Всего за жизнь Микки его усыновляли четыре раза. Первый случился ещё в младенчестве, ему было всего полтора месяца, когда мужчина по имени Ноах взял его к себе и стал ему отцом. Несмотря на малый возраст, Микки всё равно запомнил лицо Ноаха он был степенным евреем, как с картинки, носил традиционные одежды и длинные пейсы, которые так забавно покачивались, когда он склонялся над кроваткой мальчика. Жена Ноаха вместе с его маленьким сыном Давидом погибли в автокатастрофе, и именно в память о них мужчина решил сделать доброе дело и взять ребёнка из приюта, заменить им ушедшего сына. И Микки смог заменить ему ребёнка, но ненадолго, потому что Ноах умер от инсульта, когда мальчику было два года. Микки вернулся в приют.
Второй раз его усыновили, когда ему было почти пять, и эта жизнь в семье была для него самой непродолжительной всего полгода. Потом приёмная мать умерла, а убитый горем отец не имел возможности справляться с ребёнком, о котором уже было известно, что он «особенный», и вернул мальчика в приют.
Третий раз случился в восемь лет и продлился полтора года, но и тогда Микки суждено было вернуться в приют, потому что приёмные родители погибли отравились газом во сне, а его сводному брату было семнадцать лет и потому он не мог взять опеку над мальчиком, хоть и желал это сделать, чтобы у него остался хоть кто-то родной, пусть и не по крови, в этой жизни. Почти год после возвращения в приют Микки переписывался с братом, а потом его посадили за распространение наркотиков. А в девятнадцать парень умер передозировка. Опять наркотики
И, наконец, четвёртый раз, когда Микки пожелали принять в семью, случился, когда ему было двенадцать, лет и продлился почти до шестнадцати. Он стал последним. Больше никто не решался впускать в свой дом «Проклятое дитя», да и кому нужен подросток с характером? Всем нужны милые пухлощёкие малыши, на которых можно возлагать надежды и тискать их, как плюшевые игрушки.
А ещё в прошлом Микки было множество «каникул» в психиатрических больницах
Парень вздохнул, на несколько секунд закрывая глаза, а затем вновь поднял веки, устремляя взгляд вниз, упираясь им в мокрый от снега асфальт. Не просидев так долго, брюнет взял вино и, перелив его остатки в бокал, покрутил его, после чего сделал небольшой глоток.
Память Паскудное слово, когда ты не хочешь вспоминать, и совершенно бессмысленное, когда вспоминать особенно нечего а, главное, некого. Да, Микки ни к кому и никогда не испытывал того самого чистого душевного тепла, без которого невозможен человек и которым так преисполнены души маленьких детей. Ему было некого любить. И, порой, могло показаться, что он не умел этого вовсе не научился. Он примерно одинаково относился как к вещам, так и к людям. Его сердце спало крепким сном, потому что когда-то, давно-давно, никто его не «активировал», не дал того тепла и любви, без которых сон мышечного органа в клетке рёбер может быть вечным, летаргическим
Сделав ещё глоток вина, Микки спрыгнул с подоконника и подошёл к кровати, так легко ориентируясь и двигаясь во тьме глаза давно привыкли. На покрывале поблёскивал в тусклом свете полной луны длинный тонкий нож, которого парень так и не убрал.
Отхлебнув ещё вина, брюнет взял клинок, обхватывая его холодную увесистую рукоять длинными пальцами, неторопливо покрутил в руках, оценивая со всех сторон. При взгляде на эту холодную опасную сталь в душе поселялось зудящее желание распороть им кожу и вонзить в плоть, пустить кровь.
Поднеся кончик ножа к лицу, Микки коснулся им нижней губы, прижимая к ней, но нажимая не настолько сильно, чтобы распороть плоть. Лёгкая, будто бы фантомная боль, лениво поползла по проводам нервов от губ к мозгу, ненавязчиво говоря: «Убери оружие».
Уберу, прошептал Микки, отчего холодная острая сталь всё-таки вонзилась в его губу, оставляя миниатюрный порез.
Отняв клинок от лица, парень резким движением бросил его вперёд. Пролетев три метра, нож вонзился в дерево двери, застревая там. Микки ухмыльнулся, оставшись довольным тем, что умение обращаться с оружием он не растерял, но думая, что следует обновить эти знания.
Пройдя к двери, парень выдернул из неё нож и вернулся к кровати. Бросив оружие в ящик тумбочки, он взял с неё позабытый бокал и залпом допил его содержимое. Забрав пустую бутылку и бокал, брюнет покинул спальню, отправляя стакан в посудомоечную машину, бутылку в мусорное ведро, а себя самого в душ. Пять часов и пять минут утра самое время, чтобы лечь спать.
Глава 6
Вкус безумия напоминает чай с бальзамом иногда в самый раз, а иногда от него хочется блевать
Бесконечный гул голосов. Их так много, что в общем потоке не разобрать какого-то одного, не вычленить его. Сначала они говорят тихо, мирно, шепчут, потом голоса становятся всё громче и громче, становясь похожими на тон жаркого спора, скандала. Они будто кричат на него, и он будто виноват. В чём? Ответа никто не знает
Громче и громче почти крик, почти вой. Невозможно разобрать ни единого слова, будто речь, на которой кричат голоса, является чужой и незнакомой. Но она точно знакома. Точно Родной язык не забудешь.
Из общего гула выбивается один голос и остальные притихают, будто бы выказывая ему уважение или попросту боясь. Этот голос мужской, бархатный и такой ровный, будто хочет усыпить навечно, умертвить. Этот голос, бесспорно, принадлежит самому искусному гипнотизёру, который, вгоняя своих зрителей в транс, воплощает на них свои тёмные желания и обращает жертвами.
Такой чужой и безумно знакомый. Микки будто слышал этот голос когда-то давно-давно, словно в другой жизни и через слой воды. Его невозможно опознать, но и забыть невозможно. Он просто есть, где-то там, на самых глубинных уровнях бессознательного, куда не докопается даже самый выдающийся психоаналитик.
Они говорят, говорят Все иные голоса отходят на задний план и уходят в фон, чтобы совсем скоро вовсе замолкнуть. Они не могут говорить, когда говорит ОН.
Кто ты? во сне шепчет Микки, ворочая головой.
Подушка уже вся измята, на висках парня блестят капли холодного пота, а под закрытыми веками медленно выплывает изо мрака картина
Микки резко открыл глаза, просыпаясь от странного сна, смотря широко распахнутыми глазами на белёсое полотно потолка и будто до конца не веря в то, что сновидение позади.
Дыхание парня было шумным и прерывистым, он дышал ртом, потому что в противном случае просто задохнулся бы. В голове его продолжало гудеть, но виной тому были уже не голоса, которые остались во сне, а в реальности пока не «пробудились». Виной тому была боль и стук сотен, тысяч молоточков в левом виске, которые разрывали черепную коробку на части и заставляли морщиться, желать вновь упасть на подушку и вновь проснуться, но уже в истинном настоящем, в котором нет боли и в котором хочется встать с постели.
Поморщившись, скривившись, будто надкусил лимон, Микки переполз к краю постели и опустил ноги на пол. Босые ступни тут же обдало прохладой, но свежести этот холодок не добавил. Брюнет ощущал себя невыносимо и ужасно помято, в голове продолжало неистово стучать, а сердце не желало успокаиваться и переставать скакать галопом в своей тесной клетке рёбер.
«Придётся успокоить медикаментозно», подумал Микки, но претворять свою затею в жизнь сразу же не стал.
Встав и подтянув сползшие джинсы, которых он на ночь так и не снял, брюнет вышел из спальни и направился к ванной. Яркий солнечный свет, отражаясь от лёгкого снежного покрова, прыгал прямо в окна квартиры и слепил глаза, раздражал нервы, заставляя морщиться ещё больше. Такое ощущение, будто провода нервов вдруг замкнуло и они начали медленно плавиться, не пережив короткого замыкания и стекая жжёной резиной вниз.
Микки слегка шатало, водило из стороны в сторону, и он придерживался за стену, чтобы не потерять опору и связь с реальностью, чтобы квартира вдруг не расплылась, разъезжаясь стенами в разные стороны.
Дойдя до ванной комнаты, парень зашёл внутрь, включил свет. Ванна и душевая кабина, унитаз, коврик, умывальник и зеркало над ним, шкафчик Всё на своих местах.