Красивая фотография, правда? Мастер делал, улыбнулась Бронька и положила перед недоумевающей Ириной еще одну: из овала смотрела еще одна Бронька, в маленькой, нэповских времен, шляпке с большим бантом; волосы густо лежат на плечах, вид томный и лукавый. Фотография по виду старинная.
Да, да, я, подтвердила Бронька. Пятнадцати лет.
А в руках у нее была уже небольшая, формата открытки, фотография того же красивого студента, на этот раз в косоворотке с незастегнутыми верхними пуговицами, рядом с юной, но как будто слегка располневшей Бронькой, защищенной от солнца пышным сборчатым зонтом.
Вот здесь, Бронька указала в глубь фотографии, была беседка, оттудаспуск к реке. После дождя глиняные ступени становились ужасно скользкими, и поставили легкие металлические перильца, выкрашенные в белый цвет.
Бред какой-то. Видимо, это какая-то очень похожая женщина на фотографии, а Бронька Бронька на почве этого сходства сошла с ума, объяснила себе Ирина странные Бронькины слова.
Рядом легла еще одна фотография, с уже знакомым сюжетом: тот же молодой студент в кресле, те же крупные и мелкие складки занавеса, но по левую сторону, симметрично, в таком же кресле сидит тоненькая девушка с подобранными вверх, закрученными на широкую ленту дымчатыми волосами. Она смотрит на молодого человека, он смотрит в объектив. Девушка все та же.
Странно, не узнаешь! И это я. А фотография сделана в одиннадцатом году, и я прекрасно знаю все обстоятельства этого дня, и дом, и улицу, где все это было
Определенно сумасшедшая, подумала Ирина. Нелепость какая-то или детское бессмысленное вранье?
Бронька правильно прочла Иринины мысли.
Нет, я не сумасшедшая. Рассказать? Бронька опустила подбородок в ладони, оттянув наверх щеки. Лицо ее окитаилось, но не стало некрасивым. Действительно рассказать?
Ирина кивнула.
Ты, Ирочка, единственный человек, который еще может его помнить Скажи, помнишь Виктора Петровича Попова?
Попова? переспросила Ирина. Нет, не помню.
Старый фотограф, он иногда ходил к твоему деду в шахматы играть. Высокий, худой, по виду барин. Не помнишь?
Нет. К деду много народу ходило. Ученики, друзья. А в шахматы он играл обычно со своим ассистентом Гречковым. Попова не помню, нет.
Жаль, вздохнула Бронька. Впрочем, теперь это не важно, фотография этамонтаж. И эта. Она ткнула пальцем в себя с зонтиком. Здесь он был со своей сестрой. Он очень любил меня фотографировать. Он был не просто фотограф, он был художник, актеров снимал и для музеев фотографии делал. Что-то он переснимал, клеил, ретушировал. Один раз театральный костюм принессфотографировал меня в нем. Он, Ирочка, считал меня красавицей. Бронька засмеялась тихим глуповатым смехом. Ты правильно, правильно подумала. Конечно, я сумасшедшая. В детстве я была совершенно сумасшедшая. Жила как во сне. Как в кошмарном сне. Мне все казалось, что вот проснусь, и все будет хорошо и правильно. Хотя как правильноя понятия не имела. Я только твердо знала, что не могут так люди жить, как мы жили. Так есть, спать, разговаривать. Мне все казалосьсейчас это кончится и начнется другое, настоящее. Я все ждала, каждую минуту, что все это распадется и исчезнет и настанет новая, правильная жизнь, без этого безобразия А, ты этого не знала. Белая скатерть и синие чашки на столео чем моя мать мечтала, это же все у тебя было, может, ты и не знаешь этой детской тоски, а может, это было такое психическое расстройство.
Ирина внимательно слушала Бронькуошеломленно и с тонкой неприязнью: не должно было быть у этой маленькой бывшей потаскушки, посмешища всего двора, таких сложных чувств, глубоких переживаний. Это нарушало представления о жизни, которые были у Ирины Михайловны тверды и плотны
Ах, как жаль, что ты не помнишь Виктора Петровича, продолжала Бронька. Он был наш сосед. Мать просила его, чтоб он помог мне по математике, я стала ходить к нему в шестом классе. Ира, он обращался ко мне на вы! Он ко всем обращался на вы! Вокруг него, как это тебе объяснить, была другая жизнь, и она не касалась той, которой жили все остальные Он ото всего был как-то огражден, относился с уважением ко всем, даже к кошке. Хамство ужасное и грубость, ты даже представить себе не можешь, какое хамство, а его это не касалось. Я приходила к немупо алгебре ничего не соображаю и соображать не хочу. Хочу сидеть за его столом и не уходить. У него в комнатекак на острове. А я тупая была! Ничего не понимала, а от этих буквочек алгебраических у меня такое отвращение было. А он терпелив необыкновенно, ни одного раздраженного слова.
Однажды он показал мне фотографиистарые семейные фотографии, вот эти. И рассказал. О своем отце, о матери, о Теодоре Гросицком, о кузинах Господи, что со мной стало! Как я плакала Виктор Петрович испугался, понять не может: Что с вами? Что с вами? А я на фотографиях и в рассказах узнала ту жизнь, которая должна которую я все ждала не знала, что она прошлая, а не будущая и ко мне вообще отношения не имеет, а мневот все это невыносимое, что в нашей квартире, в нашем дворе
Ира, я влюбилась. Я влюбилась в него, молодого, на этих фотографиях. Если б я не влюбилась, я бы, наверное, повесилась в каком-нибудь дровяном сарае, так было невыносимо
А Виктор Петрович, он и в старости был очень красив, очень. С тех пор я не встречала таких красивых людей. Теперь я понимаю, что в молодые годывидишь ту фотографиюон не был так красив, как в старости. Но это теперь. А тогда я смотрела как раз наоборотвидела в нем этого студента в новеньком мундире. Он был для меня богом, Ирочка.
Когда я поняла, что люблю его и что никого другого не полюблю, потому что никакого другоготакого! нет на свете, тупость моя прошла, я стала сообразительна и остра. О возрасте жеи моем, и егоя совершенно не задумывалась, а замечу тебе, что Виктору Петровичу было тогда, к началу нашего романа, шестьдесят девять лет. А мне не было и четырнадцати. А страсти былине дай бог! Кровь южная, горячая У Виктора Петровича тоже кровь не простаямать грузинка, княжна грузинская.
Первое время я изнывала и страшно томилась.
Ему, конечно, невдомек. Однажды прихожу я к нему, алгеброй заниматься, а у него дама знакомая, в розовом костюме, в пудре Он попросил меня зайти завтра, и до завтра я не сомкнула глаз. Ужасные минуты ревности я пережила. Ночь не спалаи зарядилась я в эту ночь на односовратить Виктора Петровича. Слов я таких, конечно, не произносила, это теперь могу так оценивать, а тогдабуря в душе. Сказать я ему ничего не могла. Я ведь тогда почти совсем не разговаривала. Писать мне казалось еще ужасней. И что писать-то? Я встала среди ночи, в одной рубашке, босиком. Мать спала как убитая, а як нему, по темному коридору, вся трясусь от страха не перед темнотой, перед самой собой И я его победила, Ирочка. Не без труда. Отдать ему надо должноеон сопротивлялся.
Бронька улыбнулась. Ирина покачала головой и тихо сказала:
Представить себе не могу. Как в романе каком-то
Он меня очень любил, Ира, вздохнула Бронька. Очень. Если бы открылось, его бы посадили за растление. Хотя сажать надо было меня, это я его обставила. Ну я, конечно, скорей бы повесилась, чем кому-нибудь рассказала. Я берегла его. Никто на него не думал. Хотя мы с детьми у него много времени проводили.
А когда Юрочка родился, я выйду, стану возле его окна, а он в кресле сидит, через занавеску на нас смотрит. Сколько мы гуляем, столько он на нас смотрит
Ирина сидела с синей чашкой в руке, на золотом ободке отпечатался след ее малиновой помады. Она слушала Броньку как сквозь сон, как сквозь воду.
Молодые люди так не умеют любить. Вообще теперешние мужчины. Это я потом узнала. После его смерти много лет прошло, прежде чем я на мужчин смотреть стала. Да и некогда мне было, понимаешь сама.
Умирал Виктор Петрович три дня. Умер от пневмонии. Трудно ему было. Задыхался. Я от него не отходила. Он глаза открыл и говорит: Душа моя, спасибо. Господи, спасибо. Вот и все
А мать моя была очень догадлива, она сразу догадалась, что я на комнату Виктора Петровича мечу. И пока он умирал, она мне не мешала, даже в комнату не входила. Детей держала, только под конец он попросил, чтобы пришли. Ну Сашеньке-то всего два месяца было Такие дела, Ирочка. Тайна моя, за которую я бы умерла тридцать лет назад, теперь ничего не стоит. И никому не интересна. Никому давно не интересно, кто отец моих детей. Даже маме