Так и не получил я на своей родине доступа к трудам австрийского ученого, который впервые осмыслил роль сексуального начала в поведении личности. Читать эти книги мне довелось на Западе уже после эмиграции.
В России я долгие годы полагал, что мои неприятности с Фрейдом зависят от бюрократического характера библиотеки им. Ленина и ее сотрудников. Но недавно, уже в Нью-Йорке, я взял интервью у киевского художника М. Т. Он рассказал, как в Киеве в Республиканской библиотеке ему не разрешили читать книги римского писателя I века н. э. Петрония. Художник М. Т.любитель и знаток античности. Придя однажды в читальный зал Республиканской библиотеки в Киеве, он попросил дать ему книгу Гая Петрония Арбитра Сатирикон. Оказалось, что из-за слишком вольных сцен, которые позволял себе поэт двухтысячелетней давности, книги его (выпущенные в Советском Союзе) стоят в специальном секретном зале библиотеки. Их не только не выдают читателям, но даже карточки на эти сочинения изъяты из каталога, чтобы читатель вообще не спрашивал их.
В каждом новом издании Петрония советские переводчики делают все большее число пропусков, которые заполняют многоточиями, рассказывает художник-киевлянин.
Принцип смягчения, а по существу искажения, текста широко распространен при переводе и других римских и греческих авторов. Смягчающие поправки внесены, в частности, в VII элегию при издании Третьей книги Овидия Назона Аморес. Делать такие поправки переводчиков заставляют в одних случаях редакторы издательств, в другихцензура. Зная об этой тенденции начальства, переводчики подчас и сами уродуют тексты древних авторов.
Да что там римляне и греки! Даже великие русские поэты гордость отечественной литературы, не избегают ножниц цензуры. Всякий раз, как классики позволяют себе какое-то легкомыслие, их одергивают. Строго наказан Михаил Лермонтов (18141841): его блестящие Юнкерские поэмы можно найти разве что в академическом издании предвоенных лет. Но и там текст слишком вольных поэм Гофшпиталь, Петергофский праздник, Монго и других на добрую половину выброшен строгими блюстителями пристойности и заменен точками.
Для широкой публики недоступны и те издания Александра Пушкина (17991837), где содержится его шутливо-эротическая поэма Сашка. Составители собраний сочинений великого поэта как правило исключают также текст другой поэмы-сказки Царь Никита и сорок его дочерей. Сказка, написанная, когда поэту едва исполнилось 23 года, может показаться несколько фривольной, но в ней нет ни единого неприличного слова или непристойного выражения. У мифического русского царя Никитысорок дочерей. Красавицы и умницы, они однако лишены от рождения главного признака своего пола. В сказке повествуется, как некая колдунья, которую с трудом разыскал в лесу царский гонец, согласилась помочь царским дочерям. Она вручила гонцу запертый ящик с сорока столь ценными прецметами. Дальше говорится, что по неосторожности гонец чуть не утерял дорогой поцарок; как, наконец, доставленный во дворец ларец помог 40 очаровательным девушкам обрести то, что им не хватало, выйти замуж и стать счастливыми
Годом раньше молодой Пушкин написал свою Гаврилиаду, поэму, которую поэт Вяземский определил как прекрасную шалость. Царь Никита стоит в том же ряду пушкинских гениальных шалостей. Развлекая себя и своих друзей-читателей, поэт между прочим стремился досадить и важной дуре, слишком чопорной цензуре. Царскую цензуру поэту одолеть удалось: до революции поэма про Никиту и его дочерей публиковалась. А в советское время она появилась лишь дважды в строго академических изданиях.
Есть в этой поэме-сказке, написанной 160 лет назад, эпизод, удивительно созвучный сегодняшнему положению в Советском Союзе. Царь Никита панически боится упоминания о сексе и запрещает своим подданным любое слово на эту тему. Методы его сильно смахивают на методы, принятые в современной России.
Царь созвал своих придворных,
Нянек, мамушек покорных
Им держал такой приказ:
Если кто-нибудь из вас
Дочерей греху научит,
Или мыслить их приучит
Или только намекнет,
Что у них не достает,
Иль двусмысленное скажет,
Или кукиш им покажет,
Тошутить я не привык
Бабам вырежу язык,
А мужчинам нечто хуже,
Что порой бывает туже.
Интересно, что составители последнего десятитомного собрания сочинений А. С.Пушкина из 230 с лишним строк поэмы опубликовали только первые 27 строк. По указанию цензуры в примечаниях сделано было при этом указание на то, что хотя эта непристойная сказка действительно написана Пушкиным, но остальная часть (сохранилась) в не очень надежных копиях. А раз копии ненадежны, то и публиковать стихи не стоит.
Прочитав это рассуждение, я очень пожалел, что не имею возможности побеседовать с каким-нибудь советским цензором. Очень уж хотелось спросить его, ради чего, по каким указаниям цензура урезает тексты русски х и античных авторов. Конечно, я понимал, что у меня крайне мало шансов встретить в Соединенных Штатах советского цензора. Люди этой профессии не склонны покидать свое отечество, тем более что живется им там совсем не плохо. И вдруг (о, чудо!) среди поселившихся в Нью-Йорке советских эмигрантов я обнаружил даму, которая 15 лет была сотрудницей учреждения, именуемого Комитет по охране военных и государственных тайн в печати (Главлит). Под названием этим, как известно каждому советскому гражданину, скрывается ЦЕНЗУРНЫЙ КОМИТЕТ. Моя новая знакомая менее года назад приехала из города Баку (Азербайджан), где в течение полутора десятка лет через ее руки проходили романы, журнальные статьи и пьесы местных авторов. Правда, римлян и древних греков ей цензурировать не приходилось, но с произведениями современников совершала она пертурбации весьма значительные.
Нет, утверждает сорокалетняя Людмила П.,в инструкциях нашего Комитета никакого упоминания о сценах половой жизни не было. Но, конечно, я хорошо знала, что именно от меня как от цензора ожидают. Все, что может напомнить читателю о сексе, должно быть строго просмотрено и отфильтровано. Быть цензором нелегко, говорит Л. П., Нужна интуиция, чтобы различать, что в литературном произведении представлено как явление типичное, а что относится к частному случаю. Писатель может писать обо всем и в том числе о недостатках отдельных героев, но он должен избегать обобщений. Наша работа состояла в том, чтобы вылавливать такие попытки обобщать. В сложных случаях я обращалась к старшим товарищам, а те к своим старшим. Конечная задача цензуры: не допускать в печать фактов, которые порочат советский строй или могут быть использованы на Западе против советского строя. С этой точки зрения я и смотрела на литературные произведения.
Я попросил бывшего цензора вспомнить о конкретных решениях, которые она принимала, когда обнаруживала в книгах азербайджанских писателей интимные сцены. Людмила П. рассказала: Мне пришлось читать рукописи двух писателей, братьев Ибрагимбековых. Первая называлась Кто поедет в Трускавец, а втораяОдин весенний день. У этих писателей, конечно, есть элементы секса, но это добропорядочный секс, и я как цензор его пропускала. Но я всегда помнила: нельзя допускать детализации любовных сцен. И еще: советский читатель должен видеть, что грубые сексуальные поступки совершает герой отрицательный, а положительный, наоборот, любит чисто и искренно. Мы, например, допустили любовные сцены в романе Исса Гусейнова, который называется, Магомед, Мамед, Малиш. Там герой, крупный чиновник, имеет любовницу и совершает фривольные поступки. Почему мы это пропустили? Потому что в конце книги автор разоблачает героя и порок оказывается наказанным.
Но с другой книгой, вспоминает цензор Людмила П., мне пришлось серьезно поработать. Автор нарисовал своего героя, который лежит на брачном ложе со своей женой. Жену эту ему сосватали, она ему не нравится, вернее, безразлична. Но рассуждать уже не приходится, он женился и как муж обязан сделать эту женщину своей женой. И вот, чтобы ободрить себя, герой начинает вспоминать, как в раннем детстве мать брала его с собой в женское отделение бани. Ему, маленькому мальчику, уже тогда было интересно рассматривать женские прелести купающихся соседок. Эти давние воспоминания возбуждают его и позволяют выполнить свой долг в первую брачную ночь.