То, что доктор Ласс подсчитал в процентах, писатель Сергей Малашкин (18881975) показал в художественных образах. Малашкин, с 1906 года член большевистской партии, крестьянский сын, всем сердцем принявший революцию, написал в 1926 году книгу Луна с правой стороны, или Необыкновенная любовь. Героиня романа деревенская девушка Татьяна Аристархова приезжает из села в город, чтобы стать студенткой университета. Воспитанная в скромности девушка сталкивается в студенческом общежитии с пьянством и разгулом. Ей объяснили, что только так и должны вести себя молодые строители коммунизма, освободившиеся от власти окаменевших буржуазных догм. Таня принялась догонять своих передовых товарищей. Она сходится с ответственным партийным работником, потом с другим, тоже партийным и тоже ответственным, затем с третьим. Задолго до окончания последнего курса она уже насчитывает в своем студенческом прошлом 22 мужа. Позднее Таня перестает вести счет и только замечает между прочим, что во время одной из афинских ночей в студенческом общежитии ее целовали поочередно шесть дылд. Бог знает, что уж она имела в виду под словом целовали
В конце концов, в Татьяну влюбляется некий Петр, готовый закрыть глаза на ее бурное прошлое. Происходят в книге и другие душераздирающие события. Но в центре книги не они, а прежде всего афинские ночи, описанные по советским стандартам весьма свободно. Главный организатор этих оргий, студент, разражается, к примеру, следующей тирадой: Мы часто наблюдаем, как люди не могут удовлетворить своих влечений, даже в тех случаях, когда со стороны женщины находят не менее яркий ответ. Весь корень зла в идеалистических предрассудках. Любовь красива до тех пор, пока у двоих есть необходимость друг в друге Монолог заканчивается призывом в духе коммунистических лозунгов 20-х годов: Женщины, вы первые должны быть сторонниками и проводниками новой свободной любви, так как вам нечего терять кроме своих цепей. Выслушав этот монолог, студенты пускаются в пляс, а полуголый хор их подруг и товарищей с энтузиазмом подхватывает:
А кто ясли наполняет
Комсомолки, друзья,
Комсомолки
Книга Сергея Малашкина, густо нашпигованная пряными сексуальными сценами, мало чем отличалась от других молодежных книг того времени. Внутренняя мысль всех этих произведений сводилась к тому, что победители буржуазии среди прочих завоеваний добились и полной сексуальной свободы. Надо пользоваться ею, не слишком задумываясь о том, что говорят по этому поводу отсталые старики. Так думали не только авторы, но и их читатели. Молодые комсомольцы и партийцы гордились своей раскрепощенностью и с презрением (не только в книгах, но и в жизни) говорили о таких буржуазных предрассудках, как прогулки при луне, женская стыдливость, любовные томления и переживания. Дарить женщине цветы по этой доктрине значило обнажать свою буржуазную сущность, а человек, целующий даме руку, ничего, кроме презрения, не заслуживает.
По названию одного из рассказов русского писателя Пантелеймона Романова такая система взглядов, а точнее даже весь период двадцатых годов именовался эпохой без черемухи. Рассказ Без черемухи, опубликованный весной 1926 года, вызвал у современников шумную дискуссию. Рассказик был слабый, но не в литературных достоинствах была суть: автор затронул проблему, которая волновала и младшее и старшее поколение. Автор ратовал за то, что мы теперь назвали бы, любовью с человеческим лицом. Его героиня, студентка, исповедуется перед подругой в своей первой любви и первом падении. Она влюблена в своего товарища по институту, но ее на каждом шагу оскорбляет скудость его чувств, потребительское, если не сказать животное, отношение к ней. Их беседа подобна разговору глухих. Он не понимает, зачем, идя на свидание, она купила и приколола к блузке веточку черемухи. Не понимает он и многого другого. Я ждала только одного, мысленно просила его только об одном, о поцелуе. Мои губы были недалеко от него, но он не догадался об этом. В заплеванной грязной комнатушке студенческого общежития герой пытается овладеть влюбленной в него девушкой. Он не знает или не хочет ничего знать о ласке и нежности, просто тащит подругу на одну из кроватей, где спят студенты. Он даже не догадывается погасить при этом электрическую лампу. Ей противны грязные постели, запущенная берлога трех молодых самцов. Я не могу здесь!почти со слезами молит она. Но его эти мольбы только раздражают. Что же тебе нужно? досадливо спрашивает он. Хорошей обстановки? Поэзии не хватает? Так я не барон какой-нибудь Наконец он добился своего. Но и после того девушка не услышала от него ни слова ласки, он не одарил ее даже просто дружеским прикосновением. Только торопливо сказал, что ей следует скорее уходить, потому что вот-вот придут домой его товарищи по комнате. Я как больная, разбитой походкой, потащилась домой, признается девушка своей подруге. На груди у меня еще держалась обвисшей тряпочкой ветка черемухи.
Попытки разрушить традиционные отношения мужчины и женщины продолжались в стране все первое десятилетие советской власти. Речь шла уже не о буржуазной, а о вполне рабоче-крестьянской семье. Эти попытки носили не только идеологический, но и юридический характер. В 1926 году комиссариат юстиции выдвинул законопроект о семье. Законопроект обсуждался во ВЦИК. Сторонник идей Александры Коллонтай, старый большевик, наркомюст Дмитрий Курский (18741932) сказал, что в интересах государства и общества сделать так, чтобы вступление в брак и выход из него были предельно облегчены, чтобы процедура эта никого ни к чему не обязывала. Придет время (я глубоко в этом уверен), заявил на заседании ВЦИК Курский, когда мы приравняем регистрацию во всех отношениях к фактическому браку или уничтожим ее совсем. Регистрация (брака. М. П.) будет только статистически учитывать это явление . Другой поборник свободной любви, прокурор республики Николай Крыленко (18851938), пошел в своем докладе еще дальше: Он (этот законопроект) делает шаг вперед в смысле приближения к идеалу коммунистического общества, где вообще брачные отношения не должны будут подлежать какой бы то ни было принудительной регламентации.
У закона, крайне упрощающего брачную процедуру, нашлись и противники, но Центральный комитет Комсомола, левые поэты и особенно знаменитый комсомольский поэт Александр Безыменский отвергали любое стеснение на пути свободной любви, В партийном официозе газете Правда Безыменский от имени комсомола опубликовал стихи следующего содержания (привожу в сокращении):
О, любящиев строй! Все будьте наготове,
Пусть грянет стук сердец, как барабанный стук;
Сегодня суд вершат над нашею любовью,
Сегодня бой идет простым поднятьем рук.
Послав ко всем чертям высокое искусство,
Сегодня я кричу простую мысль мою:
За Курского! За кодекс Наркомюста!
За новую семью!
О, женщины, вперед! Каким-то там калекам
Вас хочется загнать в былую клетку вновь,
И вновь надеть ярмо, как получеловекам,
Назвав это ярмо законная любовь
Закон о семье был принят на пороге первого десятилетия советской власти, но он оказался последней победой сторонников крылатого Эроса. К этому времени советские вожди уже уяснили для себя, что теория Маркса и Энгельса о семье, призывы Коллонтай к сексуальному раскрепощению приносят большевистскому государству один только вред. Несмотря на разрешение абортов, в стране к десятилетию октябрьской революции официально насчитывалось более полумиллиона детей, которые никогда не видели своих отцов. В действительности таких безотцовых было значительно больше. Предсказание классиков марксизма о том, что социалистическое государство станет воспитывать детей на общественный счет, осуществить не удалось. По бедности своей советская держава могла прокормить не более одного процента детей, родившихся в свободных браках. Сотрудники народного комиссариата социального обеспечения не знали, что им делать с тысячами подкидышей, а больницы народного комиссариата здравоохранения не могли справиться с десятками пациенток, требовавших сделать им аборт.