Монаха?
Лаборанты как-то говорилиза этого монаха после войны с немцем его и сажали. А может, и не лаборанты Я же не мамонтвсе помнить.
За монаха? А-а-а Менделя? Это насчет лженауки генетики, вейсманизма-морганизма и всего такого? Немарксистского?
Спроси чего полегче. А разве Панкратыч тебе не рассказывал, как срок тянул? Аж под Карагандой.
Да он не любил со мной про это. Выходит, тюряга у нас с академикомкак бы наследственное? А? Ни одного Басаргина не минует.
Так выпустили же его. За что сажали, за то и премию дали. Ив академики! За картофельное решение продовольственной программы. Ну и что там нового на погосте?
Кто-то Щеколдиниху и после смерти достает. Фотографию ее могильную портят.
Ну теперь уж недолго.
Чтонедолго?
Так мне давеча парикмахерша Эльвира все выложила. Щеколдинские уже и памятник ей оплатили. В Москве город заказал. Самому знаменитому по памятникам. Высотойво! С каланчу! Из колокольной бронзы и красного мрамора. За верное служение отечеству.
Кто ж его там за заборами на погосте увидит?
Так они собираются на набережной его поставить Прямо над Волгой
Меня это поразило:
Ничего себезамахнулись. Может, вранье?
Я вранья в дом не несу. Вроде бы к зиме перенесут домовину С торжественным митингом И музыкой «От имени города первому мэру» Как это? «Новой эпохи».
Темнит что-то со мной Агриппина Ивановна. Главную новость приберегла на вечер. Могла и раньше сказать.
У нас с нею всегда так.
Эта хитрованка пульнет как бы случайно именно то, что больнее всего меня заденет.
А потом ждет, что я скажу.
А я молчу.
Этому меня корпорация «Т» научила. Прежде чем что-то решить, все прожевать мозгами или, как выражается моя бывшая помощница Элга Карловна Станке: «Необходимо подвергнуть представленную информацию тщательному логическому анализу, Лиз! Тогда мы будем иметь окончательный и несомненный синтез!»
Потом мы пьем чай с вареньем.
И молчим.
Потом Гаша уходит умыться, надеть ночную сорочку и помолиться. Икону она из Плетенихи привезла в сумке свою. Богоматерь с младенцем. Хорошо, что никто не слышит, как Агриппина Ивановна молится.
Я слышала.
И не раз.
С Богоматерью у нее отношения как с начальницей, которая просто не имеет права отвергнуть ее настояния. Они с иконой на «ты».
Как-то она просто отругала ее за то, что та не исполнила ее просьбы. Агриппина Ивановна ожидала, что одна из ее стельных коров в деревне принесет телочку, а та разродилась бычком.
Так что я собственными ушами слышала, как Гаша, стоя на коленях, грузная и большая, извергала недовольство, как вулкан средней мощности:
Я тебя про что просила, а? На фиг мне этот бугайчик С телки хоть молочко пойдет, а с этого пацана рогатого Какой прок в хозяйстве? Только на солонину? Так ведь жалко же Живое же! Что ж ты так-то? Со мной?
На сей раз первая не выдерживает она.
Ну, будет в молчанку играть. Чего надумала-то? Неужто это безобразие с Щеколдинихой спустим?
Спящий в гробе мирно спи замечаю я смиренно. Жизни радуйся живущий
Чего?!
Дай денюжку. Гаш.
Это еще зачем?
Открывать своих задумок даже Агриппине Ивановне я не собираюсь. Тоже по корпорации «Т» знаю. Чем попусту трепаться, сделай дело. Потом, как говорится, будем посмотреть. Я и говорю этак небрежно:
Да мотнуться кое-куда придется. На бензин надо.
Гаша заводится:
Сколько ж это твой автомобиль его жрать может? Продала бы ты его к чертовой матери, Лизка.
Жалко Я без него как без ног. Между прочим, я его в Москве на свои покупала. Не на корпоративные.
А ружье Иннокентия Панкратыча проедать не жалко? Настоящий «зауэр» три кольца. А цену нам далисмех и слезы. И как нам дальше выкручиваться?
Выкручусь
Ты выкрутишься, как же! Забери с суда свое заявление, что тебе от твоего траченого Туманского ни копья не надо. С него не убудет.
Гашенька, это мое дело.
Положено же при разводе делить имущество. Это ж не кастрюли с утюгами! У него же нолей не считано! Мы этого козла драного так тряханем! И будем как сыр в маслице
Гаша Гаша!
Сто лет Гаша! Сама о себе не думаешь, так мне не мешай. Гордая, да? Ты гордая, а мне каждый день думай, чем вас напихивать. А электричество нынче почем? Ты хоть бы на счетчик смотрела! Щелки пенсия! Щелки пенсия!
Хорошо Больше не буду, так же смиренно соглашаюсь я. С Гашкой всегда так. Что угодно, только за кошель ее не трогай. Она сопит, раздумывая, вынимает из-под скатерти заначкумятый стольник.
Больше не дам!
И на том спасибо. Гаш, а ты не видела, куда я свои старые визитки засунула? Ну, выпендрежные такие «Генеральный директор корпорации «Т» Туманская, и все-такое?
Сама ищи! Генеральная директорша! Без порток!
Гаша ушлепывает.
Визитки я нахожу сама. На дне моей парадной сумки их осталось всего четыре штуки. Я рассматриваю их с грустью. Такую роскошь мне еще долго не видать. Скорее всегоникогда. Даже Элга взбесилась, когда я их заказывала: «Вы имеете непозволительную расточительность, Лиз!» Визитки и впрямь хороши. В прямоугольничке какой-то спецбумаги цвета слоновой кости оттиснуто рельефное изображение Спасской башни, как бы намекающее на мою личную приближенность к Кремлю, логотип корпорации «Т» в уголке сработан в цвете, голограммно и переливается как хвост у павлина, плюс еще на визитке помещен мой миниатюрный портретик, чтобы меня, не дай бог, ни с кем не спутали. Ну и поперек всего державной вязью обозначено «Туманская Елизавета Юрьевна, генеральный директор».
И хотя я давным-давно не корпоративная и послала своего Туманского, подлого и гнусного изменщика, бабника и мерзавца, вместе со всеми его офисами, депозитами и фирмами очень далеко, этот кусочек картона может открыть мне кое-какие недоступные двери, как всегда открывал во времена моего всемогущества
Все знаюткорпорация «Т» веников не вяжет. Она вяжет в основном финансовые интриги. Но пашет не только на себя, но и на благо Россиибудь здоров. Кирпичные, асфальто-бетонные и прочие заводы работают, металл плавится, элеваторы полнятся зерном, а танкеры отчаливают от наших терминалов и упиливают по всем морям и океанам
Как всегда к ночи, на меня накатывает смутное
Как там ни верти, а конструктивно я все еще баба. К тому же еще недавно мужняя. Такая не добравшаяся даже до тридцати нормальная женщина. И вся оснастка у меня напоминает о своем законном предназначении, особливо в ночи темной при луне. Томится, значит, некая Лизавета. Испытывая постыдные желания и чувствуя, как во всех тайных местечках начинают биться горячие пульсики.
И я слышу мощное дыхание Сим-Сима, чувствую его сухие нежные руки и прочее, обоняю запах его трубочного виргинского табаку, и мне просто с ним опять хорошо
От этого у меня одно спасениеспуститься среди ночи к мосткам, скинуть халат и поплавать голышом в Волге до озноба, дикой усталости, в общем-то, до полного изнеможения
Что весьма не одобряет Агриппина Ивановна.
Но сия часть моей личной жизни ее никак не касается.
Когда я, кутаясь в халат, мокрая, бреду из-под берега к дому, то обнаруживаю под яблоней Зюньку, то есть сынка мэрши, папашу моего приемыша Гришки, который вышел из-под контроля мамочки и которому я бесконечно благодарна. Прежде всего за Гришку.
Зюнька, в одних шортах и футболке, сидит за садовым столиком, пьяный в стельку. С пузырем, явно не первым, эмалированной кружкой. И терзает на газетке копченую чехонь.
Ему тоже скоро под тридцать, но он до сих пор похож на крепкого коротенького загорелого младенца, с темным румянцем, как у дворовой девки, во всю щеку, копной всегда всклокоченных пшеничных волос и неожиданно черными, просто цыганскими очами, тайну происхождения которых Маргарита Федоровна унесла с собой. Как-то Зиновий признался, что мамочка так и не открыла ему, от кого она конспиративно его понесла. Зюнька уверен, что это был кто-то из больших чиновников. Потому как Щеколдина всегда и все делала со смыслом. И своего никогда не упускала.
Все понятно, Зиновий в очередной раз пришлепал со своими откровениями. Делится он только со мной. Своих сомовских родичей он просто побаивается.