Петька неохотно прервал главное на сей час испытание собственной ловкости, и подошёл к первому мальчику.
Ну, давай, и он, сразу воспылав энтузиазмом, аккуратно собрал у себя на груди стопку большей части драгоценного архива, ещё так недавно занимающего законное место в шкатулках из красного дерева с тиснёнными медными накладками. Первый мальчик подобрал остальное в охапку и водрузил её на оттопыренный бок. Оба скрылись в тёмном дверном проёме чёрного входа.
Там на них навалились ребята постарше.
Чего это у вас? А ну, дайте поглядеть.
Это учитель наш потерял. По рисованию и черчению, сказал разгорячённый Петька, предвкушающий похвалы со стороны школьных преподавателей. Мы в учительскую несём.
Давай, давай. Не шуми.
Взрослые парни отняли у маленьких найденные бумаги, оттолкнули в стороны и убежали. Только у первого мальчика остался один рулончик, обтянутый полиэтиленовым чехлом.
Ну вот, теперь не похвалят, грустно сказал он.
А давай посмотрим, что в рулоне?
Это же чужое.
А мы посмотрим, почитаем и опять завернём. И отнесём в учительскую, отдадим учителю.
Ладно, посмотрим, согласился первый мальчик и вскрыл пачку бумаги, свёрнутую в рулон.
Там были несколько стихотворений и рисунков. Рисунки изображали одну и ту же, приятную на вид, женщину: однив полный рост, иныелишь голову. И всёв различных ракурсах.
Ну, ничего интересного нет, сказал второй мальчик, сворачивай обратно и если хочешь, неси в учительскую, и убежал. Должно быть, вспомнил, что собирался залезть на крышу гаража, чтоб уж самому себе показаться чем-то выдающимся и заслуживающим поощрения.
Один из листочков упал незамеченным, и мы без особого напряжения авторской фантазии разместим его содержание на этой страничке. Удобно или неудобно так поступать, гадать не станем. Если чужую жизнь описываем, то уж чужую вещичку вставитьгрех не велик.
В правом верхнем углу изображена голова женщины, как бы слетающей за пределы листа. Большей частью виден затылок, украшенный гребнем стиля «арт-нуво» рубежа девятнадцатого и двадцатого веков. И едва заметны черты лица. А сам «убегающий профиль» нарисован двойной, местами тройной линией, что придавало ему характер взволнованности и одновременно быстрого движения куда-то далеко и навсегда.
Стихи написаны торопливо. В почерке заметно стремление успеть за чувством, которое, надо понимать, и двигало рукой пишущего.
Все музыканты знают, что обратно звук вернуть нельзя.
Он вышел и пропал. Его уж нет.
Как отошедший духуста дыханием не смогут взять
Назад. А сердце хладноесогреть.
Что в музыке прекраснее всего? Что в ней всего ясней?
Гармония? Мелодия? Иль ритм?
Исчезновениевот проводник её к немой красе.
Уж нет её, но ею мы горим.
Ты, уходя, в небытие надежду унеси, как звук,
Оставив первозданную струну.
Уйди, как труд уходит от лежащих на постели рук
В бездонную, бесплотную страну
ГЛАВА 5
Босикомшин попросился уйти.
Да, конечно, ответил Предтеченский, веселья не вышло. Но вы не пропадайте. Знаете, где я живу. Заходите как-нибудь. И ваше пристанище я знаю. Романтическую дачку вашу. Тоже навещу. Как-нибудь.
И Босикомшин ушёл.
А вскоре вернулся Командир.
Сейчас приедут, сказал он тоном, почти уверенным в скором решении дела, а приятель твой где?
Приятель?
Ну да, художник.
Он художник?
Ну, ты даёшь, Егорыч, своих приятелей, а не знаешь.
Да какой он мне приятель. Так, на улице встретились.
А от кого же он твой адрес узнал?
Как это, как узнал?
Ну так. Он же тебя на лестнице давно дожидался.
Да? А зачем?
Что-то, наверное, нужно было постой, ты давеча сказал, будто вместе видели ключ в чемодане, а достать не могли. На кукле, вроде бы. В чемодане куклы, что ли катались? А потом что было?
Разошлись мы. Чемодан уплыл, а мы разошлись.
Но чемодан-то, вот он. Знакомец-то твой уличный выловил его, а ключа тебе не отдал.
Так там и не было ключа. И кукол тоже.
Потом не было.
Когда?
А тогда. Он сначала взял ключ, проник в квартиру, выкрал вещи, о которых ты же ему и проболтался, небось. А потом, чтоб не быть ни в чём не заподозренным, подал тебе твою потерянную вещь, чемодан, в качестве дорогого подарка. Истинная картина кражи налицо. Детективчик. Очередная серия моего любимого сериала «Меня зовут Коломбо». То-то я смотрю, он сидел тут, как на иголках. Ещё бы! Пришёл к тебе, как ни в чём не бывало, тоже, чтоб не заподозрили. Классический приём. Но переживал, Заметно. Ты думаешь, почему он поспешил уйти? Я же милицию вызвал, вот он и подпал под испуг: вдруг прямо-таки в момент попадётся. Знаешь, куда он пошёл? К уготованному тайнику, чтоб спокойненько забрать оттуда украденное и отнести к себе домой, пока мы с тобой провозимся.
Но дома у него, похоже, нет. Он живёт на кладбище кораблей.
Сосед что-то проглотил: адамово яблоко поднялось и опустилось.
Так он к тому же ещё и бомж! быстро сообразил командир, ну, у тебя и дружки. Хотя на вид, художник. И музыку, говоришь, понимает. Даже такую, которую мало, кто вообще слышать способен. Запутанное дело.
Да, запутанное. А я действительно рассказал ему о работе над звёздным проигрывателем. Не проболтался, а обыкновенно рассказал. Историю. Так получилось. Никогда ни с кем не делился о том, а с нимнате вам.
Ты и мне о своём главном творчестве ничего не говорил. А ведь я тебя уже давно хорошо знаю. Даже лучше, чем соседей по коммуналке.
Да, я и говорю, никому не рассказывал. А работа в тех шкатулках и хранилась. Бумаги мои там.
В украденных?
В тех, в тех.
Ну, тогда точно он. Бомж, художник. Он и украл. Только для него такие вещи и должны представлять ценность. Едасамо собой разумеется. Дело первое. А плоды твоих работчтобы себе прикарманить. Тоже еда, но умственная. Он, если и художник, то непременно художник-неудачник. Поэтому и бомж. Ясненько. Вот и расставили всё по местам.
Но доказательств-то нет.
Именно есть, и именно точные доказательства. Еда и научно-художественная работа. Едаладно, харч любой бомж мог утащить, но шкатулки твоитут доказательства неоспоримы. Он один о них знал. Кроме тебя. Ты же сам говорил. И ещё. Насчёт научности работ твоих. Если их применить к жизни, власть можно получить?
Власть? Предтеченский сначала изумился, а потом озадачился. Власть. Ну, конечно. Ещё какую. Только я об этом не задумывался.
То-то же, то-то, то-то. Вот и Адольф Шикльгрубер тоже был художником. Между прочим. А когда подвернулась ему власть, то устроил всем известные художества. Всю Европу, да и почти весь мир превратил в театр. Театр военных действий.
Ну, наш-то обитатель кладбища кораблей на Шикльгрубера не похож. Слишком уж престранненькие у вас параллели, профессор, как мы помним, в параллелях знал толк.
Ну-ну. Кстати, насчёт параллелей. А другие ценности на месте? Посмотри внимательно.
Какие ценности? Рояль на месте. Буль на месте. Всё. Больше у нас ценностей нет.
А одежда?
Моя одежда почти вся на мне. А женская одежда, зачем она бомжу?
Верно.
В шкатулке была одна вещь, но она тоже ценная, пожалуй, для меня одного. Маленькая, но очень ценная, профессор заметно расстроился.
Всё. Надо искать этого типа.
Да не надо искать.
Как это.
Так. Я знаю, где он обитает.
Ну, тогда ловить будем.
Ловить? Нет, такое не по мне.
Хорошо, ты покажи только, где он прячется на кладбище кораблей, а мы там и схватим.
Нет, дорогой мой, и показывать не буду. И потом, кто это мы?
Мы с милицией. Кстати, опаздывают наши те, которые нас берегут, сосед профессора выдал некоторое волнение.
Лучше бы и не приходили.
Нет, Егорыч, я не понимаю. Тебя обокрали. Взяли всё твоё самое ценное вообще дело целой твоей жизни, а ты говоришь, пусть не приходит милиция. Тебе что, всё равно?
Точное определение. Всё равно.
Командир ещё больше разволновался. Тут и раздался звонок в дверь.
Открыто! Заходите! крикнул Предтеченский.
Дверь отворилась, и вошли трое людей в милицейской форме. Сосед профессора кинулся их встречать.
Здесь произведена кража? спросил один из них.
Здесь. Здесь, поспешил ответить бывший военный.