У доктора Скота никогда не было недостатка в недостатках, но, по крайней мере, никто не может упрекнуть его в компетентности, так, например, когда на Вакханаль обрушилась эпидемия аппендицита, первым пострадал Беарн, но мы на это не обратили внимания, сказали: Что, живот разболелся? Ничего, меньше будешь жрать на выходных, но на выходных он вообще ничего не ел и постился бы еще сотню лет, кабы Аженор не принялся орать: Я заболел, хоть это и неправда, но он всех так переполошил, что хотелось его заткнуть, мы пришли и застали Беарна в постели, комната сплошь залита блевотиной, Аженор непринужденно ворковал, чего не скажешь о докторе, который не прихватил с собой сапоги, за одну секунду он понял, что дела плохи, аппендицит перешел в перитонит, надо оперировать, вот только Скот отказывался это делать, пока Беарн не черкнет три слова, чтобы снять с него ответственность, если вмешательство закончится жмуром на столе, но Беарн ничего не подписывал, ему хотелось доставить своей смертью побольше неприятностей, поэтому Капо пришлось взять операцию на себя, он не рисковал отстранением от должности, поскольку не занимался практикой, и все прошло бы превосходно, если бы только Цуцик не забыл продезинфицировать скальпель, которым уже разрезали три будущих трупа в самом Вакханале, его еще называли скальпелем-убийцей, ну и, конечно, Беарна тоже пришлось бы похоронить, если бы речь действительно шла о перитоните, но это просто был сильный кишечный грипп, так что температура спала, как только Беарн выпил грога, живот пришлось зашить, скальпель после этого заржавелкороче, мы просто вылечили инфекцию.
Через неделю Сорвиголова тоже оказался прикованным к постели и стонал на ней в одиночку, что совершенно не нравилось Капо, ведь в таком состоянии паренек уж точно никого не трахнет, доктор Скот изучил характер болей и выявил аппендицит, снова надо было оперировать, Капо охотно подписал согласие на вмешательство горе-хирурга, поскольку лежачий сын доставлял неудобства, и если бы Сорвиголова помер на столе, Капо все равно получил бы взамен огромную страховку, так что, околеет паренек или оклемается, Капо вполне устраивало и то и другое, однако реальность оказалась не столь радужной, потому что Скот запорол операцию, но не настолько, чтобы Сорвиголова тут же и скопытился, в пятницу началась такая агония, что, казалось, до конца недели он не дотянет, но в понедельник он был все еще жив, хотя и страшно мучился, в следующий понедельник его состояние нисколько не ухудшилось, а через три месяца он почувствовал себя лучше и выписался из клиники, но должен был, как минимум, полгода воздерживаться от блуда, иначе стал бы импотентом, в чем никто заинтересован не был, для Капо это явилось тяжким ударом: Сорвиголова, включая еду, влетал в копеечку и не приносил никакого дохода, так что отец вскоре велел ему снова ложиться в постель, с кем велят, первым его клиентом после выздоровления стал Скот, Сорвиголова нисколько не пострадал, но история с аппендицитом на этом не закончилась: столь поспешные шашни с больным не принесли доктору удачи и его тоже пришлось оперировать, Капо хотелось непременно поорудовать скальпелем еще разок, чтобы вернуть обратно свои денежки, но Скот задачу ему не облегчил и орал как недорезанный, Капо даже пригрозил, что, если гвалт не прекратится, он уйдет и ничего делать не будет, доктор испугался, что его бросят на произвол судьбы со вспоротым животом и больше не пикал, по окончании спектакля все уже собрались домой, но Беарн, знавший не понаслышке, что такое операция, зашел сказать: Да это просто сильный грипп, и похлопать Скота по животу, доктор подскочил бы от боли до самого потолка, если бы не был привязан к кровати, чтобы не дрыгался, ведь в ту пору они с Капо не ладили и он не хотел попадать к нему в лапы, но Цуцик был слишком неумелым для такой операции, Беарн разрядил обстановку, и доктор громко рассмеялся, что довольно вредно при аппендиците, мы уж думали, он отбросит коньки, но тут ничего нельзя поделатьон живуч, как все богачи, которые беспрерывно копят силы, и неделю спустя рысил, будто мальчонка.
Однако нужно было срочно от него избавиться, ведь не прошло и полгода после выхода Сорвиголовы из клиники, как его пришлось спешно похоронить, труп завонялся, и мы не знали, как отомстить поганому врачу, раньше мы думали: Хрен с ним, если Сорвиголова сделается импотентом, для Скота настанет час расплаты, зря только насмешники переметнутся, но вместо этого паренек умирает в расцвете лет, в тот самый день, когда удовлетворяет одновременно Цуцика и доктора Скота, так что месть накрывается медным тазом, по всей деревне проносится горестный вопль: Нет в мире справедливостинет в мире справедливости, потому что Сорвиголова отдает концы счастливым, проведя роскошную жизнь между ляжек и булок жителей Вакханаля, а старики остаются в живых, довольствуясь лишь слабым утешением, и у Капо теперь на одного сына меньше, так что он пускает в дело маленького Мишу, чтобы пятеро мальчиков продолжали работать на полную катушку, он лишь использовал последние фотографии, это так возбуждалосмотреть на Сорвиголову и представлять все то, чего больше нельзя с ним сделать, мы повторяли: Нет в мире справедливости, и не хотели обидеть этим Мишу, хорошенького, как всякий новичок, и не имели в виду Капо, который все же не остался полностью в убытке и утешился страховой премией, нет в мире справедливости, потому что Сорвиголова умер, а доктор Скот по-прежнему жив, хотя все мечтают его закопать раз и навсегда, и он прекрасно переносит операции, сделанные в кошмарных условиях, и не получает никакого заражения, да у него и не может быть никакого заражения, потому что там все давно сгнило, Сорвиголова умер лишь потому, что свой нос сунул Скот, паренька лечат, а он подыхает, хотя вполне мог бы выздороветь, доктор надеялся на наследство, но Капо все оставил себе, он хотел показать выжившим сыновьям, что, если они восстанут против отца, то тем самым уступят ему свое имуществоу них это отобьет охоту кончать с собой.
II. ЭРБЕР И АКУЛЫ
Эрбера окрестили Эрбером из-за акул, он их боялся и, ложась вечером спать, заглядывал под кроватьне притаились ли они там ненароком, неужели он думал, что у хищниц нет иных забот, кроме как атаковать комнаты мальчишек? Он принимал их чуть ли не за комаров, готовых ежесекундно высасывать кровь, его назвали Эрбером, но акулы так ни разу его и не сожрали, а благоразумно оставались в своих океанах и питались туристами, так что Эрбер может спокойно переходить реку по десять раз в деньпервыми отведают его свежей плоти уж точно не акулы.
Тем не менее одно время этот несчастный кретин был убежден, что Борж буквально кишит хищными рыбинами, полными решимости наброситься на него, если он будет и дальше огорчать свою родню: отца, который забил ему акулами баки и проклинал прогресс еще до рождения Эрбера, предвидя появление автоматических шлагбаумов, что позволят ж/д сэкономить на его идиотской, трудом и потом достававшейся зарплате, за которую он должен был следить, чтобы на путях никого не было, когда в 12:08 проходил пассажирский поезд; мать, в которой пьянство соперничало со скупостью, и потому вместе с бухлом она принимала дешевое, но мучительно эффективное рвотное; и рано выскочившую замуж сестру, которая родила бы в шестнадцать, если бы в машине, взятой напрокат ее мужем, внезапно не кончился бензин прямо посреди железнодорожных путей во вторник, в 12:06, когда пассажирский поезд прибыл на две минуты раньше,в ту пору это была семья Эрбера, и он любил ее, бегая быстрее всех, так что родителям приходилось драться друг с другом, раз уж они никогда не могли его поймать.
Во время этих ссор мать Эрбера вспоминала медовый месяц, когда муж заливал ей о том, что не пройдет и пары недель, как его повысят до начальника вокзала, но двадцать лет спустя он все так же оставался дежурным по переезду и вскоре должен был уступить место автоматуникакой обозримой перспективы, помимо безработицы, на что отец Эрбера возражал, что лучше уж быть безработным, чем алкоголичкой, хотя жена никогда и не обещала кормить семью со своих попоек, и, главное, заявлял, что безработным никогда не станет, уверяя, что шлагбаум автоматизируют только через его труп: провинциальный шантаж, как будто его жизнь или смерть что-нибудь значили для ж/д, которая вдобавок даже не думала модернизировать переезд, поскольку забрасывала саму ветку и пассажирский поезд больше не должен был проходить ни в 12:08, ни в 12:06, учитывая, что теперь он не будет ходить дальше Сволоченаконечной станции, и насрать на недовольных пассажиров, ну а пока отца Эрбера полностью устраивала его профессия, нищенская жизнь была словно по мерке сшита, а паренек целыми днями свободно разгуливал, как сирота,дальше это продолжаться не могло.