Схватили обоих немедля, на законы новгородские не оглядываясь, дело-то спешное - да в поруб, посадничьим именем. Еще Сувор на Гвизольфи указывал, князя Олельковича человека свитского, - да того словить не успели, съехал Михаил Олелькович с Новгорода, не заладилось у него с боярами-то. Отъехал в Киев, тем паче - умер брат его старший Семен, князь киевский, - вполне возможно было на вакантное местечко сесть - так чего теряться-то?
Олег Иваныч явился в посадничий поруб с утра, как узнал об аресте Петра и Гришани. Переговорил с обоими - что Петр, что Гришаня об одном молили - об Ульянке. Одна на усадьбе осталась, как бы чего не вышло. Хорошо б на Москву отправить Ульянку, к сестрице старшей. О том и просил Петр-вощаник... Обещав, кивнул Олег Иваныч, задумался. Не такое простое дело - Ульянку из города выпустить, как бы господа бояре не заартачились, а могли вполне Ставра послушав. Хоть и в должности государственной теперь Олег Иваныч, да родом не вышел - что скажет Господа - бояре знатные, то и делать обязан! Эх, давно пора боярам хвосты прижать, но пока... Пока, поразмыслив, Олег Иваныч решил действовать тайно. Как освободилось времечко - наведался на усадьбу вощаника, с Олексахой вместе. Зря наведался. Не было девицы на усадьбе, вообще никого не было: ни Сувора, ни другого подмастерья, Нифонтия, пес только дворовый был, Полкан... в кровавой луже лежал, стрелой подстреленный. Эх, Полкане, Полкане... Покручинился Олег Иваныч да плюнул - некогда кручиниться-то, надобно Ульянку сыскивать! Кто б подсказал-то...
Олексаха шепнул, вспомнив:
- Есть, Олег Иваныч, на Федоровском ручье колдунья одна, бабка Игнатиха.
Что за Игнатиха? Да где живет? На той стороне, на Федорова улице. Вспрыгнули в седла, поскакали. Черный забор, покосившийся, местами залатанный, древний. Старый дед на лавчонке, у забора.
- Дедко, бабка Игнатиха, не скажешь, где?
- Куды вам Игнатиха?
- Надобна... для зелья приворотного. Да ты не сомневайся, возьми вот медяшек с десяток. Мало? Вот те еще столько же. В каком-каком доме? Том, низком, за вербою? Видим, видим. Ну, благодарствуем, дед. Обратно пойдем отблагодарим еще.
Изба была старой. Крытой желтой соломой, покосившейся, вросшей - не по климату - в землю. Под стать избе забор - жерди посгнили, погорбатились, кое-где упали на землю. Ворота кое-как держались еще Божьим словом... а скорее, и не Божьим вовсе...
На конское ржание отворилась, заскрипев, дверь. Высунулась из избы бабка, обликом - истинная ведьма. Кривая, костистая, горбоносая. Левый глаз бель-мастый, правый - смотрит, аж жжет! Насквозь буравит! Одета бабка в хламиду бурую, на главе плат черный с кистями повязан, в желтой руке - посох рябиновый.
Увидев гостей незваных, сощурилась неприветливо:
- Чего надобно, аль просто так зашли, на погибель свою?
- Не на погибель, бабуся, а за делом. Нет ли у тебя, случайно, зелья какого приворотного?
- Не держим такого, - сверкнула колдунья глазом. - Одни травы от лихоманки.
- Хорошо. Давай травы. Оплата по прейскуранту?
- Чего?
- Сколько стоят-то?
- Полденьги пучок!
- А в рот тебе не плюнуть, бабуля?
- Ладно. Отдам за полпула... только всю связку. Жаб сушеных не надобно ль?
- Ну, если только коньяк настаивать. А вообще, пока нет, не надобно. Давай свои травы.
- Ждите!
Захлопнув дверь, бабка Игнатиха скрылась в избе. Долго не показывалась, искала, видно. Рядом с избой сараюха приткнулась дощатая. Олег Иваныч кивнул Олексахе - проведай. Тот ломанулся мигом, тут же и возвратился докладывать.
- Ничего такого, Олег Иваныч, но бельишко кой-какое сушится.
Усмехнувшись, Олексаха поднял зажатый в руке алый лоскут.
- Неужто пионерский галстук? - пошутил Олег Иваныч. - Частичка комунячьей крови. В общем, белая палата, крашеная дверь.