Сидорчук подмигнул мне как-то неловко и быстро ушел. А я остался стоять. Вот тебе и хромоножка. Пятнадцать лет. Дела.
Второй разговор у меня состоялся с Митенькой Горловым. Недалеко от школы. Я его увидел, подошел к нему, не знал, что сказать. Мы с его папашей на рыбалку вместе ездили, на Можай. На его «москвиче». Ничего не поймали, кроме одного маленького леща. Когда митенькин папаша из его жабр крючок вытаскивал, я слышал хруст. Дал себе зарокникогда больше рыбу не ловить. И поясницу я там застудил. До сих пор мучаюсь. А митенькин папашакакую-то телку в деревне подцепил, да и загудел с ней, пришлось мне назад на электричке ехать. Спасибо, до вокзала подкинул. Закончился его скоротечный роман в милиции. Что-то он со своей телкой не поделил. Занялся рукоприкладством. А онане дура, в сельсовет, к телефону, у нее дядя мент. Тот приехал и рыбака забрал. А с телки побои сняли в Можае. Короче, он им все деньги отдал и еще раза три туда приезжал и платил ментам дань, как Чингисхану.
А ко мне на обратном пути хулиганы пристали у Кубинки. Пришлось от них по поезду драпать. Отстали. Еще к кому-то полезли. Был бы у меня пистолет, убил бы гадов. Что мы за народ? Уроды.
Митя меня узнал и сам заговорил.
Вы меня о том деле спросить хотите. Да?
Ответь мне только на два вопроса. В лифте вчетвером в тот день были?
Были.
Беспалову насильно затащили?
Нет. Мы к Игорьку ехали, на восьмой. После школы. Хотели у него в гоп-доп поиграть. Его мать на передаче была. Лифт застрял. Свет погас. Мы дурачились, орали. Потом Павлик догадалсявстали все так, чтобы пола не касаться. В стены ноги уперли, в распорку. Алинка не смогла, пришлось ее руками держать. Она тяжелая. Пол у лифта поднялсянас и вызвали. Свет зажегся. Только тут мы кровь разглядели.
Какую кровь?
В темноте кто-то случайно Алинке по носу врезал. Ну не нарочно! У нее кровь шла из носа. Как из крана. Лифт приехал на первый этажа там. эта. Зинаида. Глянула на насу меня рубашка из штанов вылезла, у Павлика штаны на коленях, Игорек трясется, он нервный. А Алинкався в крови. И на полу кровь. Зина визжала как психованная. Про Горбачева что-то сказала. И про бесов. Обещала в милицию позвонить. Мы испугались. Алинка и Павликпо домам. А Игорекко мне. У меня в комнате шалаш и радио. С лампочкой. Мы там три часа просидели. Читали книжку веселую. «Монахиню» Дидро. А потом, я уже спал, милиция приехала. Я им все рассказал, мне не поверили. А Алинка уже в больнице была. А почемуне знаю. Не из-за носа же. Под утро меня домой мама на такси отвезла. Потом еще таскали. Орали на меня. Наручники надевали. Провода показывали. Говорили, будут пытать и бить. Бумагу мне какую-то совали. Сказали, подпишешь, больше не будем таскать. Я подписал. Мать там кашляла. Отец наш старый «москвич» продал. Говорилоткупиться надо. Больше ничего не знаю. Не говорите родителям, что я вам рассказал. Меня отец выпорет. Как продал «москвич», напился, и меня и мать избил. У матери приступ, а он ее по лицу.
С Павликом разговор получился короткий.
Все было по согласию. Алинка сама нас в лифт заманила. Давалка. Юбку задрала, грудь показала. В рот брала и туда давала. Митенька испугался и даже штаны не снял. Игорек так трясся, что так и не попал в цель. А явсе сделал как Шварценеггер.
Я не поверил ни одному его слову. Но понялон будет стоять на своем до последнего, потому что сам верит в эту ложь. Или не ложь?
А с Игорьком разговор был еще труднее.
Игорек с видупослушный такой мальчик. Причесанный. В белой свежей рубашечке. Аккуратный пацан. На мать похож. Может, пидорок? Представился ему, сказал зачем-то, что я из органов. Показал для понта институтский пропуск, он у нас с гербом. Он вроде поверил, затрясся как ребенок.
Заглянул я ему в глаза. Нет, не боялся он меня. И трясся не от страха, а от возбуждения. Начал со мной комедию ломать. Как с тем учителем-нацменом. Это ведь он тогда мышей в зоомагазине купил и пустил в класс.
Насиловали вы тогда вчетвером Беспалову в лифте?
Да.
А ты не врешь?
По очереди. Двое за руки и ноги держали, а третий. Все отметились
А в лифт Алинку как заманили?
Сказали, у Игорька коллекция значков. Хотели завести домой и связатьруки и ноги веревками к ножкам лежанки, врастяжку. Веревки заранее приготовили. И кляп. Но Митька не выдержал и в лифте бузу начал. На кнопку стоп нажал. И понеслась. Алинка орала как сумасшедшая, а мы все на свете забыли, когда ей трусики стянули.
А откуда кровь? Били ее?
Не били, только лапали. А кровьу Алинки менструация была. Мы и не знали, что так бывает. Запачкались все.
Ты это все следователю рассказал?
Все рассказал. А он меня спросил, есть ли у нас машина пли дача. А у насни того, ни другого. Я с матерью один живу. Отец уже пять лет как в другой семье. И алименты не платит. А милитон тогда на мать посмотрел и сказалничего, найдем другой выход. Мать зубы сжала, но к нему домой целый месяц ходила. Приходила под утро. Рассказать, что она у него делала?
Не надо.
Ну что довольны? Доволен ты, козел с гербом?
Игорек дернул щекой, нервно затрясся и убежал от меня. Отбежал метров двадцать, поднял камень и в меня бросил, сволочь. Слава богу, не попал. Но охота вести мое расследование дальше у меня пропала.
Месяца через четыре встретил я Полину. В том же универсаме, на Паустовского. Все дороги туда вели.
Она ждала у открытых холодильников мясо. И я ждал. Там и столкнулись. Вбрасывали продавщицы в контейнер мясо, как шайбу в хоккее. Все жадно хватали замороженные куски и отходили в стороны. Продавщицы орали:
По одному куску на человека, граждане, не толпитесь, не давите!
Но мы толпились, давили, мужчины грубо отталкивали женщин, те отпихивались как могли и царапались. Несколько рук одновременно хватали один мерзлый кусок в целлофане, начинались схватки из-за желтых костей. Дарвинизм
Я оттащил тогда два куска. Как тогда шутилидля себя и для того парня. Полина к самому пеклу пробиться не смогла. Я галантно подал ей мясо. Она приняла. Улыбнулась, сверкнула стальной коронкой. Опустила глаза, повела кокетливо плечами. Я предложил ей донести до подъезда тяжелую сумку. Поздним вечером Полина спустилась ко мне на первый этаж.
Мы сидели на кухне друг против друга, пили сладкий чай. ели принесенный Полиной пирог с капустой и болтали. Я налил себе и ей грамм по пятьдесят водки, мы выпили, а еще через полчаса уже лежал на ней и наслаждался тем, как мягко волнуется подо мной ее податливое тело. Уснули мы только под утро.
Вечером следующего дня Полина пришла ко мне с беременной дочерью. Алинка ласково обняла меня, нежно заглянула мне в глаза, поцеловала в губы и солнечно улыбнулась.
Загадочный сосед
Пересматривал недавно один из моих любимых фильмов семидесятых «Призрак свободы» Луиса Бунюэля, смонтированный по принципу свободной эстафеты. Герой несет какое-то время эстафетную палочку действия, но в определенный. одному режиссеру ведомый момент, передает ее другому персонажу. Действие не разветвляется, а как бы уходит в невидимый беззвучный слой, из его почки образуется однако новый сюжет, новая коллизияи так много раз. Никакого вымученного катарсиса, только здоровый партеногенез.
Такое построение художественного фильма не подражает нашей памяти, этому упрямому ослу, или тянущему нас как бурлак вспять, назад, в детство, к рождению и времени до него, пли безуспешно пытающемуся сложить из осколков прошлого разноцветную причинно-следственную пирамидку. а имитирует реальную жизнь, постоянно отбрасывающую шелуху прошлого и выталкивающую нас сквозь коротенький туннель настоящего в будущее. Из сладкого мира мертвых грезв печь реальности.
Досмотрел до скандальной сцены в отеле. Жан Бернанс, которого играет великолепный актер-медведь Мишель Лонсдаль приглашает молодого человека, приехавшего в этот уютный провинциальный отель с собственной тетей для того. чтобы насладиться с ней любовью, странную, весьма привлекательную медсестру и четырех удивительно для своего звания разговорчивых монахов-кармелитов (один из них рассказывает о врожденном сифилисе, которым якобы страдала одна из знаменитых преобразовательниц ордена кармелиток святая Тереза, которую так издевательски изобразил на своем известном рисунке Фелисьен Ропе), любителей сигарет и покерана рюмочку портвейна в свой номер. Монахи, медсестра и страстный племянник (его тетя, женщина среднего возраста, которой воображение ее племяника и власть демиурга-режиссера дарят тело молодой девушки, лежит в этот момент нагая в постели в соседнем номере и ждет сына своей сестры, изнемогая от борьбы совести со страстью) увлечены беседой и портвейном, а мосье Бернанс быстренько переодевается в соседней комнате. Надевает элегантный бордовый костюм, пиджак и брюки которого, увы, не прикрывают голой его и розовой, как чайные розы, которыми украшают свои подвенечные платья невесты. задницы. Он и его подруга, роковая женщина, мадемуазель Розенблюм в роскошном темном халате поверх кожаного белья и черных колготок, выходят из туалетной комнаты и занимают боевую садо-мазо позицию среди милой компании, пьющей портвейн. Жестокая красавица домина начинает хлестать своего дружка тяжелым похрустывающим и посвистывающим хлыстом. Монахи, молодой человек и медсестра в недоумении вытаращивают глаза. Господину Бернансу это очень нравится, и он кричит сладострастно прерывающимся голосом: