки во всей его славе, были Несравненные и Забияки, постоянно ругавшиеся между собой, поскольку и те, и другие утверждали, что это они первыми свели знакомство с Микки и сделали его своим символом. Обе банды крутились где-то поблизости, включая вечных своих паразитовстарого Бананчика, гомика Сардинку и Наростапоследний склонился перед Лобстером, вновь взявшись за ремесло чистильщика башмаков. На грохочущих драндулетах они летели вослед черной Панде, где в перегретом салоне сзади сидел, скрючившись, как если бы он жутко мерз, Микки. Не ведая никакой особой науки, Руди передал ему вместо нее свою веру в приметы: уходя из номера на тренировку, Микки в запале бросал Радиатору всегда одну и туже фразу: «Не выключай свет!», словно это был ритуал, который требовалось свершить перед сражением, чтобы вернуться в номер живыми и невредимыми. И вот настал день его посвящения, и Радиатор, выходя первым, специально оставил свет зажженным, и Микки сказал ему: «Нет, выключи, погаси все! Хочу, чтобы было темно, совсем темно, когда мы вернемся!»
Накануне вечером Микки отправил брата в сооруженный из фанеры барачный лагерь возле передвижной арены, где было полно детей, выбранных для скорого жертвоприношения. Он принял обычай всех инфантеро, когда посылают лакея, чтобы узнать о детях побольше. Босоногий старик с длинной белой бородойпрорицателькидал в детей маленькие камушки, предсказывая, кому они могут принести удачу и кого могут погубить. Лакеи присутствовали при жеребьевке, в которой разыгрывалось, какому из инфантеро сражаться с тем или иным ребенком: в шляпе лежали клочки папиросной бумаги с написанными на них номерками. Радиатор смотрел за всем в оба: Лобстер, пришедший якобы для того, чтобы защищать интересы двух своих протеже, тихонечко смачивал обрывок бумаги, сворачивая его затем так, чтобы влажная сторона оставалась сверху и легко могла приклеиться к опущенной в шляпу руке; таким образом, ему удавалось назначить самых резвых и, соответственно, менее опасных детей Руди, избавиться при помощи Самородка от изголодавшихся и истощенных, а Микки предоставить детей из категории среднейне квелых и не здоровых, то есть, быть может, самых непредсказуемых. Вернувшись в номер, чтобы рассказать о жеребьевке и найдя Микки совсем удрученным, Радиатор решил сообщить ему, что все прошло без нарушений принятых правил.
В мгновение ока Микки очутился на арене: он был уже здесь, между Руди и Самородком, квадрильи смешались в единую стаю, возглавляли шествие эти трое, продвигавшиеся вперед, опустив голову и глядя в песок, размахивая фиолетовыми и розовыми плащами, разминая кисти рук, покачивая бедрами, растягивая мышцы ног и проверяя, прочно ли стоят они на площадке. Незадолго до того, как Микки выбрался из отеля, к нему, словно ураган, нагрянул Лобстер со шприцом, с которого капало, он насильно вколол ему что-то в руку, пройдясь при этом по всем фалангам, уверяя, что только что проделал эту же операцию с Руди и вещество из шприца укрепит мышцы и выровняет все рефлексы. Микки руки больше не чувствовал, теперь казалось, что у него на теле какое-то свинцовое устройство, которое может крушить что угодно даже помимо его собственной воли, и при этом ему будет казаться, что он лишь слегка чего-то коснулся. Трибуны были переполнены: двадцать пять тысяч мест распродали всего за три дня с помощью перекупщиков и служащих Лобстера, которые попридержали вначале около десяти тысяч билетов, чтобы взвинтить цены. Толпа продолжала прибывать, заполняя проходы из клееной фанеры; топтавшиеся снаружи вопили от ярости, поскольку дешевых мест не осталось и они не могли купить те билеты, которые протягивали им мошенники, бормоча просто заоблачные цены. Те, кто помоложе, пытались перелезть через заграждения, за брезентовым занавесом их встречала охрана с собаками; специально для таких случаев Лобстер нанял целый отряд, в котором можно было узнать кое-кого из Забияк. Все были уверены: Руди начнет проигрывать, подтверждая слухи, что время его прошло; зрители хотели увидеть грандиозный провал, который развенчает кумира, фанатично возведенного ими на пьедестал, чтобы сразу же заменить его кем-то новым. Жара стояла изнуряющая, собиралась гроза, все это способствовало кровожадному настроению публики, приготовившейся к линчеванию и уже заметившей, что пот с Руди течет ручьями, а Микки будто совсем не потеет. Тем не менее, Руди был совершенно спокоен, как человек, к которому снова вернулись силы, хотя все вокруг думали противоположное; Микки в это время вспоминал об идиотских вещах, из-за которых у него не получалось ни одно из заученных досконально движений, а те следовало выполнять, не отклоняясь от правил. Когда к нему подскочил ребенок, он был совершенно не в состоянии определить, что именно тот собой представляет, какой у него нрав и, главное, каковы его силы, в этот момент Микки думал: «Как же я сглупил, сказав Радиатору, чтобы он выключил везде свет! Это не принесет никакой удачи И что это мне взбрело в голову?!» Казалось, это ребенок нападает на Микки, пытаясь его уничтожить, а Микки бежит прочь, увертываясь от ударов и глупо прикрываясь плащом. Микки искал, где же выход. Плащ, который использовали столь недостойно, заартачился, взбунтовался и вместо того, чтобы дразнить ребенка, принялся нападать на собственного владельца. Из складок вдруг зазвучала музыка, плащ то раскрывался, то выворачивался, и издаваемые им звуки были похожи на шум раздолбанного аккордеона; плащ скрипел и гудел, как куча сиплых клаксонов; публика хохотала, судорожно проверяя, на месте ли в сумках принесенные из дома вещицы, которыми они рассчитывали одарить опозорившегося Руди, вопя и задыхаясь от переполнявшей ее злобы. Все эти безудержные проявления породили у Микки чувство, что мечта сбывается и сейчас он превратится в великого инфантеро, которым так хотел стать; наблюдая за происходящим и пытаясь подавить в себе болезненное ликование, Руди в этот момент думал, что полюбил юношу всем сердцем, как если б тот был его сыном или братом. Он не мог высказать этого Микки: плащ, которым, казалось, управляет на расстоянии силою мысли ребенок, разгневавшийся из-за нанесенной тому раны, бился в разные стороны, как одержимый, и теперькогда Микки собрался было, хорошенько его встряхнув, отшвырнуть плащ подальшераздулся, став похожим на подвесную боксерскую грушу. А от того, что происходило дальше, зрители просто остолбенели: с каждым движением Микки стал уменьшаться, мышцы на руках и ногах таяли, волосы на теле исчезли, кадык пропал; все взгляды были устремлены к центру арены, где худой мальчуган с узенькими плечами ютился в тени колосса, который все увеличивался и мужал, постепенно лишая силы того, что стоял напротив. Светящийся костюм на мальчугане обвис, великан возвышался над ним полуголый, и теперь было уже совсем не понятно, кто из них лидирует в этом сражении, и кто жертва. Перепуганный вусмерть ребенок призвал на помощь небесные хляби, и с первыми еле слышными словами молитвы припустил дождь. Он лил с невероятною силой, затопляя все, что было внизу, это было настоящее наводнение, ни о какой церемонии посвящения не могло быть и речи, казнь тоже откладывалась. Воздух сверкал не от множества прозрачных и легких нитей, а от настоящего шквала из копий и гарпунов, вонзавшихся в песок и взметавших облака пыли. Избавившись от былого ужаса, Микки вновь стал прежних размеров и обрел свои силы, он отбивался от Радиатора, примчавшегося на помощь, чтобы скорее его увести, теперь он был один в маленькой часовне неподалеку от передвижной арены.