Багрянцев долго не раздумывал:
- Я согласен. Нарушали вместе, и отвечать будем вместе. А как геолог отреагирует - я не знаю. Но если вы хорошо все ему объясните, думаю, он пойдет навстречу. Ведь не только о своей выгоде печемся, но и об артели думаем.
Сидя в балке, горный мастер с бригадиром работали с документами. Выглянув в окно, Василий Николаевич увидел, как со стороны доводочной к их домику решительным шагом направляется повар-стажер Кравченко, а рядом, едва поспевая, семенит незнакомая женщина. Савченко попросил Багрянцева узнать, что это за гостья и как она сюда, в запретную зону, добралась. Василий Васильевич поговорил с незнакомкой, она осталась на улице, а он вернулся в балок.
- Это Екатерина Васильевна Павлова из села Карновка, - сказал бригадир. - Работает овощеводом в местном хозяйстве в шестидесяти километрах отсюда. Она сначала на попутках добиралась, потом двадцать четыре километра на лодке до Ильичевки, прямо до парома доехала. А последние километры уже лесными тропами шла. Рассказывает, что здесь недалеко столько черемши да папоротника на ключевых болотах растет, а как мороз ударит - клюква пойдет. Ее до самых больших снегов собирать можно. Раньше люди выезжали на несколько дней большими группами, ночевали на сопке, в деревне Николаевке. Сейчас ее нет, одни фундаменты да печки от избушек о стались. Нам эти места знакомы. Приехала «к самому главному, по очень важному делу. «Может быть, вначале ее покормить, а потом уже расспрашивать? А то как-то не по-нашему», - предложил бригадир.
- Конечно, веди ее в столовую. А я подожду. Тем более такой редкий гость. Ведь к нам, кажется, на участок еще никогда женщина не заходила.
Василий Васильевич вышел и опять заговорил с Павловой. Та что-то ответила, отрицательно покачав головой, и пошла мимо бригадира к балку. Багрянцев махнул рукой и последовал за ней. Они вместе зашли в помещение.
Савченко усадил женщину на лавку и спросил:
- Ну, что вас в наши запретные места завело? По какому делу к нам?
Женщина как будто не слышала его вопросов. «Что ж, - подумал горный мастер, - ей собраться с мыслями надо. Видимо, растерялась, что сразу к главному попала». Через несколько минут Екатерина Васильевна оценила обстановку, справилась с волнением и начала рассказывать:
- Я из села Карновка. Всю жизнь там прожила, и свое хозяйство имеется. Все бы ничего, но производство встало. Новое начальство совхоз не признает, уже и по-другому его назвали. Какое-то ООО создали, которое ни сеять, ни пахать не хочет. Работы нет. Людей лишают последнего куска хлеба. Моему мужу-механизатору еще, можно сказать, повезло. Он в дорожное хозяйство устроился, обкашивать дороги от бурьяна. Но даже при таком развале хозяйства за счет собственного огорода прожить можно. А вот что с сыновьями делать - ума не приложу. У меня их трое. Старший, слава Богу, в порядке. На железной дороге работает. А недавно два сына-двойняшки из армии вернулись. В Забайкалье служили. Похвальные листы от командования привезли. А до армии с отцом возле тракторов день-ночь пропадали. Мы так и думали, что они механизаторами будут, здесь же, в деревне, свои семьи создадут. Все вместе весело жить будем. А тут эта перестройка началась. Пока парни в строю ходили, деревни уже почти не стало. И пахать не надо. Со всех сторон поля брошенные, сорняки в рост человека. Страшно за забор выйти.
Парни уже три месяца без дела. Сейчас тепло, так они на чердаке живут, от родительского глаза подальше. Магнитофон с собой взяли, который командир за хорошую службу подарил. В несколько драк уже ввязались. Они ведь тоже не святые, с кемто что-то не поделили. Милиция приезжала. До прокурора дело дошло. Хорошо, что он мужа давно знает, поэтому так и сказал: на первый раз простим, а будут еще нарушения, так обоих посажу. Даже статья уже есть на пять-семь лет тюрьмы. И вообще, говорит, магнитофон, с которым твои парни по деревне ходят и кур громким звуком пугают, - ворованный. Не верю, чтобы в армии сейчас такие дорогие подарки раздавали. Солдат нечем кормить, госпиталя исхудавшими парнями забиты, а твоим такой подарок! Так что, если они на воле работать не хотят, то в тюрьме под охраной землю лопатить будут. А магнитофон мы вернем туда, откуда они его взяли.
На днях отец полез на чердак, чтобы им выволочку дать. Их не застал, куда-то рыбачить ушли. Сверху кричит мне: поднимись и посмотри, чем твои любимые дети занимаются. Я залезла - а там на растянутых веревочках конопля сушится и тут же готовое курево лежит. Не помню даже, как с чердака спустилась. Всю ночь проплакала.
Утром пошла в магазин, смотрю - навстречу окружной шаман. Он в наш аптечный киоск за лекарствами приехал. Спрашивает: «Как сыновья, еще не пристроила? А то я в районе недобрые вести про них слышал. Совсем ведь молодые, только что из армии. Жалко стало тебя и Тимофея. Дай, думаю, зайду, по-шамански грехи на костях от скотины отстучу. А недавно я был на Беднотинских болотах. Туда много техники съехалось, народ толпился. Я с самым главным повстречался. И он мне признался, что в этих болотах по Дарьину ключу золото копать будут. Я аж рот от удивления открыл. Кто бы мог подумать, что в таком закочкаренном ключе золото есть! У начальника того документы на землю, данные нашими властями, имеются.
Главный меня хорошо встретил. Мы, наверно, с час с ним поговорили, а потом он меня на обед пригласил. Таким хорошим борщом угостил! А какой вкусный хлеб они у себя пекут! Я принес домой две буханки как гостинец, и до сих пор от сумки хлебом пахнет. Давно не ел такого хлеба. А потом он говорит: хочешь в баню с березовым веничком из свежих веток? Я ему, конечно, ничего не сказал. Он ведь не знает, что мы это дело отродясь не признаем.
Никогда не думал, что в наших болотах новое производство развернется и такой хороший человек его возглавит. Редко таких людей в нашей глухомани встретишь. С ним, наверно, всегда приятно поговорить. Видно, что образованный, а нашего брата не чурается. И я даже подумал, уж не нашей ли, шаманской веры он. И вроде в барабан не бьет, а слова такие понятные, что сильнее барабана звучат. Пригласил меня на свой участок. Я раскланялся, думаю, меру знать надо. Такой большой человек с каким-то стариком возится, время тратит. А когда в районе про твоих сыновей плохие вести услышал, сразу подумал: расскажу Катерине о том начальнике. Пусть своих ребят к нему на работу устроит. Ведь неплохие парни. Всегда к работе тянулись, вечно у них руки в солидоле или черном масле были измазаны, как у отца. Хотя они меня всегда десятой дорогой обходят, огородами от меня скрываются. Поезжай к Василию Николаевичу, скажи - от меня. Пусть ребят на работу возьмет и от ядовитой соломы отучит. И расскажи, что, когда мы с ним расстались, я окропил его дело и на молодом пне ивняка заклинание сделал от черных духов. Пусть он знает, что с суши, то есть из наших деревень, беды ему ждать не надо. У нас там много спасительных венков повязано. А больше зла от реки, ведь там столько черноты проплывает, что все заклинанию не поддается. А часто ездить - уже сил нет. А окропленная земля шаманов шести поколений что-то да значит. И пусть эта Беднотинская болотина открывает свои секреты и отдает золото доброму человеку. Они не только болоту принадлежат, а всем нам, коль мы его до сих пор сохранили. Удачи и благополучия от меня ему передай. Езжай и не затягивай. И ребят сразу с собой бери».
Вот я вас и прошу помочь нам. Если нужна расписка, что вам сыновей отдаю, - я напишу. Возьмите их на работу и на проживание. Повлияйте на них, пожалуйста, чтобы не курили солому и хоть какую работу делали!
Катерина говорила, не поднимая мокрых глаз на главного. Ей казалось, что сидящий напротив молодой симпатичный мужчина вот-вот скажет: «Ну ладно, хватит слезы лить. Кто в этом виноват? Дети твои - сама с ними разбирайся». Но Василий Николаевич не останавливал ее. Павловой даже показалось, что он думает о чем-то другом и не все ее слова до него доходят. А ей хотелось рассказать все подробно, как оно есть в действительности. И она не просто отправилась в такую даль, а по совету и поручению шамана, который даже дал на время свою лодку. Мать чаяла, что, только узнав все из первых уст, главный сможет принять правильное решение и не отказать в ее просьбе. И еще хотелось, чтобы он душой почувствовал ее беду и понял, что у нее другого выхода нет: в родной деревне парням заняться нечем. Душевная боль, как считала Катерина, сильней любой другой, она не сможет оставить начальника равнодушным, и, чем больше рассказывала, тем сильнее по-матерински болело сердце за своих детей. Она могла прямо в присутствии главного разрыдаться, лишь бы он пристроил ее ребят. Только бы никогда больше не слышать о них плохих слов, не думать о том, что, может, завтра прокурор оформит бумаги и их, сразу обоих, заберут в тюрьму. Невозможно представить, как после этого они с Тимофеем будут жить. А тут и деревня прямо на глазах разваливается. Уже до самой последней черты дошли, и что дальше - неизвестно