Вернувшись, Люба подумала, что этим же вечером уедет отсюда. Она достала дорожную сумку, побросала туда вещи, сходила в сад за постиранным платьем и нижним бельем и, закончив сборы, услышала стук в дверь. На пороге стоял Вениамин, он спросил дома ли ее хозяйка и, выяснив, что та, на пару дней уехала к дочери, без разрешения, вошел внутрь. Люба, горько усмехнувшись, спросила:
Зачем явился, раздобыл еще наркоты?
За это можешь не волноваться, все карманы набиты, сказал он и, увидев стоящую в коридоре дорожную сумку, продолжил: а ты, значит, решила опять сбежать от меня. Неужели тебе не понравилось?
Да я просто в восторге от своего позора и, оттого, что не помню, как переспала с тобой. Ты же, насколько я поняла, работник органов. Как ты мог так поступить? И зачем ты опять явился, неужели ты не понимаешь, что повторения не будет.
Вениамин, увидев отчаяние в ее, опухших от слез глазах и скорбно сжатые губы, вдруг осознал, как должна была страдать Люба. Во всем мире у нее не осталось ничего, что могло бы примирить ее с действительностью: сначала родители оказались преступниками, а теперь и она обесчещена.
Какого повторения? О чем ты говоришь? Воскликнул Вениамин: Между нами ничего не было. Мы просто спали рядом.
Тогда, почему я ничего не помню, и почему я была раздета?
Потому что, подозрительный тип угостил тебя кофе и пирожным с флунитразепамом и попытался утащить тебя из ресторана, чего я не мог ему позволить и отвез тебя в охраняемый дом своего дяди. А раздел я тебя потому, что из-за твоего дурацкого, закрытого купальника ничего невозможно было рассмотреть.
Рассмотреть? А почему ты не сказал мне этого утром?
Ты обозвала меня подонкомя был обижен.
То есть, я обязана тебе спасением от насильника?
Как раз об этом я и хотел с тобой поговорить. В милицию привезли задержанного по этому делу парня, и у них имеется фоторобот предполагаемого преступника. Следователь приглашает тебя на опознание прямо сейчас. Поехали, может быть с твоей помощью, милиции удастся посадить его за решетку.
Когда Вениамин повез Любу в милицию, то ему удобнее было проехать мимо здравницы в конце проулка, там, неподалеку от ограды, он заметил темно-синий, старый автомобиль марки «Жигули» пятой модели, но не придал этому значения. По дороге Вениамин спрашивал Любу о приметах парня, который подсел к ней в конце вечера и она, с трудом, но вспомнила того худого мужчину, с уклоняющимся взглядом и желтоватой бледностью лица, который предлагал отвезти ее домой,.
Люба не узнала в задержанном преступнике своего похитителя, но фоторобот живо напомнил ей его и воскресил в памяти мысль, возникшую у нее при вчерашней встрече с ним: ей показалось тогда, что она его уже видела и, причем не один раз. Следователь, услышав это, высказался недвусмысленно:
Типичный маньяк, они, как правило, становятся одержимы выбранными ими женщинами. Вам следует быть настороже.
Вениамин постарался отвлечь Любу от тревожных мыслей. Они заехали в ресторан. После ужина Вениамин предложил Любе переехать жить на дачу его дяди.
Чтобы ты смог получше рассмотреть, что скрывает мой купальник?» невесело пошутила Люба и отказалась. Они вернулись к дому Любы уже ночью. Она попрощалась и пошла к двери. Вениамина вдруг осенила догадка, он вспомнил о «жигуленке», стоявшем рядом со здравницей. Он оказался рядом с Любой, когда та вошла в открытую ключом дверь и включила свет. Вениамин, приложил палец к губам, показывая. что надо хранить молчание и тихо проследовал за ней к ее комнате. Войдя внутрь, Люба щелкнула выключателемсвета не было, она повернулась, чтобы выйти, как вдруг кто-то невидимый зажал ей рот одной рукой, второй обхватил ее талию и руки, и потащил назад в комнату. Вениамин подлетел к сопротивлявшейся Любе и, со всей силой, ударил кулаком в черное лицо, маячившее за ее спиной. Хватка насильника ослабла, Люба вырвалась и отскочила от него в сторону. Вениамин нанес еще один сильный удар кулаком в солнечное сплетение противника, после чего тот качнулся и свалился на пол. Вениамин схватил его за ноги, выволок в коридор. Мужчина был одет в темный тренировочный костюм, и на нем была черная, вязаная маска с прорезями для глаз. Когда Вениамин снял ее, то Люба увидела желто-бледное лицо своего преследователя, хмуро оглядывающегося по сторонам. Вениамин связал мужчине руки за спиной и, водрузив его себе на плечо, отнес в багажник машины. Вернувшись, он выяснил, что дверь в сад была открыта. По всей видимости, преступник открыл входную дверь ключом, который был спрятан под ковриком на крыльце. Затем открыл дверь, ведущую в сад, вышел из дома, закрыл входную дверь на ключ, чтобы не вызывать подозрений, а сам опять вернулся в дом через сад.
Вениамин вкрутил лампочку в комнате Любы, и они увидели на столе шприц, наполненный прозрачной жидкостью. Вениамин сходил на кухню и, высыпав содержимое одного из пакетов с макаронами, в пустую кастрюлю, с помощью обрывка бумаги осторожно взял шприц и положил внутрь пакета. Держа в руках эту улику, он повернулся к Любе и произнес:
Почему-то мне кажется, что в этот раз он не собирался угощать тебя пирожными.
Люба посмотрела на Вениамина восхищенным взглядом и, смутившись и покраснев, вдруг призналась:
Ты разрушил мою жизнь, но при этом дважды спас меня от маньяка. Терпел мои оскорбления, возил и кормил меня все это время. Как я могу отблагодарить тебя и искупить свою грубость и неучтивость по отношению к тебе?
Вениамин подумал: ты прекрасно знаешь как, но, вслух, ответил, ты могла бы пойти со мной на танцы.
Этого слишком мало для оплаты моего долга перед тобой. Я приглашаю тебя поужинать в ресторане за мой счет.
Такого мне еще не предлагала ни одна девушка. Хорошо, завтра в семь вечера я приеду за тобой.
Ровно в семь вечера Люба вышла к машине Вениамина, одетая в брюки цвета топленого молока и коричневую, облегающую блузку с короткими рукавами. Ее волосы свободными, золотистыми волнами падали на плечи и Вениамину показалось, что стук его сердца слышен всей округе. Люба сказала, в какой именно ресторан они должны ехать: она утром закала там столик. Люба сама сделала заказ, который состоял из овощного салата, бифштекса с жареной картошкой и бутылки красного вина. Когда после ужина они вышли на улицу, Вениамин пошутил, что теперь понимает девушек, которые считают себя обязанными расплачиваться своим телом за такие походы в ресторан. Люба ответила, что она, как порядочный человек, не претендует на обладание им. Следующим пунктом программы вечера были танцы. Они отправились пешком на ближайшую, летнюю, танцевальную площадку, там было много свободных скамеек, стоявших вдоль ограды. Вениамин и Люба уселись на одну из них и, молча, наблюдали за парами, двигающимися в такт музыке. Когда зазвучала песня в исполнении Лучано Паваротти, Вениамин пригласил Любу на танец. Он положил руки на талию Любы и, слегка прижав ее к себе, начал двигаться, подчиняясь ритму звучащей мелодии. Люба поймала себя на мысли, что ее единственным желанием сейчас, было желание повиснуть на Вениамине и так, и висеть. Она подняла голову и встретилась с ним взглядом. Вениамин смотрел на нее с нежностью и грустью. Любину душу охватил незнакомый трепет. Ее волнение передалось Вениамину и заставило его обнять податливое тело Любы сильнее и, в этот момент, мелодия закончилась. Постояв немного, они, оглушенные своими чувствами, вернулись на скамейку. Каждый из них был потрясен встречей с необоримой великаншей по имени любовь, но это потрясение вызвало у них разные мысли.
Вениамин думал о своей карьере, о том, что скажут его родители «о вовлечении их семьи в родственные связи с криминалом» и, одновременно, с восторгом думал о том, что душа Любы уже принадлежит ему. Неиспытанная доселе радость соседствовала в его мыслях с осознанием его одержимости желанием обладать Любой.
Люба же боялась признаться себе в своей неожиданной и полной готовности отдаться Вениамину без соблюдения всяких формальностей, типа брака, тем более что ее родители, наверняка, не были бы рады такому зятю. Люба не понимала, в какой момент ее разум отказался ей служить, и она оказалась в цепях сладостного чувства подчиненности страсти Вениамина и своему желанию покорно следовать за ним хоть на край света. Как будто, ложная весть о ее бесчестье сорвала оковы с дремавшей под гнетом нравоучений и строгого воспитания чувственности, а пережитое отчаяние от позора толкнуло ее в пропасть безумной страсти.