Давайте танцевать! А то вы всё бегаете или так сидите, заигрывала она.
Мы не обучены, подыгрывал он.
Ой ли? Так я ж видела, как вы топтали ноги женщинам!
Как топтал?
Увлеченно.
Танцевал он плохо, топчась и подпрыгивая, не слыша музыки, но безошибочно делал главноенеотрывно смотрел в глаза, лыбился, что-то лепетал и прижимал руку к ее лопатке, словно качал ребенка. Было в этом столько верного мужского поведения, той значительной простоты и надежности, что 27-летняя ветреница Нина Картузова вконец растеряла ориентиры. И завела ненужный роман с женатым человеком.
Я научу трем движениями вы станете великим танцором. Хотите?
Очень. Хотя я и без движений гляжусь неплохо, а?
Партнерши млеют, ага. Но еще три шажочка сделают вас окончательно танцором, поддакнула Нина, поежившись от ощущения, что говорит не она, а какая-то услужливая самка, напрашиваясь на случку.
Вознеся руку Лешика на свое плечо, Нина повела: шаг впередв сторонуназад, впередв сторонуназад, раздватри, раздватри Как кучер, водила она будущего мужа по залу, а со дна души поднималось что-то тягуче тоскливое.
Женихались они недолго. Вопрос стоял о месте встреч, не гулять же, как детям, по улицам. Сняли дом и вселились. Лешик покончил с прежним супружеством легко, точно его не существовало. Нина подозревала, что дебелая тыква и не заметила разрыва. Может, там не было никакой семьи, а таксовместное подобие с какими-то целями? В любом случае, Лешик настоял сразу расписаться. И свадьбу сыграли, где сидело шестеро гостей, включая свидетеля Беловошкина.
Пережив первую ночь супружества, она погрузилась в тупое отчаяние. Фатальность совершенной ошибки была очевидной. Лешик не умел в постели ничего. Но не знал этого. И делал свое дело с привычной убежденностью, что замедленные киносъемки или кроличьи судороги и есть любовные игры распалившегося мачо. О, если бы она нашла возможность переспать с Лешиком до того, как расписаться!.. Всегда легко согласная на секс в первый день знакомства, тут, до самого конца ухаживаний, мысли не возникло проверитьа кто же ляжет в ее постель на ближайшие несколько лет?
Ойёё!.. смеясь и плача, стонала под мужем Нина, боясь по-настоящему ужаснуться, что эти цирковые номера отныне ждут ее каждую ночь. А пусть! Свыкнетсяслюбится, и решительно уместилась на маленькой твердой руке, обняла маленькое тело, ощутив короткие икроножные мускулы. Приехали.
Не то, чтобы она совсем не ценила низкорослых мужчин. Вот уж без претензий! Хоть ее и смущали брючки на спинке стула, маломерность ботинок, которые муж, как назло, называл «сапожками», детские ладошки с жесткими шершавыми пальчиками, во всем другом ей не приходилось стесняться Лешика. И в своем кругу, и в ее, и на работе, и на улице он весьма котировался, в добавок характер его был вовсе не мальчиковый.
3
Индюшачьим Наполеоном тайно прозвала она мужа. Не сообразуясь с действительностью, мужчинка ощущал себя исключительно Алексеем Дмитриевичем. Старухи во дворе так его и величали. Говорил веско, смотрел дерзко. Каждым движением, даже надевая «сапожки», демонстрировал столько победительного превосходства, словно тоже выиграл битву при Ватерлоо, а на ногах его не менее, чем ботфорты.
Но одна лишь победа числилась за нимнад нею, Ниной Картузовой. Если бы муж догадался умерить спесь и жил таким, каким выроснедорослым, невзрачным, но старательно нежным и заботливым Лешиком, Нина наверняка бы к нему потеплела. Если полюбить невозможно, то можно смириться с окончательностью выбора. Надо же начинать когда-то простожить! Нельзя вечно ждать неведомого будущего, тупеть от настоящего и толстеть в надежде, что однажды положение изменится. Что, сбитая потоком сплошных ошибок, она каким-то образом воспрянет и вырвется из их трясины.
А пока она применила давний способ не погружаться в бесплодные губительные переживания: кофе утром, подстегивающий нервы, и пиво вечером, умягчающее их. Она пила ижила, и в этом алгоритме усматривали правильность оба супруга.
Реальность растворялась в мягком тумане опьянения, голова становилась просто головой, а не вместилищем злых мозгов. Забрезживал смысл во всем, что с нею произошло, дажев сидении с немудрённой закуской против своего чужого мужа. Снисходительная и воодушевленная, она могла говорить о том, о чем днем, до пива, думалось с отвращением. О домашних делах, в особенности. Дом, о котором мечталось, как о прибежище, давно превратился для нее в место тяжких обязанностей и неприятных настроений.
Лешик, начинавший уставать от вечной меланхолии жены, был рад ее вечерней болтливости и улыбчивости. Понимая причину, пивным возлияниям не противился. Хотя пива не любил. Не по уму в трезвенниках ходилпо необходимости. Придурнее и визгливее существа, чем он в подпитии, поискать было. Сам себя терпеть не мог. А Нина попивала, не видя в том беды и повода для беспокойств. Замечала лишь, что потихоньку наращивает обороты хмельного постоянства. Банки быстро пустели, а потянуть вечер, поговорить, даже хоть с Лешиком, хотелось. И она переключилась на полуторалитровые бутыли, заодно уж присматриваясь к трехлитровым емкостям.
Безуютный быт их проходил в обветшавшем купеческом особняке на окраинной улице, в угловой двухкомнатной клетушке. В других клетушках, соседствовали несколько стариков и детдомовский паренек, облагодетельствованный жильем после армии.
Стены особняка давно сгнили и сочились плесенью. Печь с трудом справляла ненадежное тепло. Дверь клетушки постоянно клинило. Летом она хлябала и держалась железным крючком, зимой вмерзала в косяки так, что Картузовы держали во дворе топорвыцарапывать, иначе не войдешь. В окна дуло, половицы над сырым подпольем опасно скрипели, мыши методично выгрызали по углам дыры. Только сверху не капало, и то счастье.
Мужа оскорбляла необходимость жить в хибаре при наличии в деревне добротного пятистенка с резным коньком над высокой крышей. Но Нину переезд страшил сильнее, чем мыши и сырость. Жить на чужой территории значило отказаться от свободного отношения к времени и доставшемуся месту. Пусть плохонькому, носвоему, где она хозяйка дней и положений.
Видала, что пишут? отбросил муж местную газетку. Расселение ветхого фонда взято под контроль губернатором! Теперь уж точно.
Это «точно» ты получишь лет через пять, в лучшем случае. То-то радости будет!
Хоть и так. Главное, съедем из этой халупы, еще и бесплатно.
А деньги где возьмешь? Ванны, раковины, смесители, краска, обои!.. Как представлю, какую каторгу с этими переселениями нам готовятстрашно делается. Ты же не умеешь ничего! Лампочку вкрутишь, а гоноруточно звезду с неба достал. Это советская власть жилье с уголочки давала. Теперича не то, что давеча. Цементная коробка с дыркой в полуи обустраивайся.
Глупая ты, скажу честно. Коробка с дыркой тоже денег стоит. А где они у нас?
Вот именно: где они у нас? Деньги! прокричала она, заглядывая под стол. Выходите! Мы вас давно не видали!.. Нищие мы, только что подаяния пока не просим.
Это намек? поджал муж глянцевые губы.
Не. Это констатация факта. А все-таки, почему ты никак не уйдешь со своей фабрики? Людей не осталось, производство свернули. Теперь в любом подъезде мебель сколачивают, а ты всё точишь и точишь ножки к табуреткам.
Во-первых, не к табуреткам, а к стульям. Во-вторых, меня с работы никто не гонит.
Может, они забыли про тебя, а?
Кто?
Начальство. Кто там теперь шурует? Мальчики с области? Какой-нибудь депутат?
А вот и нет. Зять городского прокурора, поняла! И мы скоро будем делать рамки для фотографий и для картин. Багеты.
Рамки? Это вселяет Люди исстрадались уже без рамок для фотографий, да. И что, во всех цехах теперь будут рамки? Девять на двенадцать, под аккомпанемент известной песенки?
Нет никаких цехов давно.
Лешика раздражали насмешки жены. Только холодный человек может издеваться над его привязанностью к старой фабрике, где он когда-то вместе с отцом не только ножки к табуреткам тачал*, но мастерил шкафы, комоды, кровати, столы, да всю мебель, что человек в квартире держит! А сколько делали кухонной утвари? Деревянные солонки и хлебницы нарасхват шли, ценились как подарки и котировались в виде взяток. Мать лучшей художницей считалась. Такими цветами и павлинами все эти ложки-плошки расписывала, что их в Москву на выставку возили показывать!.. А в одно прекрасное утро ничего никому стало не нужно. Лешик никак не мог вспомнить, когда это точно произошло? Так внезапно всё кончилось, что в оторопи растерялись даты. Цеха умолкли, краски выветрились, люди исчезли, оборудование заглохло. В отгороженном закутке, куда стащили десяток станковчто под руку попадалось, то и тащили, лишь бы спасти, а оказалось, уберегли главное, пять человек вместо прежних ста пятидесяти колупались, делая уже не свою мебель, а детали к чужой.