Оставшись дома один, не зная почему, он включил свет во всех комнатах, снял со стены портрет отца в форме и, облокотив его на вазу, сел за стол, не сводя с него глаз. Электронный будильник на полке подал сигнал, как он делает это каждый час, что уже пять вечера, и Кейт включил телевизор, посмотреть местные новости. Он знал, когда они начинаются, но никогда не смотрел (ему было это неинтересно). Теперь всё изменилось.
На экране появилась та женщина, которая вела репортаж с места пожара. Роберт хотел выключить телевизор, слишком тяжело было видеть это ещё раз, но непонятно для самого себя, продолжал смотреть. Телевизионная группа новостей ничего не упустила. Камера оператора беспристрастно сняла всё. И когда отец вытаскивал девушку из горящего окна, и сорвавшийся с крыши лист шифера, идальше Кейт закрыл глаза, наполняющиеся влагой. Отцу это очень не понравилось бы. Он считал, что у мужчины должен идти только пот, наличие которого обратно пропорционально слезам и прямо пропорционально характеру. Роберт вспомнил, как спросил, что такое прямо и обратно пропорционально, а отец, улыбнувшись, ответил: Запомни, сынок, тогда так. Чем больше пота, тем меньше слез и выше дух. Кейт приоткрыл мокрые глаза, протер их рукой и в этот момент увидел на экране телевизора себя. Оператор снял его сбоку, повисшего на пожарном, в сердцах тарабаня обеими руками по плечам. Сейчас ему хотелось выскочить на улицу и бежать, бежать, бежать по серым задним дворам Нью-Йорка прочь от этой несправедливости, а потом забиться в холодный темный угол, где никто не смог бы его найти. Роберт уже готов был на этот побег, но звонок в дверь прозвучал словно звуковой сигнал фальстарта, заставив его остановиться, как вкопанного, посреди зала. Дверь оказалась незапертой, и через пару секунд Кейт услышал в доме голос своего дяди, который звал его. По сравнению с отцом его младший брат был для Роберта не больше, чем знакомый продавец из соседнего магазина, он его не воспринимал. Настолько они отличались. Кейт уже в столь юном возрасте не мог понять причину такого расхождения между ними. Сильный, уверенный в себе, да просто герой его отец и дядя, полная противоположность, которому стоило заговорить, уже создавалось впечатление, что он слабый. Мягкий голос, без эмоций, всегда с небольшим акцентом на благосклонность к себе вызывал у Роберта отторжение, а его рассказы о своей работе полное непонимание. Одним словостраховой агент.
Извини, перебиваю, все также, не открывая глаза, произнес Айван, но поверь, я сталкивался с такими агентами, которые могли бы застраховать не только на случай смерти, но и саму мадам Смерть. Воистину черти. Тебе, наверное, такие не попадались.
Может быть, ответил Роберт и продолжил рассказ, а в голове Стеблина тихо затрещала кинокамера.
Сначала Кейт хотел спрятаться от дяди и дождаться, когда он уйдет. Детский эгоизм дал о себе знать. Роберт воспринимал только своё горе, не задумываясь, что человек, который стоит в другой комнате сегодня потерял родного брата. Пока он решал, что делать, дядя зашел в зал и, увидев племянника, остановился в дверях.
Бобби, ты здесь, слава богу, голос его дрожал. Они присели за стол и, нагнувшись вперед, в полной тишине не сводили глаз с фотографии Кейта старшего.
Через час привезли мать, и Роберт, держа за руки, старался не смотреть на неё, сидящую в кресле, постоянно уводя взгляд в сторону. Ему стало страшно, как она изменилась. Лицо превратилось в бледно-желтую маску, кончики губ опустились вниз, взгляд был сама пустота. Он чувствовал, как её правая рука непроизвольно начала дергаться, а и с гортани выходили лишь хрипы.
Дядя вызвал скорую помощь и уже через десять минут врачи сделали инъекцию нитроглицерина. Доктор ещё раз внимательно осмотрел мать и сказал, что сегодня ей лучше быть у него под наблюдением в больнице. Он говорил очень спокойно, что всё будет хорошо, не давая усомниться в своей правоте, но на самом деле, как настоящий врач, скрыл главное. Это был не сильный стресс, это был инфаркт.
Когда мать уже на носилках помещали в машину, приехала его тетя, которая переговорив с мужем на улице, села в свой автомобиль и отправилась следом за каретой скорой помощи.
В эту ночь Роберт долго не мог уснуть, ворочаясь и просыпаясь каждый раз, как огни фар одиночных машин, поворачивая на улицу, освещали стену напротив в его комнате. Сегодня он забыл задернуть штору, долго смотря в темное окно перед сном, облокотившись на подоконник. Мысль о побеге исчезла оставив после себя полную отрешенность и нежелание к каким-нибудь действиям. Он даже не захотел встать и задернуть штору, а просто развернулся на постели в другую сторону, засунув голову под подушку, стараясь таким способом спрятаться от всего этого. В конце концов, он уснул и уже не слышал звонка домашнего телефона в три часа ночи, на который быстро ответил дядя, держа в полудреме руку на трубке всё это время.
В 2 часа 55 минут первого марта 1987 года Роберт стал сиротой.
У Кейта было ощущение, что на похороны родителей перекрыли все улицы Нью-Йорка и город остановился. Гробы, завернутые в национальные флаги США были установлены сверху на пожарной машине, полностью по бокам обвешанная венками. Роберт вместе с дядей сидел рядом с водителем и молча смотрел на дорогу, где живым коридором на тротуарах стояли люди. Мужчины отдавали честь, а женщины вытирали слезы платками не в силах сдержаться. Весь город знал о произошедшей трагедии. Роберт посмотрел в большое зеркало заднего вида и не увидел конца процессии. Пожарные машины красной лентой уходили за горизонт, мигая проблесковыми маячками. Подъехав к границам кладбища Вудлон, где у входа ожидал оркестр, возглавивший последний путь по широким улицам некрополя, одна группа пожарных сняла гробы и встали за музыкантами, а вторая подошла к машине, взялась за поручни по обоим бортам и торжественно печально, но в то же время очень величественно сопровождала родителей Роберта к месту захоронения. Сидя в машине Кейту казалось, что это всё происходит не с ним, он просто свидетель со стороны, по ту сторону большого лобового стекла. Но только стоило ему выйти из кабины, как ноги наполнилось свинцом, а глазавлагой. Роберт только сейчас до конца осознал, что он навсегда потерял всё то самое доброе, самое дорогое и любимое в своей жизни. Он хотел закричать, но дрожь в сухих губах помешала, выставив в горле заслон, и ему только оставалось молча вздрагивать всем телом опустив голову, исподлобья смотря на происходящее, держась на расстояние. Роберт не слышал прощальную речь, все звуки вокруг опять превратились в один сплошной мерзкий гул, который вызывал лишь позывы тошноты. Он повернулся к дяде, который стоял сзади, держа его за плечи, и очень тихо, так, что брат отца, нагнувшись, поднес ухо к самим губам, сказал:
Я хочу в машину.
В теплой кабине Роберт немного успокоился, прекратился шум в голове, и дыхание, больше не сбиваемое дрожью, стало ровным. Детский организм был на грани физического истощения, нервное ему ещё было чуждо, и словно с помощью сработанного предохранителя мгновенно перешел в спящий режим. Кейт провалился в пустоту. Это был не сон, это было отключение.
Айван! Я понимаю, такие истории не для тебя, но поверь, это не будет мелодрамой.
Послушай, Роберт. Я знаю людей, которые становились сиротами при таких обстоятельствах, что произошедшее с тобой для них было бы просто неприятностью. Как я понимаю, первую книгу под названием Детство ты закончил, значит, завтра начнем вторуюОтрочество, с улыбкой проговорил Стеблин, время позволяет.
Где-то я это слышал. Айван, откуда?
Наверное, в школе, на уроках зарубежной литературы. Лев Толстойэто краеугольный камень русской литературы. А его Детство, Отрочество и Юностьавтобиографическая трилогия. У меня русские корни, Роберт.
Кейт захохотал так громко и внезапно, что охранник тюрьмы резко развернулся и направился в сторону камеры. Услышав приближающиеся шаги, Роберт быстро осекся.
Не знаю, чем вызван твой смех, но реакция мне очень не понравилась. Попробуй объяснить, в голосе Стеблина повеяло холодом, я жду.
Успокойся, ничего личного. Просто всё это время я был уверен, что ты еврей, и готов был заключить пари с кем угодно. Разве Айван не еврейское имя?