Папа говорит, мне достался дедовский талант, но не досталось его разума.
Вполне возможно, что ж, но мы работаем с тем, что имеем.
Мы с Тисиадом засмеялись вместе, и он снова погрозил мне пальцем.
Субординация.
Тут ты крикнул:
Нашел! Третью нашел! Черепаший поход!
Черепаший поход! откликнулся я.
Зря радуешься, Луций, сказал Тисиад. Твою голову мне тоже предстоит наполнять знанием.
Тогда это учитель Тисиад зря радуется, сказал ты, такой верткий, такой смешной, маленький и золотой. Ты грохнул своих черепах на стол.
Больше их нет!
Ну замечательно, сказал Тисиад.
А можно яблок и покормить их? спросил ты. Будет ли это уроком по природе?
Я протянул палец к одной из черепашек, и она угрожающе раскрыла рот.
На Миртию похожа. Плоскоморденькая.
Марк!
Ты сказал:
Теперь у меня будет триумф?
Да, ответил я. Теперь у тебя будет триумф. Но мы должны быть великодушными и все такое. Надо покормить наших пленников.
Ты унесся, а Тисиад сказал:
Хорошие черепашки. Когда я был ребенком, мы с сестрой тоже таких ловили. Варили из них суп.
Это наши пленные, сказал я. Мы же не пуны, чтобы варить из них суп.
В этом случае, безусловно, не стоит.
Я снова протянул палец к одной из черепах, и она воинственно зашипела.
А она сама не трусиха.
Это самец.
Как ты узнал?
Он повернут ко мне хвостом.
А ты действительно мудрый человек, учитель.
Не язви, Марк.
Ты принесся, ведя за руку Гая, нашего тогда еще безмятежного Гая. Помнишь, каким бледным он был всегда, как по сравнению с нашей с тобой здоровой золотистостью смотрелся лунным призраком.
Вы несли яблоки, красные, сочные, блестящие. В зубах у тебя был нож.
Только не упади! крикнул я. Это будет тупая смерть, великолепное Солнце!
А Гай, Луна, засмеялся тихонько.
Боги сделали так, что здоровее всех в нашей семье был я. Никогда не болел, даже если остальные подхватывали какую-нибудь приставучую хвору, если кашляли все, начиная с рабов и заканчивая нашим отцом, я оставался на ногах.
Ладно, давай начистоту, Луций, даже в царстве Плутона не забыть никому, какой невероятной красотой, физической выносливостью и здоровьем отличается твой прекрасный брат.
Имелась в нашей семье даже одна байка по этому поводу. Мама наша, добрейшей души женщина, как ты помнишь или не помнишь, никогда не позволяла себе сказать лишнего, кроме одного единственного раза. Как-то она похвасталась перед подружкой своим прекрасным первенцем. Ну, знаешь, чтобы зря себя не хвалить, скажу просто, что я был весьма очаровательным ребенком всем на зависть.
Подружка через два месяца выкинула своего первенца преждевременно и пребывала в глубоком горе. С мамой почему-то больше не общалась.
А потом родился Гай, принесший матери много страданий, болезненный ребенок.
Следом ты, сначала очень вялый, а потом очень нервный, и все детство сопровождали тебя странные, конвульсивные подергивания спины и рук, которые ты преодолевал трудом и злостью.
Но это все проявилось потом, а родился ты таким слабым, что никто и не давал себе труда подумать, будто ты выживешь, однако, слава Юноне, от тебя не отказались. Кроме того, ты лишил маму возможности иметь детей впредь.
Словом, как-то папа предположил, что маму прокляла ее подружка, поэтому все так вышло.
Мама тогда обиделась на него и не разговаривала с ним, по-моему, три месяца, если не больше. Она любила нас всех, у нее было большое прекрасное сердце, в котором находилось место и Гаю даже в худшие годы. И мне.
Хотел бы я иметь такое прекрасное сердце, как у нашей матери. Но мы разделили его на троих, и в каждом из нас билось сердце весьма поменьше. Будь мы только подобны матери в ее великодушии (известное свойство Юлиев), непременно стали бы иными людьми, куда лучше нашего, однако мы породистые Антонии, а это, как ты знаешь, дурное семя.
Так вот, все эти семейные безделушки уже не имеют никакого значения для тех, кто или перестал жить или перестанет в ближайшее время. Важно другоевы несли эти красные, блестящие, драгоценные яблоки, и они повалились вниз и покатились, и было так красиво. Облака наплыли на жаркое солнце, все резко потускнело, кроме алых яблок, и они были похожи на капли крови великана.
Кормление пленников! закричал ты. Гай спросил:
Можем ли мы, учитель?
Сладу с вами все равно никакого нет, молодые Антонии, Тисиад махнул маленькой ручкой. Можете. Принесите еще стулья, Марк, подними яблоки.
Я зачем-то разложил их вокруг черепах. Бедняжки не знали, что с ними делать, они шипели, пучили глаза и, в конце концов, все спрятались.
Вы с Гаем принесли стулья и расселись у стола. Красные яблоки, быстро бегущие по небу облака, глаза черепашек, поблескивающие откуда-то из темноты под панцирямия помню все, как будто только что оно и произошло. И я могу вспомнить все запахижимолость, море, сухая земля, нагретая солнцем, пот. Могу вспомнить всех звуки: еще хриплое дыхание выздоравливающего после очередной болезни Гая, испуганное черепашье шипение, шелест ветра в кронах деревьев, далекий плеск воды.
Я взял нож и подумал: если я сейчас всажу его в свое солнечное сплетение, я умру, и больше ничего не узнаю, как жаль меня, и мне стало грустно, я наклонился к тебе и поцеловал в макушку.
Как возмущает нас возможность умереть, когда нам хорошо.
Я стал резать яблоко на неаккуратные дольки.
Интересно, сказал Гай. Сколько они смогут съесть, прежде чем лопнут?
Они вообще не лопнут, сказал я. Они же черепахи. Очень упругие.
Да, сказал ты. Лопаются лягушки.
Я посмотрел на Тисиада и подумал, что ему нравится проводить с нами время. А для учителя это, может быть, лучшая рекомендация.
Я протянул один длинный кусочек яблока тебе, и ты тут же сунул его в темноту под панцирем.
Хочешь, черепашка? Черепашка! Черепашуля! Черепашенция!
Действуй мягче, сказал Тисиад. Вот кого хлебом не корми, а дай поучить других, как быть с их жизнью. Я протянул еще кусочек яблока Гаю, тот положил его на стол перед своей черепахой и принялся наблюдать.
А я хотел быть лучшим. Отрезал кусок яблока себе, да поизящнее, и, подумав, принялся водить им не так далеко от черепашки, но, впрочем и не совсем близко. Чтобы, так сказать, возбудить здоровый интерес.
Вдруг я заметил, что Тисиад очень внимательно за нами наблюдает. Так, будто мы выполняем какое-то важное задание. Это меня подстегнуло. Гай щелкал языком, и я закрыл ему рот.
Тшшш! Пусть пленники успокоятся.
Рука моя двигалась туда и обратно, плавно, мягко, позволяя потоку воздуха подхватить сочный яблочный запах. Я даже приноровился к определенному ритму. Ты все пихал яблоко в панцирь, и Тисиад, глядя на тебя, качал головой. Гай смотрел на черепаху и яблоко неподвижно, как змея.
Мне показалось, прошла вечность прежде, чем моя черепашка высунула самый кончик тупого носа. Мне хотелось ей улыбнуться, но я не стал.
Я лишь выдаю яблоки, думал я, я только выдаю яблоки, я не представляю опасности для тебя, считай меня веткой дерева, только и всего, если знаешь, что такое дерево.
Носик стал носом, показалась длинная, морщинистая, как у Миртии, шея. Старушка-черепашка, подумал я, обещаю не делать тебе зла, только дай мне стать победителем.
И она, неожиданно быстрым для такого медлительного животного движением, ухватила яблоко.
Ну и рот, выдохнул Гай. Уродливый такой.
Тисиад сказал:
Все создания богов прекрасны.
Все да не все, сказал я. Ты на нее просто посмотри. Без обид, родная, ты не красавица.
Зато обжора.
Как Марк!
Я цикнул на вас обоих. Ты первый подхватил кусок яблока и принялся размахивать им перед своей черепахой так резко, что столкнул со стула Гая.
Тисиад засмеялся, мы с тобой тоже, а Гай стал мрачный и больше ничего не говорил.
Мы еще долго кормили черепашек, и они оказались такими обжорами. Когда мне надоело потчевать черепах, и я решил съесть последнее яблоко, Тисиад сказал:
Никаких яблок до яиц. Перебьете аппетит перед едой. Во всем нужно соблюдать порядок.
Но настроение у него явно было знаменательное, замечательное и на редкость не занудное.