Фабер не успел изучить и трети указателей, как раздался голос Белла:
А вот и я!
Фабер обернулся:
Это прямо марсианская клиника!
Частично! Если мы посетим моего друга хирурга Меервальда, я вам все покажу. Вы хотели еще купить цветы.
У цветочного стенда Фабера с улыбкой встретила молодая миловидная женщина.
Я хотел бы одну красную гвоздику, сказал он.
Только одну?
Только одну. Не сердитесь, милая дама!
Я вообще не умею сердиться, господин Фабер, сказала цветочница. Я дарю вам чудесную красную гвоздику, а вы даете мне автограф. Меня зовут Инга.
Но я не Фабер, автоматически сказал он.
Fishing for compliments! Вы, конечно, Фабер! Роберт Фабер. Я читала ваши книги.
А если я вам все же скажу, что я не
Перестаньте! тихо сказал Белл. Здесь это не имеет значения.
Окей, сказал Фабер миловидной даме, я просто болтал глупости.
Ну, вот, сказала цветочница и положила альбомчик для автографов на стойку.
Когда он расписался, Инга сказала:
Спасибо, господин Фабер! И протянула ему самую красивую красную гвоздику.
Благодарю вас, милая Инга, сказал он.
И оба засмеялись.
5
Итак, сказал молодой врач по фамилии Кальтофен, мы детально обследовали фрау Мазин. Диагноз бесспорныйТИА.
Что это такое? спросил Фабер.
Сокращениеот «транзиторная ишемическая атака». Преходящее нарушение мозгового кровообращения. ТИА никогда нельзя сразу отличить от инсульта. И в случае с фрау Мазин это было невозможно. Мог быть и инфаркт. Возникла необходимость наблюдения и обследования в стационаре. ТИА может быть проявлением всего, что приводит к внезапному ухудшению мозгового кровообращения, диабета, спазма сосудов, расширения вен на ногах. С помощью допплеровской сонографии мы исследовали сонную артерию, головные артерии. ТИА могут вызывать и душевные потрясения, нужда, лишения, страдания Фрау Мазин ведь из Сараево?
Да.
Ну, там ТИА, должно быть, очень распространенасказал молодой врач и испугался. Простите, господин Джордан!
Они с Беллом стояли в коридоре женского терапевтического отделения на четырнадцатом этаже. Стены здесь были цвета морской волны. Белл сказал Фаберу, что в этом громадном здании каждый этаж выдержан в своем цвете. Отсюда были видны верхушки деревьев Венского леса, в которые погружалось красное раскаленное солнце. Его отблески падали на трех мужчин.
Сейчас фрау Мазин делают вливание витаминов и физраствора. Естественно, она очень ослабла и должна быть защищена от любых волнений. Кальтофен поднял руку, и тут же рука снова упала вниз. Идиотская фраза! Ее внук тяжело болен, не так ли? А тутзащищать от волнений! Но ее нужно защищать, насколько это возможно, так как приступ может в любой момент повториться, и тогда Но вы же приехали в Вену, чтобы помочь фрау Мазин, оградить ее, господин Джордан
«О Натали! подумал Фабер. Я еле держусь на ногах. У меня все болит. Яdown and out. And burn out too. Burn-outс тех пор как я не могу больше писать. И теперь я должен пойти к Мире!»
Да, сказал он, разумеется, я сделаю все, доктор Кальтофен.
При этом он думал: «Я уже стоял здесь в отделении городской больницы. В белом халате. С именной табличкой. И тогда меня называли Джордан, доктор Джордан. Это было после курса лечения от алкоголизма. Мой друг, спасший меня, хотел, чтобы я написал роман о психиатрах, и я проводил целые недели в неврологическом и психиатрическом отделениях больницы. Тогда здесь стояли только старые здания, которые были совсем ветхие. Психиатрическая клиника находилась в похожем на за́мок доме, выкрашенном в желтый цвет. Я мог ходить во все отделения. Мне разрешали даже наблюдать лечение электрошоком. Жил я тогда тоже в отеле «Империал». Я так старался, читал книги, слушал доклады, но дальше дело не шло. Время от времени я приезжал домой в Старнберг, где мы тогда жили. Натали и я. Вальдшмитштрассе, 148, большое бунгало с полностью застекленным фасадом. Однажды Натали прилетела в Вену к моему другу и сказала: «Пожалуйста, господин профессор, не требуйте этого от него! Скажите ему, что он не должен писать эту книгу. Он это не может». Этот поступок Натали мой друг счел замечательным, он рассказал мне это позднее. И это было замечательно. Потому что замечательна была Натали, думал Фабер потерянно. Натали»
идти к ней.
Он был так погружен в свои мысли, что услышал только последние слова доктора Кальтофена.
Что вы сказали?
«Возьми себя в руки. Я должен взять себя в руки».
Вам нехорошо, господин Джордан?
Все в порядке. Не слишком ли это взволнует фрау Мазин, если я сейчас явлюсь к ней? Мы столько лет не виделись
Мы с доктором Беллом подготовили фрау Мазин к вашему визиту, сказал Кальтофен. Вы можете не бояться. Фрау Мазин ожидает вас с нетерпением и радостью. Мы подержим ее здесь еще примерно десять дней, чтобы она по возможности лучше подготовилась ко всему, что может ее ждать. Вы можете приходить в любое время, господин Джордан, не только в часы посещения. Я дал соответствующие распоряжения. Если у вас будут вопросы, я к вашим услугам до позднего вечера.
Спасибо, господин доктор, сказал Фабер и подал Кальтофену руку, после чего тот спешно покинул освещенный красным заревом коридор.
Подождите минутку! сказал Белл Фаберу. Я зайду в палату и сообщу о вашем приходе.
Через несколько мгновений он вышел из палаты.
Так, он положил Фаберу руку на плечо. Всего хорошего! Завтра мы увидимся в Детском госпитале, да?
Конечно, господин доктор. Фабер прислонился к окну, у него вдруг сильно закружилась голова. Вы можете на меня положиться.
Спасибо, сказал Белл. А теперь идите к фрау Мазин. Она очень счастлива, можете не беспокоиться!
Я и не беспокоюсь, сказал Фабер и постучал в дверь.
«О Натали! Я хотел бы совсем больше не беспокоиться!»
6
Там лежала она.
«Как я боялся этого момента», думал он. И вот свершилось. Палата была разделена белым занавесом. В другой половине лежала женщина, которая все время кашляла.
Мира протянула руку и улыбнулась. Фабера жутко испугала эта улыбка. Самая печальная, какую он когда-либо видел. Губы ее рта, когда-то полные и прекрасные, были совершенно бескровны и выглядели словно две черточки. Бескровным и изнуренным было и лицо. Высокие скулы, которые ему так нравились когда-то, теперь выпирали вперед, когда-то блестящие черные глаза стали тусклыми, роскошные волосы потеряли блеск, поседели и свисали прядями. Протянутая рука была тонкой, высохшей. На фотографии возле кровати Горана она была загорелой, сейчас он видел бледное лицо с глубокими-глубокими морщинами.
Роберт, произнесла Мира слабым голосом, дорогой Роберт.
«Я должен подойти к ней, думал он. Вон отсюда, я не могу здесь больше находиться».
Он подходил, медленно переставляя ноги, каждый шагназад в прошлое.
«Назад в то время, когда мы были молоды, бедны и счастливы. Да, бедны, потому что тогда я получал относительно небольшие деньги за свою работу, и к тому же в динарах, которые ни один банк не менял на другую валюту. Люди из студии «Босна-фильм» производили выплату толстыми пачками банкнот и называли мне адрес в Загребе. Там перед возвращением в Австрию я мог купить за динары несколько украшений у подозрительного господина, живущего в грязной квартире. Так Натали получила от меня в Берлине в подарок первый золотой браслет. Поистине, я самый верный из всех влюбленных, настоящий джентльмен».
Еще шаг. И еще один. Он был уже у кровати Миры. Он схватил протянутую ему холодную как лед руку и поцеловал ее. В другой руке торчала игла от капельницы.
«Что мне остается, думал он, что мне остается, будь все проклято!»
Осторожно он освободил свою руку и протянул красную гвоздику.
Ах, Роберт, приглушенно сказала она, ты помнишь это И в то время, как Фабер безуспешно соображал, о чем, по ее мнению, он помнит, она заплакала. Хуже слез ничего не могло быть, он склонился и обнял исхудавшее тело. Казалось, что Мира стала меньше ростом. Затаив дыхание (он ведь не взял мятной таблетки и целый день ничего не ел!), он прижался щекой к ее щеке, механически гладил пряди волос, потом выпрямился, чтобы глотнуть воздуха, и пробормотал: