В коридоре было полно детей, сестер, санитаров, врачей: мужчин и женщин. Он увидел Баку и деду, доктора Белла и доктора Ромер, профессора Альдерманна, дьякона Ламберта, психолога Ансбаха.
Когда собравшиеся увидели Горана, они захлопали в ладоши и закричали, перебивая друг друга:
Ну наконец-то, вот и он! Горан! Привет, Горан! Футболка классно выглядит! Это же глаза Петры! Petra is watching you!
Мы уже давно это заметили! Не думайте, что мы не заметили этого! закричала маленькая Кристель, которую Фабер увидел в первый же свой день в детской клинике, когда она очень бледная и совершенно лысая за долгое время болезни впервые покинула свою больничную палату, а врачи, сестры и санитары, смеясь и хлопая в ладоши, встречали ее. Ей подарили куклу по имени Ангелина. С тех пор волосы Кристель заметно отросли.
Горан отшатнулся назад. Петра крепко держала его за руку и потянула в коридор. Она закричала:
Мама! Мама! Футболка подошла!
Юдифь Ромер кивнула ей и Горану.
Надень ее завтра, Горан! закричал доктор Ансбах.
Завтра?
Конечно, ведь завтра мы едем в сафари-парк! сказал доктор Белл.
Он только прошлой ночью вернулся из Лос-Анджелеса.
Сафари-парк? повторил Горан. Это что еще такое?
Наберись терпения! Это что-то потрясающее! сказал доктор Ансбах.
Но ты, конечно, не сможешь поехать туда в одних носках, сказал профессор Альдерманн. Тебе надо будет надеть ботинки. Вон там как раз стоят подходящие.
Напротив своей двери Горан только сейчас заметил столик, на котором лежала полная спортивная форма «Эйр Джордан»: красные брюки с белой окантовкой, красная рубашка с черной, обрамленной белым цветом, цифрой 23 и словом «Буллз», красная лента от пота для запястий, красная бейсболка с логотипом прыгающего игрока в черном, и перед столиком на полу стояла пара белых кроссовок с белыми язычками, красно-белой подошвой и цифрой 23 с боков.
Наступила мертвая тишина. Все смотрели на Горана.
Тот задыхался, сглатывал, но так и не мог произнести ни единого слова.
Молчание затягивалось.
Горан, наконец сказала Петра.
Э э э заикаясь, начал Горан, но снова оборвал себя.
Ну же! сказала Петра.
Это, это мне? В в все мне?
Для кого же еще? закричала Петра.
Эт это же настоящая форма «Эйр Джордан»! Горан все еще говорил с большим трудом. В в все брюки, рубашка, кроссовки, бейсболка, лента от пота С ума сойти, можно сойти с ума! Он с благоговением провел рукой по рубашке и брюкам. «Эйр Джордан» Настоящий «Эйр Джордан» Но кто Я же никому Его взгляд отыскал Фабера и Миру. Вы, сказал он. Это сделали вы! Это вы все это купили!
А я все им объяснила! закричала Петра.
Эт это же стоило вам целого состояния! Одни только ботинки, а тут еще все остальное! Вы свихнулись, вы окончательно свихнулись! Я не могу это принять! Это совершенно невозможно, я не могу это принять!
Еще чуть-чутьи сможешь, сказала Петра. Сделай над собой усилие! Соберись! Не плачь, будь мужчиной!
Вы не должны тратить на меня столько денег! Горан посмотрел на Миру и Фабера. Я и так сто́ю вам много. Он постарался придать своему лицу озабоченное выражение. Попытка не удалась. Спасибо! Спасибо! Спасибо! Я так вам благодарен!
Он поцеловал Миру, он поцеловал Фабера. Он снова окинул взглядом этот блеск, все это великолепие.
Я не притронусь! сказал Горан. Ни один человек не сможет к этому прикоснуться!
Надень! крикнул какой-то ребенок.
Я не могу
Ботинки! Хотя бы ботинки! закричала Петра.
Врачи, санитары, сестры и дети закричали:
Надень! Надень! Надень!
Горан сел на пол и надел один ботинок «Эйр Джордан», следом второй. Все напряженно следили за ним. Приходили все новые дети. Горан встал на ноги.
И кепку! закричала маленькая Кристель. Обязательно надень и кепку, Горан!
Горан натянул и бейсболку «Эйр Джордан»!
Теперь иди!
Все отступили, и образовался узкий проход. По нему и прошел Горан, сначала медленно, потом все быстрее. Он при этом постоянно выкручивал шею, чтобы лучше видеть цифры 23 по бокам.
Аплодисменты и вопли:
Ботинки! Ботинки!
Горан прошел по проходу назад, он ходил туда-сюда, и Фабер подумал, что мальчик точно так же ходил туда-сюда по своей палате, когда рассказывал о боли и печали, своем чувстве вины, большой вины за смерть своей матери. But only yesterday, подумал Фабер. But only yesterday
Горан обнял Миру и Фабера, потом он обнял Петру, и тогда все дети завопили и захлопали, все дети в пижамах и халатиках, многие безволосые, с бледными лицами и худыми телами, многие в бейсбольной кепке, другие без нее, как маленькая Кристель, и Горан отвесил им поклон.
18
Уже в восемь часов утра большой автобус ждал перед зданием, и из Детского госпиталя Св. Марии все выходили дети: большие, маленькие, совсем малыши. Они были одеты в разноцветную летнюю одежду, а сестры и санитары тащили собранные инвалидные коляски для тех, кто не мог хорошо передвигаться. В коробках они предусмотрительно захватили с собой пачкообразные лотки на случай, если кому-то станет плохо, и гигантские рулоны бумажных кухонных полотенец для других непредвиденных случаев. Доктор Белл и доктор Меервальд, которого тоже пригласили, несли коробки с медикаментами для оказания первой медицинской помощи и помогали поднимать совсем маленьких в автобус. На Горане, конечно же, была надета полная форма «Эйр Джордан»удивительная, фантастическая, совершенно невозможнаяи все дети любовались им. Пришли также близкие пациентов, которым тоже разрешили поехать в автобусе. Фабер и Мира для экономии места решили взять «опель-омегу». Многие матери держали своих детей на руках, и всеи взрослые, и детибыли очень взволнованы. Психолог Ансбах стоял перед входом, помогал детям с костылями и другим, которые были очень слабы, но все они светились от счастья, и со всеми он шутил. Было чудесное летнее утро, и день обещал быть жарким, но на свободе в Сафари-парке было много деревьев, и там будет чуть прохладнее, как говорил доктор Ансбах.
Наконец около половины девятого автобус тронулся с места, а Фабер и Мира последовали за ним в арендованном автомобиле, на заднем сидении сидела пара родителей, для которых не нашлось места в автобусе. На Фабере были белые льняные брюки, белый льняной пиджак и черная рубашка. Так как он не мог подставлять свою кожу под солнечные лучи, он надел на голову фуражку, ту самую из Биаррица, о которой симпатичная продавщица из магазина на авеню Эдуарда VII рядом с православной церковью сказала, что она «tres, tres chic», хотя он точно знал, что выглядел в этой фуражке гротескно, как выживший из ума старик. Но сегодня ему было все равно, сегодня он чувствовал радость и легкость. На лицо он нанес французский защитный крем от загара. Этот крем теперь всегда находился в его личной аптечке с тех самых пор, когда в Цюрихе ему пришлось хирургическим путем удалить с кончика носа базалиомумаленькую доброкачественную опухоль. После этого он много недель ходил с повязкой, и теперь кончик носа у него всегда был белым. Он не хотел, чтобы пришлось делать еще одну такую операцию. Фабер то и дело клал свою правую руку на бедро Миры, которая сидела рядом с ним, одетая в желтые брюки и красную рубашку. Один раз Фабер показал ей цепочку с листком клевера и фотографией его дочери Нади, которую он никогда не видел.
Дети, которые сидели в самом хвосте автобуса, махали Мире и ему, а они оба махали им вслед.
Автобус сначала ехал по направлению к центру города, потом свернул к Звезде Пратера и к мосту Райхебрюке, затем они увидели совсем не голубые воды Дуная. Вверх по течению располагалось Лобаубольшой район с песчаной почвой, шишковатыми деревьями, узкими дорожками и многочисленными домиками, в которых преимущественно жили пенсионеры. Но многие богатые люди из города также имели здесь свои виллы, и стоило Фаберу подумать о Лобау, его мысли снова стали бродить по прошлому. «String of pearls» взяла свое начало в жаркую ночь на 11 августа 1948 года, когда около двадцати трех часов тридцати минут дежурный на центральной радиостанции союзников во дворце Ауэршпергпале сообщил, что разыскиваемого австрийскими властями военного преступника Зигфрида Монкаповторяем, Зигфрида Монкапредседателя многочисленных военных трибуналов, повинного в смерти более чем тысячи военных и гражданских лиц, соседи видели в доме его бабушки в Лобау.