Люба проснулась рано утром от головной боли, с трудом приоткрыв глаза, она сначала не поняла, где находится. Свет едва пробивался сквозь просвет между тяжелыми шторами на окнах, в комнате царил полумрак и в этом полумраке, она заметила свою одежду на кресле и, повернув голову, увидела спину мужчины, лежащего рядом с ней. Ее охватила паника, от страха она покрылась холодным потом, и боялась пошевелиться, так как мужчина начал поворачиваться к ней. Она закрыла глаза и с ужасом ждала, что будет дальше, но ничего не произошло, повернувшись, мужчина продолжил храпеть. Приоткрыв глаза, она увидела рядом с собой лицо спокойно спящего Вениаминастрах сменился гневом и отчаянием. Она осторожно выползла из-под одеяла на пол, стащив с кресла свою одежду и завернув в нее свои туфли и сумочку, на четвереньках двинулась к двери. Когда она поднялась с колен и попыталась одеться, ее охватила слабость, и она прислонилась к косяку, чтобы не упасть. Через некоторое время ей все же удалось надеть трусы и платье. Колготки и бюстгальтер она засунула в сумочку, повесила ее на плечо и, держа в одной руке туфли, другой осторожно приоткрыла дверь. Выскользнув из спальни, она попала в громадную залитую утренним солнцем гостиную. Ее глазам стало больно смотреть и, закрыв их, она постояла некоторое время, не шевелясь. Когда она, наконец, добралась до входной двери, она опять почувствовала слабость и уронила свои туфли на пол, стук от их падения отозвался в ее голове ударом колокола. Выйдя из дома, она встретила охранника, который сопроводил ее до ворот. Оказавшись на свободе, Люба надела туфли и, нетвердо ступая, двинулась прочь от дома, по красивой дороге, окруженной лесом.
Вениамина разбудил какой-то стук в гостиной, он хотел продолжить спать, но тут вспомнил вчерашние события и, обнаружив Любино исчезновение, бросился наружу. Охранник с понимающей улыбкой сообщил ему, что ночная гостья ушла минут десять назад. Вениамин влетел в дом, взял ключи и, сев в машину, оставленную им ночью перед входом в дом, поехал за Любой. Он догнал ее недалеко от поворота на большую трассу. Выйдя из машины, Вениамин, весело спросил:
Куда это ты направляешься в такую рань?
Куда угодно, только подальше от тебя, как-то вяло ответила Люба, затем со злостью посмотрев на него, так же невыразительно, продолжила, Какой же ты подонок! Что ты мне подсыпал, почему я ничего не помню?
Интересно, раз ты ничего не помнишь, почему ты обвиняешь меня?
Потому, что я не могла сама оказаться голой в твоей постели.
Но может быть тебе просто не хочется вспоминать свои ночные подвиги
Если даже это так, ты все равноподонок и мразь! Сказала Люба и хотела идти, но тут ее опять охватила слабость и она прислонилась к машине.
Ну ладно, не дури, пусть я и подонок, и мразь, но я не хочу, чтобы другие подонки воспользовались твоим одиночеством на пустынной дороге. Садись, я отвезу тебя домой.
Люба, не глядя на него, молча села в машину. Вениамин вел машину всю дорогу, не проронив ни слова: ему было обидно, что Люба его оскорбила вместо того, чтобы отблагодарить. Когда Люба, не попрощавшись, ушла в дом, он остался в машине, размышляя: стоит ли открыть Любе правду или оставить ее в убеждении, что она потеряла свою честь.
Обида на Любу за нанесенное ему оскорбление была лишь верхушкой громадного айсберга недовольства, таящегося в его подсознании, в котором он даже себе не хотел признаваться. Это недовольство было связано с его дикой завистью к жениху Любы, с тем, что даже если бы этого жениха не было, он все равно не мог быть с Любой, так как тогда ему бы пришлось распрощаться с карьерой. Все эти размышления привели его к четкой формулировке трех вариантов развития этой ситуации. Вариант первый: он говорит Любе правду, она счастливая выходит замуж за своего идеального жениха, а Вениамин, страдая от безответной, несчастной любви, остается со своей карьерой. Во втором варианте Вениамин говорит Любе правду и прикладывает все силы, чтобы добиться ее взаимности, если это удастся, то его карьера, скорее всего, закончится, но зато Люба будет с ним. Третий вариант, который в его теперешнем настроении казался ему наиболее приемлемым, отдаленно, напоминал трагедию Шекспира «Отелло», в которой Вениамину доставалась роль «доброго Яго» и, одновременно, Родриго безответно влюбленного в Дездемону. Вениамин после прочтения писем Т.Т. понимал, что отношения между Любой и ее женихом были идеально-романтическими, и был убежден, что Люба никогда не решиться написать своему жениху о своем позоре и не сможет выйти за него замуж, считая, что она недостойна его. «Доброму другу Яго», в этом случае, не нужны были другие персонажи или платок, ему было достаточно оставить Любу убежденной в том, что она потеряла свою честь и, в силу своей гордости и своих предрассудков, она откажет своему жениху и, естественно, ему. Все участники: и Дездемона, и Отелло, и Яго-Родриго испытывают горечь потерь и страдают, но, в отличии от трагедии Шекспира, в трактовке Вениамина, остаются живы. На этом он успокоился и поехал сначала домой переодеться, а затем в милицию, узнать результаты экспертизы.
Мысль о временной интрижке с Любой, какие случались у него со всеми другими девушками, даже не посетила его голову.
Глава 6Еще один вариант
Вениамин появился в отделении милиции в самом начале рабочего дня. Он позвонил в лабораторию и ему пообещали, что результаты экспертизы будут готовы к обеду. Потом его пригласил к себе следователь, которому лейтенант сообщил о вчерашнем инциденте в ресторане. Следователь рассказал Вениамину о уже имевшихся в последнее время случаях насилия над женщинами с применением наркотиков, показал фоторобот предполагаемого преступника, составленный со слов одной из жертв. Потом он добавил, что несколько свидетелей видели поблизости от мест совершения преступлений старый, темно-синий «жигуленок», и в «обезьяннике» сейчас находится задержанный по подозрению в причастности к этим нападениям мужчина. Следователь попросил Вениамина привезти на опознание Любу. К этому времени из лаборатории сообщили, что и в пирожном, и в кофе были обнаружены следы того самого флунитразепама, о котором говорил доктор, осматривавший Любу.
Пока Вениамин был занят в милиции, Люба мучилась от сознания жуткого финала сказочной истории любви к ней Тихона Алексеевича. Она не помнила практически ничего из того, что с ней происходило, только отрывками вспоминала как Вениамин нес ее на руках, как он стягивал с нее одежду, его прикосновения и поцелуй, но дальше она не помнила ничего и решила, что, в вине, которое она выпила, был какой-то наркотик и от него она потеряла контроль настолько, что оказалась в одной постели с Вениамином.
После возвращения, она тщательно помылась в летнем душе, постирала всю снятую с себя одежду и попила чаю. Прилив сил от выпитого чая вызвал у Любы поток слез от жалости к себе. Пойти с заявлением в милицию она стеснялась и, кроме того, думала, что это бесполезно: Вениамин, как она поняла по его поведению в ресторане, был тоже из милиции. Сообщать родителям она даже не собираласьэто было бы для них тяжелым ударом. Написать Т.Т. правду о своем несчастии ей не позволяла гордость. Она была одна со своей бедой, никто не мог защитить или поддержать ее. В полном отчаянии, она написала письмо с извинениями и отказом Т.Т., оделась и отнесла письмо на почту. Когда она опустила конверт в почтовый ящик, то вместе с осознанием краха ее надежд, к ней пришло и некоторое облегчение. Теперь ей не нужно было стараться соответствовать высокому уровню интеллектуального и культурного развития, которым, по ее мнению, обладал ее бывший жених и перед которым она, буквально, «благоговела». Она с горечью подумала:
Ну и ладно, было бы хуже, если бы он разочаровался во мне после женитьбы.
На обратном пути ей вспомнилась история, которую она слышала от своей двоюродной бабушки со стороны отца, та рассказывала, что в их деревне парень изнасиловал девушку, отказавшуюся выйти за него замуж и, тем самым, вынудил ее согласиться стать его женой.
И жили они вместе долго и счастливо, подвела тогда итог своему повествованию рассказчица. Эта всплывшая в памяти история, как решила Люба, была той соломинкой, с помощью которой подсознание пыталось вытащить ее из трясины самоуничижения и страдания.