Слухи среди заводских, конечно, былимол, сынок Николая Кузьмича постарался на мосту, но в лицо бате такое сказать боялись. Мать тоже пресекала враз все расспросыникто меня там не видел, в общем-то: овраг глухой, все детикак дети, были на занятиях, меня одного на испытания вместо литературы занесло. Но прогул урока не означал же виновности в поджоге! Родители сказали, что я в тот день ушёл с литературы, потому как заболел. Оно и правдой оказалось: за партой потом я сидеть всё равно не мог, а в сыром холодном погребе действительно простыл за несколько часов, так что неделю потом в постели провалялся. Если б ещё не рыбий жир тьфу, гадость такая! но спасал же В принципе, как я позже узнал, никто о поджоге официально и не говорил тогда вовсеникаких посторонних предметов на месте пожара найдено не было. Осколки бутылокда их там куча всегда, заводские мужики с получки частенько там околачивались на солнышке, а от моей обгоревшей спички и головки даже не осталось. Признали возгорание случайным, в общем, и мост восстановили за три дня. Зато с тех пор он стальнойтоже ведь заслуга, а? Но батя мой тогда, можно сказать, из петли нас всех вытащил: если б хоть на секунду сдрейфил, не так на кого-то глянул, засомневался не посмотрели бы, что стахановец, коммунист, что каждый месяц в военкомате скандалил из-за того, что в тылу его гнобят
Сергей Николаевич, гроб привезли, послышался голос соседки тёти Кати в коридоре.
Ну, давай по третьей, за деда, и пойдём, отец выдохнул обжигающий перегар и прикрыл рот ладонью. А через двадцать лет я работал там, в районе, первым секретарём райкома комсомола Вот ведь как.
***
Апрель 1944
Мост уже полыхал, когда Николай подбежал к насыпи, с ведром и лопатой, которые прихватил со двора сразу же. Воздух тут, казалось, извергал напрямую в лёгкие смрад пожарища с привкусом нефти.
Николай Кузьмич, что делать-то?! кричала бежавшая ему навстречу Валя, машинист паровоза, размахивая синим платком, сорванным с головы. Сам черный стальной бегемот замер в сотне метрах от пламениженщина вовремя заметила неладное на мосту и затормозила.
В посёлке все друг друга знали по имени. Здесь, на месте, Николай, похоже, оказался единственным пока авторитетным руководителемс него и спрос потом за тушение будет. Авторитетный, по всему выходит, спрос.
Он оглянулся по сторонам: отовсюду к пожару спешили люди. Кто успел вёдра прихватить, кто лопаты, кто багры стянул с ближайших щитовблаго, тут их натыкано было чуть ли не частоколом, на нефтяном перегоне.
Под мостом протекал ручейручей, проходящий через нефтебазу. По нему часто школьники запускали деревянные кораблики, которые дрейфовали в неспешном потоке к реке вместе с ажурными нефтяными пятнами. Иногда, впрочем, пятна были и керосиновыми, как догадывался Николай Кузьмич. И если таскать воду из этого ручья и лить её на огонь
Стой, Степан! Нельзя оттуда! крикнул он парню, уже зачерпнувшему ведро воды, стоя по щиколотку, в кирзачах, в ручье.
Ты что, Николай Кузьмич?! По шпалам же понесёт! Смотри, ветер какой
Брось, говорю тебе! Давай землёйнаполняем ею вёдра и на шпалы вываливаем, с обеих сторон. Наталья, лови всех, кто со стороны реки подтягивается, а я тут Две команды по обе стороныодни снимают сухой дёрн с подветренной насыпи, другие делают трёхметровый отсып из земли поперёк шпал! Степан, сгоняй ещё за вёдрами в школутам же в сарае их склад. Взялись..!!!
Сам он начал грузить со склона оврага сухую песчаную землю сразу в два ведра и бегом подтаскивать их вверх, к огненной кромке на путях, в десятке метров от моста, раздавая по ходу резкие команды женщинам, снимавшим ещё не тронутый огнём сухой и просмоленный дёрн на подветренном склоне.
С другой стороны железнодорожный откос был из галькиоттуда беды ждать не приходилось, слава богу. В воздухе стоял треск от пожираемого пламенем сухих деревянных балок моста; то и дело слышались отрывистые реплики, когда кто-то вдруг поскальзывался с тяжёлыми вёдрами на железнодорожном склоне; ветер относил в сторону черное марево, и это позволяло людям хоть как-то дышать.
Через пятнадцать минут подъехали пожарные на трёх лошадиных подводах, с водяными бочками и ручными помпами. Единственный на посёлок «ГАЗ» с тысячелитровой цистерной сюда подобраться не смог быоставили на повороте к переезду. Пожар к этому времени удалось остановить от распространения по откосу и шпалам, но мост полыхал багряным заревомвот-вот рухнет. Подоспевшие бригады сразу активно включились в заданный ритм и уже через две-три минуты поливали бушующее пламя.
Кузьмич, ты тут командовал? окрикнула Николая начальница пожарной команды.
Николай в ответ ей молча кивнул.
Кто-нибудь знает, отчего полыхнуло?
Не спрашивал. Занят был, сказал, как отрезал.
Молодцы, что остановили огонь!
Мост не обрушился, но в этом мало было утешениячерез два часа рельсы каким-то чудом висели в воздухе двадцатиметровым хребтом исполина, лишь в одном месте поддерживаемые обгоревшей донельзя широченной древесной балкой.
Дознаватели не заставили себя ждать.
Чужих кто-нибудь видел в районе? был первый вопрос.
Уставшие люди озадаченно качали головами: здесь все друг друга знали, чужих бы сразу заприметили. Николай в изнеможении лежал на своём ватнике чуть поодаль от крайней пожарной подводы. Мысль о диверсии у всех, конечно, была основной, пока кто-то не выдвинул вслух гипотезу:
На той неделе у Прошкиных пал вокруг дома загорелсясухо ведь уже, а зимой отходами с базы кочегарили печки свои, поди, всё пропиталось кругом керосинкой, картошка даже не растёт. А тут-то вообще
Сколько говорили уже, мол, опасно тути школа рядом, детишки бегают, и нефтезавод, а какие меры-то приняли? подхватил кто-то из женщин.
Народ не расходился до ночи. Уже в сумраке устанавливали мощные осветители, чтобы досконально обследовать весь прилегающий участок. Много было людей в погонах. Все понимали, что дело может обернуться для кого-то быстрым трибуналом, но вслух остерегались произносить такого рода догадки, оттого и версий про самопал сыпалось со всех сторон всё больше и большеот греха, что называется: времена такие, что саботажников выбирать из толпыдело привычное, и нет гарантии, что сегодня им не назначат тебя или твоего свата. Так что с самопалом оно как-то всем надёжнее выходило.
Николай кое-как стёр с лица въевшуюся через пот копоть и уже собирался домой, когда к нему сзади подошёл грузный человек с красным лицом, в штатском, и тихо произнёс:
Доброго здравия, Николай Кузьмич.
Тебе того же, Пётр Евграфыч, резко обернувшись, ответил он Петьке Жирному.
Слышал я, что ты тут всё грамотно организовал, пока Люся со своими не подоспела.
Как учили, хмуро ответил на комплимент Николай.
Ты сам-то, часом, ничего подозрительно не заметил?
Сказал бы уже.
Сам с ночной, что ли?
С ночной. Фёдор в день ушёл.
Мужчина кивнул. Затем прищурился недобро:
А малой твой, что ж, тоже в день сегодня?
Серёжка, что ль?
Серёжка, Серёжка, ага.
Захворал, мать дома оставила. А твой какой интерес до него-то?
Да Гринька мой сказал, что Буранов опять с контрольной по арифметике схлюздил.
А ты, Пётр Евграфыч, за своим следи. За моим я сам пригляжу, будь уверен.
Видел его после смены-то?
Видел. Сопливый весь. Иль ты думаешь, что это его рукоделие? А, Пётр?
Николай нахмурил жёсткие брови и открыто поглядел в переносицу Жирному, буравя его немигающим взглядом. На заводе поговаривали, что взгляд Кузьмича мало кто мог запросто вынести. Вот и Петька теперь отвёл глаза в сторону, проговорив:
Не горячись, Коля, все знают, что твой малоймастер на все руки. Мало ли, чем он был днём занят, пока батька его после смены отдыхает.
Так, может, пойдём, допросим сопляка, а? Не полночь ведь ещё, шёпотом в лицо Петьке выдохнул Кузьмич.
А что, и то дело, вдруг согласился Пётр.
Пошли! Николай развернулся и бодро зашагал в направлении своего дома, будто и не было нескольких часов битвы за нефтебазу.
Пётр, чертыхаясь, засеменил следом. Николай небрежно бросил ему через плечо: