О том, что случилось далее, читаем у Василия Розанова:«Чувство Тургенева вспыхнуло к лицу, глазам, волосам, голосу, манерам, улыбке, фигуре, корпусу, к крови и нервам к цвету и запаху её».
За последующие, освещённые и освящённые этой любовью, годы жизни Иван Сергеевич написал идолу своему около пятисот писем, и о любви, и о том, о сём. Но в каждом его письме живёт обожание, то явно, то подспудно, то зримо, то незримо.
«Я ходил сегодня взглянуть на дом, где впервые семь лет тому назад имел счастье говорить с вами. Дом этот находится на Невском, напротив Александринского театра; ваша квартира была на самом углу, помните ли вы? Во всей моей жизни нет воспоминаний более дорогих, чем те, которые относятся к вамМне приятно ощущать в себе после семи лет всё то же глубокое, истинное, неизменное чувство, посвящённое вам; сознание это действует на меня благодетельно и проникновенно, как яркий луч солнца; видно, мне суждено счастье, если я заслужил, чтобы отблеск вашей жизни смешивался с моей! Пока живу, буду стараться быть достойным такого счастья; я стал уважать себя с тех пор, как ношу в себе это сокровище. Вы знаете, то, что я вам говорю, правда, насколько может быть правдиво человеческое слово Надеюсь, что вам доставит некоторое удовольствие чтение этих строк а теперь позвольте мне упасть к вашим ногам».
«Я не могу жить вдали от вас, я должен чувствовать вашу близость, наслаждаться ею. День, когда мне не светили ваши глаза, день потерянный».
«Дорогая моя, хорошая m-me Виардо, theuerste, lieb ste, beste Frau, как вы поживаете? Дебютировали ли вы уже? Часто ли думаете обо мне? Нет дня, когда дорогое мне воспоминание о вас не приходило бы на ум сотни раз; нет ночи, когда бы я не видел вас во сне. Теперь, в разлуке, я чувствую больше, чем когда-либо, силу уз, скрепляющих меня с вами и с вашей семьёй; я счастлив тем, что пользуюсь вашей симпатией, и грустен оттого, что так далёк от вас! Прошу небо послать мне терпения и не слишком отдалять того, тысячу раз благословляемого заранее момента, когда я вас снова увижу!»
«Ах! милостивая государыня, сколь хороши длинные письма! (как, например, то, что вы только что написали вашей матушке). С каким удовольствием начинаешь их читать! Словно входишь среди лета в длинную, очень зеленую и прохладную аллею. Ах! говоришь себе, как здесь хорошо; и идешь небольшими шагами, слушаешь птичье щебетанье. Вы щебечете гораздо лучше их, милостивая государыня. Продолжайте, пожалуйста, в том же духе; знайте, что вы никогда не найдете более внимательных и более благодарных читателей. Представляете ли вы себе вашу матушку у камина в то время, как я по её просьбе читаю ей вслух ваше письмо, которое она имела уже возможность почти выучить наизусть?»
«Господи! Как я был счастлив, когда читал Вам отрывки из своего романа. Я буду теперь много писать, исключительно для того, чтобы доставить себе это счастие. Впечатление, производимое на Вас моим чтением, находило в моей душе стократный отклик, подобно горному эхо и это была не исключительно авторская радость».
Серкидон, заметили какая странная несоразмерность произошла у нас? Пушкин подан скромно, а Тургеневбогато. В полном соответствии с материальным положением писателей. Можно подумать, Иван Сергеевич нашёл возможность приплатить мне, дабы я осветил его поцветастее Клянусь, Серкидон, ни копейки не брал.
Дело вот в чём: в первом случае имеем дело с кратковременной интрижкой, во второмс чувством высоким, глубоким, длинной в четыре десятка лет, шириной во всю Европу.
Порывистый Пушкин преследовал одну «похвальную» цельсоблазнить чужую жену. Не получилосьну и ладно. Основательный Тургенев делами амурными не ограничивался, он писал либретто комических опер для мадам Виардо, приглашал на охоту и охотился с мужем певицы, читал письма матери, заботился о её дочерях (Луиза, Клоди, Марианна), вкладывал в семейство Виардо значительные суммы денег.
Однако не стоит представлять Тургенева этаким бескорыстным жертвенником, а Полину Виардо лишь алчной эгоисткой, обрывающей золотые перья с русской Жар-птицы. Вспомним, артистическая мадам и выслушивала, и вдохновляла, и воспитывала незаконнорождённую (от крепостной белошвейки) дочь писателяПелагею, а во время последней болезни Ивана Сергеевича заботилась о нём и была с ним до конца
Перед тем, как подвести итог, читаем Низами:
Бывает, что любовь пройдёт сама,
Ни сердца не затронув, ни ума.
То не любовь, а юности забава,
Нет, у любви бесследно сгинуть права:
Она приходит, чтобы жить навек,
Пока не сгинет в землю человек.
Разная по интенсивности и по длительности любовь писателей дала соответствующий эпистолярный выход. А что роднит любезных нашим сердцам Сергеевичей? То, что они охотно падали к ногам прекрасных женщин и писали им полные поклонения письма. Чего и Вам, Серкидон, желаю.
Жму, прощаюсь, надеюсь, что ненадолго.
-16-
Приветствую Вас, Серкидон!
Допустим, Вы решились на выступление с декламацией в концерте. Малоопытный
конферансье объявит: «Есенин, «Письмо к матери», читает Серкидон». И приходится Вам, робеющему, на полусогнутых выходить в холодный зал
Опытный конферансье начнёт издалека: «Дорогой зритель, а помнишь ли ты, что у тебя есть мать?..» Подобно такому мастеру эстрады, начну издалека.
В хорошей старинной песне есть берущие за душу слова «В жизни раз бывает восемнадцать лет». В истории человечества раз бывает два раза по восемнадцать. Я имею в виду 1818 год. В этом году родились два самых башковитых представителя девятнадцатого века. Иван Тургеневжертва роковой страсти. О нём Вы уже наслышаны. Вторая глыба интеллектавеликий и ужасный, перевернувший учёными трудами весь мир верх тормашками, обещавший нанизать на перо всех толстопузых буржуа, заставивший дрожать капиталистов и Старого и Нового света революционерКарл Маркс.
И тут на сцену выходите Вы, Серкидон, и бодро читаете первый том «Капитала» (шутка).
Итак, Маркс. Давайте, не теряя времени, почитаем самое понятное, что вышло из-под пера витиеватого и плодовитого.
Из письма Карла МарксаЖенни Маркс, 21 июня 1856 г.
«Моя любимая!
Снова пишу тебе, потому что нахожусь в одиночестве и потому что мне тяжело мысленно постоянно беседовать с тобой, в то время как ты ничего не знаешь об этом, не слышишь и не можешь мне ответить. Как ни плох твой портрет, он прекрасно служит мне, и теперь я понимаю, почему даже мрачные мадонны, самые уродливые изображения богоматери, могли находить себе ревностных почитателей, и даже более многочисленных почитателей, чем хорошие изображения. Во всяком случае ни одно из этих мрачных изображений мадонн так много не целовали, ни на одно не смотрели с таким благоговейным умилением, ни одному так не поклонялись, как этой твоей фотографии, которая хотя и не мрачная, но хмурая и вовсе не отображает твоего милого, сладостного, словно созданного для поцелуев лица. Но я совершенствую то, что плохо запечатлели солнечные лучи, и нахожу, что глаза мои, как ни испорчены они светом ночной лампы и табачным дымом, всё же способны рисовать образы не только во сне, но и наяву. Ты вся передо мной как живая, я ношу тебя на руках, покрываю тебя поцелуями с головы до ног, падаю перед тобой на колени и вздыхаю: я вас люблю, madame! И действительно, я люблю тебя сильнее, чем любил когда-то венецианский мавр
Временная разлука полезна, ибо постоянное общение порождает видимость однообразия, при котором стираются различия между вещами. Даже башни кажутся вблизи не такими уж высокими, между тем как мелочи повседневной жизни, когда с ними близко сталкиваешься, непомерно вырастают. Так и со страстями. Обыденные привычки, которые в результате близости целиком захватывают человека и принимают форму страсти, перестают существовать, лишь только исчезает из поля зрения их непосредственный объект. Глубокие страсти, которые в результате близости своего объекта принимают форму обыденных привычек, вырастают и вновь обретают присущую им силу под волшебным воздействием разлуки. Так и моя любовь. Стоит только пространству разделить нас, и я тут же убеждаюсь, что время послужило моей любви лишь для того, для чего солнце и дождь служат растению для роста. Моя любовь к тебе, стоит тебе оказаться вдали от меня, предстаёт такой, какова она на самом деле в виде великана; в ней сосредоточивается вся моя духовная энергия и вся сила моих чувств