Горан вдруг вскрикнул:
Бака! Бака! Затем последовало еще несколько сербскохорватских слов.
Белл вскочил:
Поглаживайте его, только нежно! И скажите ему, что вы здесь, с ним! Громко! Чтобы он вас слышал.
Фабер погладил Горана по плечам, рукам, пальцам.
Я с тобой, Горан! крикнул он. Деда с тобой твой деда. Все хорошо, Горан, все в порядке.
Мальчик уронил голову на грудь:
Деда, пробормотал он, деда, хорошо еще живы
Его дыхание стало спокойнее. Он повернулся на бок.
Теперь вы понимаете, почему я звонил вам в Биарриц и просил приехать? спросил Белл.
Фабер кивнул.
«Я попал в туннель. И он становится все темнее и темнее. Выйду ли я когда-нибудь снова на свет? Как это все закончится? Закончится? подумал он. Это только началось!»
Горан оставался в Городской больнице восемь недель. По условиям того времени его операция прошла лучше, чем у девяноста пяти процентов таких пациентов. Конечно, восстановление после замены органа иногда проходит тяжелее, чем конечная стадия самой болезни.
В это время отторжение нового органа должно предотвращаться с помощью медикаментов? спросил Фабер.
Правильно! Кортизон, имурек, циклоспорин-А, все медикаменты, которые мы должны в этом случае давать, дают побочные эффекты, иногда ужасные. Страшнейшие боли в суставах и мышцах, головные боли, воспаления кожи, спутанность сознания вплоть до психических нарушений, галлюцинации, тошнота, длительная рвота, отсутствие аппетита, сильное дрожание пальцев рук; наблюдается рост волос на лице и на всем теле, повышение кровяного давления в результате нарушения функции почекнекоторые медикаменты для них чрезвычайно токсичны, так что пациенту приходится принимать и препараты для снижения давления; далее часто возникает разрастание десен, а также жжение в руках и ногах. Все это Горан испытал. В результате подавления иммунитета, следовательно, подавления защитной реакции он стал еще более подвержен различным инфекциям. Это был ад для бедного малыша. Месяцами он лежал у нас в стационаре. Тогда у нас еще не было гостиницы. Родители жили у родственников. Но после нескольких кризисов Горан все же справился с этим. Белл с улыбкой посмотрел на неподвижно лежащего на кровати мальчика.
А дальше? спросил Фабер.
А дальше он стал поправляться. Когда пациент с каждым днем чувствует себя лучше, как, например, маленькая Кристель, которую вы сегодня видели, он приходит в состояние эйфории, ощущает жизнь прекрасной, он полон счастья и радости. Затем Белл тихо сказал:И мы тоже радовались. У родителей Горана тогда были деньги. Они оплатили операцию и все лечение, это очень дорого.
Я могу
Нет! Не теперь! сказал Белл. Теперь мы еще не знаем, переживет ли Горан завтрашний день. Если его печень не удастся спасти, он Белл умолк.
Необходима еще одна печень? спросил Фабер. Туннель! Туннель!
Нет, сказал Белл еще раз. Не заставляйте нас теперь думать об этом! Теперь все мы должны сделать все, чтобы не дать Горану умереть, поддержать в нем жизнь, и вы, господин Джордан, тоже!
«Натали, подумал Фабер. О Натали!»
Полтора года Горан оставался тогда в Вене, продолжил Белл. Потом мы уже могли отпустить его домой со спокойной совестью. Мы договорились с больницей в Сараево и все время были в курсе дела. Врачи там точно знали, в каком состоянии находился Горан, какие средства он должен принимать и в какой дозировке. Мы регулярно отправляли медикаменты в Сараево, так как многого у них не было. Каждые три месяца, потом каждые шесть месяцев мальчик приезжал к нам с родителями, иногда только с матерью. Мы обследовали его со всей тщательностью. Он чувствовал себя великолепно. Он даже активно занимался спортом. Мы все были счастливы Белл опустил голову, снова уставился на пол и замолчал. В небольшом помещении было тихо, было слышно лишь неровное дыхание Горана.
Потом сказал Белл, потом началась эта проклятая война, которая все еще продолжается и продолжается. Некоторое время мы еще могли поддерживать связь с больницей и с Гораном. Врачи в Сараево говорили, что у него все хорошо. Он принимал все лекарства, являлся на все контрольные осмотры. Но с весны девяносто второго года Сараево оказался в блокаде, а с апреля оборвалась всякая связь. Мы видели по телевизору, как бомбят и расстреливают город. Что происходило в больницах, переполненных тяжелоранеными, умирающими и детьми? Ничего нельзя было передатьни письма, ни лекарства, ни факса. К нам пробивались только радиолюбители с просьбами о помощи. Тогда я прочел слова Иво Андрича, единственного югославского лауреата Нобелевской премии, которые он вкладывает в уста одного родившегося в Сараеве австрийца. Я знаю эти слова наизусть: «Если бы ненависть была признана болезнью, ученым следовало бы приехать в Боснию для ее изучения».
И снова стало тихо в палате. Наконец Фабер спросил:
Когда Горан был доставлен к вам транспортом ООН, он был в этом ужасном состоянии из-за того, что врачи в Сараево не могли больше обеспечить его медикаментами?
Они должны были, по меньшей мере, иметь важнейшие медикаменты. Кроме того, после последнего обследования мы дали Горану с собой большой запас лекарств. Нет, причина не в этом.
В чем же тогда?
Мы еще не знаем этого, господин Джордан. Сначала мы должны постараться поддержать в Горане жизнь и продвинуться настолько, чтобы можно было провести биопсию! Под местным наркозом мы должны получить из ткани печени цилиндр длиной от одного до двух сантиметров. Может быть, патолог тогда скажет нам, что там случилось. Острую реакцию отторжения и связанное с этим ужасное состояние Горана могла вызвать и вирусная инфекция, такая как гепатит, цитомегалия и другие.
2
Постучали, и вошла светловолосая врач, которая утром принимала Фабера и выдала ему халат и именную табличку.
Вот и я наконец, сказала Юдифь Ромер. Извини, Мартин! Затем она поздоровалась с Фабером.
Как дела у Курти? спросил Белл.
Он успокоился, сказала врач. Из-за отца нам пришлось все же вызывать полицию. Мать теперь в гостинице.
Она объяснила Фаберу:
Эта мама привезла к нам трехлетнего малыша. Лейкемия. Она живет отдельно от мужа. Онхронический алкоголик без работы, постоянно избивал жену и ребенка. Он прознал, что мать привезла к нам Курти, объявился здесь и потребовал, чтобы оба ушли с ним. Совершенно пьяный. Снова избил жену. Ребенок забрался под кровать и кричал от страха. Санитары попытались защитить обоих. Отец поранил одного из них. Все отделение в панике. Оставалось только вызвать полицию. Его забрали. Теперь ему запрещено сюда являться. Уже подключился попечительский суд. При ускоренном рассмотрении дела за матерью будут признаны исключительные родительские права. Все это очень печально, но что нам делать? В первую очередь мы должны защитить ребенка, не так ли?
Несомненно, сказал Фабер.
«Кто имеет право опеки над Гораном? Мира? А если с Мирой что-нибудь случится? Тогда на очередия? Туннель!»
Ко всем прочим проблемам у нас, к сожалению, добавляются и такие, сказал Белл.
Юдифь Ромер обследовала Горана.
Сон глубокий, сказала она. Состояние без изменений. Отправляйся, наконец, домой, Мартин! Я останусь здесь, пока не придет сестра ночной смены. Потом я еще должна заняться лабораторными анализами. Итак, до завтра!
Фабер сказал Горану:
Завтра деда снова придет.
Мальчик не реагировал.
Вы должны говорить громко!
Фабер повторил фразу очень громко. Горан лежал неподвижно.
Он сейчас не слышит ничего и никого, сказал Белл. Спокойной ночи, Юдифь.
Спокойной ночи, Мартин! И вам спокойной ночи, господин Джордан, сказала врач.
Фабер кивнул.
«Записать, думал он. Если бы я мог все записать, если бы только я мог еще писать!»
Он пошел за Беллом. В коридорах, как и утром, стояли женщины и посетители, ожидавшие, когда врачи сообщат им результаты последнего обследования их детей. Большинство из них стояли тихо, неподвижно. От них исходила великая печаль. Близко к окну прислонился мужчина, по щекам которого бежали слезы. Одна из врачей только что сказала ему: of course we have to perform the transplantation, but his heart is still not okay, so we have to wait. Youand wejust have to accept this, please understand.