Помню, Аринушка, судорожно сглотнув, ответил мужик.
И что решил? подкидывая и ловя ручкой последний огненный шарик, поинтересовалась девочка.
Не поеду я никуда, Аринушка. Тут земля моя родная, по ней мой дед ходил, прадед потом своим поливал Куды мне-то срываться? испытующе глядя на девочку, проговорил Игнат.
Ну, ты-то точно поедешь, куда ты денешься, усмехнулась колдовка, забрасывая шарик в огород. А жена твоя что думает? Не страшно ей?
«От тебя страшно, чертовка маленькая! И чего пристала?»подумал Игнат, а вслух ответил:
Да чего бояться-то, Аринушка? Ты ж молчишь что страшного-то?
Ну, коль меня боится, то хорошо, значит, страх есть. Авось и голова заработает? усмехнулась Аринка. А ты, Игнатушка, подумай крепкоздесь останешься али поедешь подальше? колдовка спрыгнула с крылечка и пошла к выходу. Отойдя шагов на пятьИгнат уж вздохнул с облегчением украдкойобернулась.
Гляжу я, Игнатушка, в нужном домике думается тебе больно хорошо Мысли разные в голову приходят, Игнат вновь побледнел. А коль так, то посиди в ем пару деньков, авось чего умного надумаешь? глядя на него темными, словно ночь, глазами, со смехом в голосе проговорила Аринка. Да, и не позабудь гляди: двадцать ден тебе осталось, чтоб семью увезти отсюдова, уже абсолютно серьезно добавила девочка. Ну что стоишь? Беги уже, думай! насмешливо сказала она.
Игнат почувствовал резкий и очень сильный зов нужного домика. На ходу расстегивая штаны и перепрыгивая через грядки, помчался напрямки к нужнику, скромно стоявшему в уголке. Вслед ему несся заливистый детский смех.
На третий день, как из нужника выйти смог больше, чем на десять минут, Игнат к мужикам помчался про Аринку спрашиватьприходила ли? Приходила. Спрашивала, не надумали ль уехать. Всем напомнила, что двадцать дней им осталось, да исчезла. Да каждому памятку веселую далавроде как Игнату, тока кому чтокто чесался, кто икал Двое тока ехать надумали, собрались, да уж и уехали. Аринка сама провожать их пришла.
Спустя неделю Аринка вновь по домам пошла. Пришла и к Игнату. В горнице появилась, когда они обедать тока сели. Игнат чуть не подавился, Аринку увидев, закашлялся. Маринка его по спине постукала, пока тот не раздышался, да Аринке присесть предложила. Мрачно постукивая носком туфельки по полу, Аринка чуть улыбнулась ей и перевела серьезный взгляд на Игната.
Что надумал, Игнатушка? спросила серьезно. Десять ден осталось, покуда уехать можно.
Никуда я не поеду, Арина. И семью трогать не дам. Маринке вон рожать уж скоро, куда я ее потяну? И как с Митькой путешествовать? Он же маленький совсем! заговорил Игнат.
А имя дочке-то придумал? склонив головку набок, серьезно спросила Аришка. Дочь у тебя родится. Увидеть ты ее не увидишь, так хоть имя дай, да не частое, чтобы опосля записать ее смогли. Да помнидесять дней тебе на раздумья осталось, сказала так да исчезла.
Глава 18
А через две недели война началась. Радио в деревне не было, и в колхоз спешно прискакал посыльный на лошади, нашел председателя и сообщил ему о войне. И распоряжение товарища Сталина о мобилизации передал.
Мужиков позабирали всех. Сперва-то брали до тридцати пяти лет. Но мальчишек пока не трогалиежели не было двадцать три года, дома оставались. А мужиков молодых всех позабирали. Уже в воскресенье ввечеру председатель колхоза повестки раздал всем и деньги, чтоб завтра в военкомат явились.
Мужики ушли Деревня разом притихла, будто вымерла. Никто не понимал, что делать, как жить. Притихли даже дети. Матери цеплялись за взрослых сыновей, умоляя их остаться дома, а те мотались в город, послушать радио. Они и новости приносили. Каждый день к вечеру вся деревня собиралась на пятачке, а парни, пришедшие из города, рассказывали, что передавали по радио. Сводки были печальными, и лица людей мрачнели день ото дня. Чем ближе подходила линия фронта, тем чаще оставшиеся мужики в возрасте собирались и уходили на фронт.
А месяц спустя позабирали и парней остававшихся, и мужиков лет до пятидесяти пяти, из тех, что добровольцами еще не ушли. Семнадцатилетние подростки, которых гоняли от военкомата, злились и строили планы, как добраться до фронта. Были и девчонки, молодые, которые тоже воевать собрались, но их гонял сам военком, лично крича на них охрипшим голосом, уж вовсе слов не выбирая. Каждый день, недосчитавшись подросших сыновей, а порой и дочерей, выли и стонали бабы, закрывая лица платками, стянутыми с головы.
У Нюрки сына, Сереженьку, тоже на фронт забрали. В живых-то у нее только Танька, вторая дочь, да Сережа и остались. Олька еще когда померла, а лет через пять и сына одного схоронила. Петька все еще живой был. Плохой совсем, еле сидел уж, лежал по большей частисил совсем у него не было, но живой.
Танюшка еще до войны в город перебралась, замуж там вышла, уж двоих деток родила, да третьего ждала. А как забрали мужа на фронт, к матери обратно перебралась, в колхоз устроилась. Сергей пока только присматривал себе жену, но тоже из городскихс деревни-то за него замуж никто не пойдет, Аринки боятся.
Советская армия отступала. В июле начались бомбежки. Бои шли недалеко. Часто раненые добредали до деревеньки, и жители, как могли, подлечивали их и по возможности отправляли в тыл. Молодые ребята сбегали из дома и уходили на фронт, благо тот уже совсем рядом был.
Аринку видели часто. Девочка с потерянным видом бродила по деревне, порой подходила к малышам и затевала с ними игру, даже не пытаясь скрываться. Порой, приходя в ярость, начинала пылать огнем, со злостью кидая огненные шарики куда попало. И от того, что огонь от шариков не разгорался, злилась еще пуще, и, вытирая горящими ладошками слезы, текущие из глаз, снова принималась швыряться пламенем. В такое время все старались на глаза ей и вовсе не попадать, ждали, покуда не перебесится.
Потом немцы пришли. Перед тем пару дней бомбили страшно. Бои шли недалеко, и деревеньке тоже доставалось. Бомбы упали на колхозные постройки. Весь колхоз разбомбили, сено, едва собранное, что сгорело, что разметало по полям. В три дома бомбы попали. Конечно, все, кто там былвсе погибли. Стекла у многих повылетали от взрывов, пришлось окна ставнями закрыватьгде нынче стекла-то добудешь? Бабы ревели белугами, в дома заходить боялись. В те дни все подростки, начиная с шестнадцати лет, а порой и меньше, поговорив с Аринкой и взяв тех раненых, что идти могли, ушли из деревни.
После бой сместился, а потом и вовсе затих. Деревня замерла в ожидании. А на следующий день в нее въехали немцы на машинах и мотоциклах. Прозвучала команда, и из крытых грузовиков посыпались солдаты. Они выпрыгивали и выпрыгивали, и казалось, им не будет конца. Взяв автоматы наизготовку, немцы быстро разбежались по деревне.
Воющих баб, причитающих стариков, плачущих от ужаса детей принялись сгонять прикладами в парк. А потом поднялся шумнашли раненых солдат. Настрой фрицев резко изменился. Они и так не были дружелюбны, а тут словно вовсе озверели. Зазвучали выстрелы и женские крики. Озверевшие фашисты, вытаскивая женщин за волосы из домов, насиловали и избивали их, детей, которые кидались на защиту матерей, расстреливали на месте, младенцев попросту брали за ноги и били головами о стены.
Пришли и к Нюрке. Выбив ударами прикладов дверь, быстро обошли весь дом, Нюрку с Танькой и детьми автоматами погнали на улицу. То ли от испуга, то ли от того, что ей попали прикладом в выдающийся живот, Татьяну согнуло на пороге в жестокой схватке. Немец, не ожидавший этого, наткнулся на женщину, державшуюся одной рукой за косяк, второй за живот. Разъярившись, он пинком выпихнул ее на улицу, и, схватив за косу, поволок к центру двора. Испуганные дети попытались побежать к матери, но у Нюрки хватило ума удержать их. Взяв младшую на руки и вцепившись мертвой хваткой в руку старшего, она замерла там, где сказали, и, боясь издать хотя бы звук, обливаясь слезами, смотрела на расправу над дочерью. Еще двое фрицев волоком вытащили на двор Петьку и бросили недалеко от Нюрки.
Татьяну выволокли в центр двора и принялись пинать ногами. Очень быстро женщина потеряла сознание. Ее облили водой, попытались поставить на ноги. Не получилось. Снова принялись пинать. Земля под Татьяной становилась красной.