Да, Нат. Все по-старому.
Значит, все базирующиеся в Лондоне отделения номинально находятся под твоим командованием.
Не только в Лондоне. В Великобритании. За исключением Северной Ирландии. И при этом, что приятно, мы сохраняем свою автономность.
Автономность только административную? Или оперативную тоже?
В каком смысле, Нат? Он хмурится, как будто я вышел за рамки приличия.
Ты можешь как глава Лондонского управления проводить собственные операции?
Тут границы размыты, Нат. На сегодняшний день любая операция, предложенная местным отделением, теоретически должна быть утверждена соответствующим региональным управлением. С чем я борюсь по сей день.
Он улыбается мне. Я улыбаюсь ему. Схватка началась. Мы синхронно отпиваем свой кофе без сои и ставим чашки на блюдца. Сейчас он со мной поделится ненужными подробностями своей интимной близости с новой женой? Или объяснит, почему я здесь? Нет, еще не время. Для начала надо перетереть былое: наши общие агенты, я был их куратором, а он моим никчемным начальником. Первым в его списке значится Полоний из «шекспировского круга». Несколько месяцев назад, будучи по делам в Лиссабоне, я навестил старика Полония в Алгарве, в его доме рядом с пустующим полем для гольфа. Дом, где каждое слово отзывается эхом, был приобретен для него Конторой по условиям выхода на пенсию.
У него все хорошо, Дом, заверяю я от души. Никаких проблем с новым именем. Уже отошел после смерти жены. Я бы сказал, все нормально.
В твоих словах, Нат, слышится «но», говорит он мне с упреком.
Вообще-то мы обещали ему британский паспорт, если ты помнишь, Дом. Похоже, в суете после твоего возвращения в Лондон об этом как-то подзабыли.
Завтра же этим займусь. В доказательство Дом делает себе пометку в блокноте.
А еще он немного расстроен тем, что его дочь не попала в Оксбридж. Все, что от нас требовалось, считает он, это маленький толчок, которого мы не сделали. Или ты не сделал. Так, во всяком случае, ему кажется.
Дом никогда не выглядит виноватым. Обычно он выбирает между «я оскорблен» и «я тут ни при чем». Сейчас останавливается на первом.
Каждый университет принимает свое решение, Нат, устало говорит он. Многие думают, что они единое целое, но это не так. Люди ходят от одного к другому с протянутой рукой. Я прослежу. Следует очередная пометка в блокноте.
Вторая в его списке Далила, колоритная венгерка, за семьдесят, член парламента, которая предпочла русскому рублю британский фунт еще до его падения.
Далила в отличной форме, Дом, просто в отличной. Узнав, что мне на смену пришла женщина, сочла это перебором. Пока, говорит, вы меня «вели», мне казалось, что любовь ждет меня за углом.
Дом осклабился и передернул плечами, помня о ее многочисленных любовниках, однако удержался от смеха. Глотнул еще кофе. Поставил чашку на блюдце.
Нат. В голосе звучит нотка обиды.
Что, Дом?
Я правда считаю, для тебя это было бы по-настоящему яркой вспышкой.
Это еще почему, Дом?
Господи! Я тебе предлагаю золотую возможность своими руками реорганизовать внешнее русское отделение, которое слишком долго находилось в тени. С твоим опытом ты это сделаешь за какие-нибудь полгода. Вот оно, творчество, оперативный простор и твой конек. Чего еще можно желать в такой период жизни?
Что-то я тебя не понимаю, Дом.
Не понимаешь?
Нет.
Хочешь сказать, тебя не ввели в курс дела?
Они сказали, чтобы я пришел поговорить с тобой. Я пришел. Вот, собственно, и всё.
То есть ты не в курсе? О господи. Иногда я себя спрашиваю, каким местом они там думают, в отделе кадров. Ты говорил с Мойрой?
Может, она посчитала, что будет лучше, если я это услышу от тебя, Дом. Ты, кажется, что-то сказал про внешнее русское отделение, которое слишком долго находилось в тени. Если речь идет о Гавани, то это не внешнее отделение, а мертвая подстанция под эгидой Лондонского управления, мусорная свалка для перемещенных дезертиров, которым уже грош цена, и средней руки информаторов, покатившихся по наклонной плоскости. Казначейство вроде как собиралось его ликвидировать, да, видно, запамятовало. И вот это ты мне всерьез предлагаешь?
Гаваньдалеко не свалка, Нат. По моим меркам. Да, там найдется пара служак, из которых песок сыплется, согласен. И есть источники, которые пока себя не реализовали. Но есть и первоклассный материал для того, кто знает, где искать. И очень даже возможно, словно вдруг вспомнил, сделать себе имя в Гавани и заслужить повышение в Русский отдел.
А сам ты, случайно, не рассматриваешь такую перспективу, Дом? спрашиваю я.
Какую, старина?
Карьерный рост в Русский отдел. За счет Гавани.
Он хмурится и неодобрительно надувает губы. Я вижу его насквозь. Должность в Русском отдележелательно во главе оногомечта его жизни. Но не потому, что он знает эту область, обладает опытом или говорит по-русски. Ни первого, ни второго, ни третьего. Обычный городской парень без всяких лингвистических способностей, вскочил в уходящий поезд, а зачем его вообще взяли, он и сам, я думаю, не понимает.
Ежели, Дом, ты всерьез об этом подумываешь, то я готов совершить такое путешествие с тобой за компанию, коли не возражаешь. Я его поддавливаю, то ли игриво, с издевочкой, то ли сердито, сам не знаю. А может, ты собираешься отодрать наклеечки с моих отчетов и присобачить их на свой собственный, как ты это сделал в Будапеште? Просто спрашиваю.
Он обдумывает мои слова, то есть сначала разглядывает меня поверх сложенных домиком пальцев, потом устремляет взор куда-то мимо и снова переводит на меня, словно желая убедиться, что я еще здесь.
Вот мое предложение, Нат, в качестве главы Лондонского управления. Хочешьсоглашайся, не хочешьне надо. Я официально предлагаю тебе занять место Джайлса Уокфорда в качестве главы подстанции Гавань. Пока я являюсь твоим временным начальником, ты находишься в моем распоряжении. К тебе переходят агенты Джайлса и все подотчетные средства. А также представительские расходы или что там от них осталось. Я бы тебе советовал хвататься обеими руками, а отпуск продолжить как-нибудь в другой раз. Что скажешь?
Не получается, Дом.
Это еще почему?
Я должен переговорить с Прю.
И когда ты с ней переговоришь?
Наша дочь Стефани скоро отмечает свое девятнадцатилетие. Я обещал свозить ее и Прю на недельку покататься на горных лыжах, прежде чем она вернется в Бристольский университет.
Он подается вперед и с театральной озабоченностью заглядывает в настенный календарь:
Когда, говоришь?
У нее начинается второй семестр.
Я спрашиваю, когда вы уезжаете на каникулы?
Суббота, пять утра, со станции «Станстед», если ты хочешь к нам присоединиться.
Предположим, вы с Прю переговорите и придете к положительному решению. А я попробую удержать Джайлса на месте еще на недельку, если, конечно, он не пожелает упорхнуть раньше времени. Ты будешь доволен или нет?
Хороший вопрос. Буду ли я доволен? Я остаюсь в Конторе, работаю с прицелом на Россию, пусть даже питаюсь объедками с его стола.
А вот будет ли довольна Прю?
Сегодняшняя Прюэто уже не та преданная жена «конторщика» двадцатилетней давности. Хотя по-прежнему бескорыстная и прямая. Такая же веселая, когда позволяет себе расслабиться. И готовая служить на благо миру, но только не секретной службе. Отличный адвокат среднего ранга. А когда-то она прошла курсы противодействия средствам наблюдения, аварийной сигнализации и использования конспиративных почтовых ящиков для передачи спецматериалов, а также сопровождала меня в Москву. В течение четырнадцати напряженных месяцев мы вместе боролись с постоянным стрессом, зная, что наши самые интимные разговоры прослушиваются, просматриваются и анализируются на предмет проявлений человеческой слабости или несоблюдения правил безопасности. Под чутким руководством главы отделатого самого Брина Джордана, которого спешно призвали на заседания обеспокоенного конклава наших партнеров-разведчиков в Вашингтоне, она исполняла свою роль в срежиссированных сценках из супружеской жизни, призванных обмануть вражеских перехватчиков.