Через девять лет боевой службы был назначен командиром Сунженского казачьего полка.
Казаки гордились своим командиром и любили его.
Противникчеченцы, как о них написано в той книжкеумелые воины и стремительные бойцы, народ мужественный, но не мирный, постоянно промышлявшие набегами, грабежами и разбоем, уважали и боялись его.
Уважали за то, что он знал и уважал обычаи гор, был честен, всегда держал даже врагу данное слово и никогда не обманывал. Храбрый и отважный в бою, умелый в воинском искусстве, не единожды обращал в бегство вождя горцев, аварца по национальности, дагестанского и чеченского имама Шамиля и его воинство. К разбойникам был беспощаден и скор на наказание, за одного убитого русского, будь то казак или поселенец, немедленно слетали с плеч две чеченские головы. Горцы знали: где Слепцов, там наказание неотвратимо, и держались в своих разбойных устремлениях от Слепцова подальше. А матери-чеченки стращали своих непослушных детей: «Не будешь слушаться, Слепцов придет!» и те мигом затихали.
Но знали горцы и другоеневиновного Слепцов к ответу не привлечет.
Уважали его и за великодушие. Когда в бою под Валериком был убит один из горских предводителей наиб Анзоров, Слепцов послал к его вдове гонца с выражением соболезнования о смерти храброго воина и с дорогими подарками. Захваченных казаками во время экспедиций мирных жителей всегда отпускал и, если кому предстояло далеко добираться до дома, снабжал деньгами на дорогу.
Зная его честность и справедливость, даже горцы приходили к нему, случалось и издалека, чтобы он рассудил спор. И суд его принимали, как безоговорочный: «Так Слепцов сказал!»
Слепцов пал в бою, во время атаки был смертельно ранен пулей в грудь возле сердца. Перед тем боем он написал письмо родителям и сделал на нем пометку: «последнее».
Похоронили его, уже генерал-майора, в казачьей одежде: так хотели любившие его казаки.
А Высочайшим указом повелевалось: «В память генерал-майора Слепцова, образовавшего Сунженский казачий полк и постоянно водившего его к победе, станицу Сунженскую впредь именовать Слепцовскою».
И даже враги его, горцы, в память о нем сложили песню. Была та песня в книжке, но Миша наизусть ее не запомнил.
Еще читали о героической гибели героического крейсера «Варяг». И когда читали про «Варяг», в конце классного часа все, и Таисия Михайловна тоже, хором пели:
Наверх вы, товарищи, все по местам!
Последний парад наступа-а-ет
Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,
Пощады никто не жела-а-ет!
А мальчишки еще и так, ладошками по партам, негромко отбивали.
Почти у всех учителей в их школе были прозвища, даже у директора, но у Таисии Михайловны не было. Наверно потому, что Таисия Михайловна уже совсем старенькая, самая настоящая бабушка. А кто же бабушку обозвать решится? Только последний негодяй.
Этот класс у меня последний, четвертый выпущу и больше брать не буду, на пенсию пойду, говорила Таисия Михайловна.
И поступила, как говорила. Весной сорок первого проводили ее на пенсию и подарок, большую фарфоровую вазу с надписью, вручили. Эту вазу они всем классом помогали ей отвезти домой. А она их чаем напоила, поцеловала каждого на прощанье и даже немножко поплакала, а девочки ее утешали и мокрый платок ей к щекам и к глазам прикладывали, чтобы глаза не покраснели.
Со второго полугодия третьего класса физкультуру у них вела уже не старенькая Таисия Михайловна, а недавно пришедший в школу Леонид Иванович. О нем говорили, что он бывший пограничник, чуть не командир заставы, теперь в отставке по состоянию здоровья после ранения. Это в глазах учеников, особенно мальчишек, создавало ему немалый авторитет. В другой школе Леонида Ивановича сразу бы героем объявили, но в их микрорайоне было построено четыре кирпичных ДКСа, в каждом четыре этажа и две парадные, целый городок. Поэтому в школе две трети учеников, если не больше, были детьми военных, многие из которых прошли и Хасан, и Халхин-Гол, и Белофинскую кампанию.
Невысокий, подтянутый, смуглый, с подрытым оспинами лицом, резкий на тон и иной раз не сдержанный на обидное слово, Леонид Иванович с первого урока не очень-то понравился классу, особенно девочкам.
Висишь, как куль с зерном Будто не ученик упражнение делает, а краб щупальцами шевелит, под общий смех характеризовал он неуклюжего мальчишку на перекладине.
А ты что распласталась по мату, будто мокрая тряпка по полу? обращался к сорвавшейся с брусьев девочке. Вон какая лужа слез натекла. Быстро встала, побежала, глаза вытерла и боль забыла.
Но от урока к уроку класс его резкости и обиды замечал все меньше и меньше. Уже не хотел их видеть, мимо себя пропускал.
Тренируй руки, тренируй. Если на перекладине подтянуться не можешь, то когда с крыши, с дерева или в пропасть сорвешься, тоже не подтянешься и не выкарабкаешься, от неумения погибнешь.
Не поддавайтесь боли, одолевайте ее. Если снаряд вражеский полетит, тоже будешь лежать и плакать от того, что коленку ушибла? Надо вскакивать и быстрей в укрытие бежать. Иначесмерть.
Уложившись с программой минут в тридцать-тридцать пять, в оставшиеся от урока десять или пятнадцать учил ребятишек прикладным знаниям. Как взобраться на отвесную стену с помощью шеста, а с помощью обычного брючного ремняна столб или на гладкое дерево, как невооруженной рукой защититься от удара камнем или палкой, как вывернуть нож или выбить пистолет у нападающего врага, как снять с дерева застрявшего в ветвях товарища и помочь выбраться наверх сорвавшемуся со скалы или со стены.
Увидели, что не «гоняет» их Леонид Иванович, как показалось вначале, а заботится, делу учит, чтобы они были сильными и здоровыми и в случае беды могли сами спастись и другим помощь оказать. А ради этого можно резкости и колкости потерпеть, не кисейные барышни они, а парни, будущие красноармейцы и краснофлотцы.
Летом ходили в двухдневный поход с ночевкой. Сами себе шалаш строили для ночлега и еду, суп и кашу, на костре варили.
В следующем году, в четвертом классе, Леонид Иванович на пустыре возле школы учил, как строить зимние укрытия и как согреваться в них, и мечтал, поближе к весне, когда снегу больше наметет, день станет длиннее и морозы ослабнут, сходить, в этот раз только с мальчишками и только с теми, кому разрешат врачи и кого родители отпустят, в зимний двухдневный поход с ночевкой. А в начале летав другой, в лес на неделю.
До сих пор такие длительные походы разрешались только старшеклассникам, и когда те возвращались, их встречали, как героев, на общешкольной линейке. Рапорт от командира похода принимал председатель совета дружины Славка Попов, потом сам докладывал старшей пионервожатой, певичке Людмиле Алексеевне, а та директору школы, что группа из похода возвратилась в полном составе, больных нет.
И еще, как выяснилось тоже в четвертом классе, Леонид Иванович очень любил Ленинград и хорошо знал его историю. Он, со своим фотоаппаратом, и Вовка Гущин тоже со взятым у отца фотоаппаратом, целый день после школы и в выходные разъезжали по городу, фотографировали, как Леонид Иванович называл, «виды» и «видики» и печатали фотографии.
Потом чуть не всем классом оформляли стенд «На берегу пустынных волн» Там были фотографии и подписи к ним, и стихи про Петербург-Петроград-Ленинград. И историческая справка Леонида Ивановича, из которой многие узнали, что невский берег и до закладки Петербурга был не таким уж пустынным, как писал о нем Пушкин.
Что на берегу Невы у впадения Охты стояла шведская крепость Ниеншанц, а ниже по течению, на другом берегу Охты, городок. А всего на территории нынешнего Ленинграда, кроме крепости и городка, находилось едва ли не четыре десятка населенных пунктовдеревень, хуторов, мыз. И ничего удивительного. Именно здесь, по Неве, по этой воде, вдоль этих берегов шли корабли из варяг в греки и возвращались от грек в варяги. И раз здесь находилось сопряжение двух участков: речного и морского, на этом великом торговом пути, разве могло быть такое место необитаемым?
Земля, на которой заложен Петербург-Петроград-Ленинград, ижорская, здесь жил и сейчас в Ленинграде и по окрестностям живет древний финно-угорский народижоры. И Ленинградская область в самом начале постройки северной столицы назвалась Ингерманландская губерния, от немецко-шведского названия ижорской землиИнгрия, Ингерманландия. Исстари ижорская земля входила в водскую пятину Новгородской республики, затем вместе с Новгородской республикой вошла в состав Русского государства. Жили ижоры и русичи как добрые соседи и братья. Рядом жили, по соседству охотились и рыбачили, вместе воевали против шведских захватчиков и немецких псов-рыцарей. Ижорский старейшина Пелгусий со своим дозором обнаружил приближающихся шведов под водительством Биргера и оповестил о нападении новгородского князя Александра Ярославовича, которого после победы над шведами на Неве стали называть Александром Невским.