По мне, так это совершенно осмысленно, говорит Кел. И вот так просто все разрешилось?
Она пожимает плечами.
Более-менее. Сестры Шона начали давить: семейная ферма, мол, продала, он еще остыть в земле не успел, в этом духе. Хотели, чтоб я их сыновей сюда работать пустила, а потом оставила им, когда помру. Я решила, что лучше мне жить без них, чем с этим местом у себя на горбу. Они мне все равно никогда особо не нравились.
Кел смеется, мгновение спустя Лена ему вторит.
Считают, что я сучка черствая, говорит она. Может, и правы. Но в некоторых смыслах я сейчас счастливее, чем когда бы то ни было. Кивает на заморыша, тот перекатился на правый бок и пищит вполне яростно, аж мать насторожилась. Вы гляньте-ка на этого парня. Куда он это складывать собирается, ума не приложу, но хочет еще.
Дам-ка я вам всем заниматься своими делами, говорит Кел, бережно укладывая щенка в ящик, где кроха протискивается между братьями и сестрами к еде. Я сообщу насчет этого малыша.
Лена не приглашает его на чай и не провожает к дороге. Кивает на прощанье у дверей и заходит в дом, даже не махнув рукой напоследок, Нелли скачет рядом. Но Кел, покидая это место, ощущает в себе больше радости, чем за весь день до этого.
Это настроение держится, пока он не оказывается дома, где обнаруживает, что кто-то спустил ему все четыре колеса.
Малой! орет он, надсаживаясь. Вылазь!
Но в саду тихо, если не считать насмешек грачей.
Малой! А ну!
Ничто не шелохнется.
Кел чертыхается, выуживает из багажника пускач со встроенным насосом. Пока возится с этой чертовой штукой, подключает и приводит в норму первое колесо, успокаивается и до него кое-что доходит. Чтобы выпустить из колес воздух, и быстрее, и легче просто порезать их. Если Трей взял на себя вот этот труд, значит, причинить настоящий ущерб не стремился. Он стремился высказаться. Кел не вполне понимает, в чем это высказывание состоит. Я собираюсь доставать тебя, пока ты не сделаешь то, что мне нужно или, может, Ты мудак, но по части общения Трей и в целом не очень силен.
Кел берется за второе колесои тут появляются Март с Коджаком.
Что ты тут затеял со своим призовым пони? спрашивает Март, кивая на паджеро. Увидев на днях, как Кел полирует машину, Март считает, что отношение Кела к проселочному рыдвану уж слишком трепетное и городское. Ленты ему в гриву вплетаешь?
Более-менее, отзывается Кел, почесывая Коджаку башку, пока тот проверяет улики, оставленные на Келе собаками Лены. Подкачиваю шины.
К счастью, у Марта ум занят кое-чем поважнее, ему не до колес Кела, сплющенных, как ведьмина титька.
Тут парнишка повесился, уведомляет он Кела. Дарра Флаэрти, из-за речки. Отец вышел утром на дойку и обнаружил его на дереве.
Ужас какой, говорит Кел. Мои соболезнования семье.
Передам. Двадцать годков всего.
В этом возрасте они это и творят. На секунду Кел вспоминает напряженное лицо Трея: Он не сбежал. Вновь принимается прикручивать шланг насоса к колесному клапану.
Я все последнее время знал, что с парнем не то, говорит Март. Видал его в городе на мессе аж три раза этим летом. Сказал его отцу, чтоб приглядывал, но нельзя ж с них глаз не спускать день и ночь.
А почему б ему в церковь не ходить? спрашивает Кел.
Церковь, сообщает Март, вытаскивая кисет из кармана куртки и извлекая оттуда маленькую самокрутку, она для женщин. В основном для старых дев, они-то да, любят сыр-бор устраивать вокруг того, кому второе чтение делать, или насчет цветов на алтарь. И для мамок она, которые ребятню приводят, чтоб не выросли безбожниками, да и для старичьяэти всем показывают, что еще покамест не померли. Если к мессе начинает ходить молодой парень, дело дрянь. Что-то неладнолибо в жизни у него, либо в голове.
Ты сам к мессе ходишь, замечает Кел. Ты ж его там увидел.
Хожу, признает Март, от случая к случаю. У Фолана треп классный, следом, и воскресный ужин. Нравится мне иногда, чтоб ужин готовил кто-то другой. И если надо купить или продать скотину, иду к мессе как миленький. Многие сделки заключаются у Фолана после полуденной мессы.
А я-то решил, что ты просто набожный парень, типа, ухмыляясь, говорит Кел.
Март смеется, пока не начинает давиться дымом.
Да куда там, к чему мне эта суета, в мои-то годы. Какие мне, деду старому, грехи? У меня даже широкополосного интернета нету.
Есть же в этих краях хоть какие-то доступные грехи, говорит Кел. А как же потин Малахи Как-его-там?
Никакой не грех это, заявляет Март. Есть то, что против закона, а естьчто против церкви. Иногда оно и впрямь одно и то же, а иногданет. Вам, что ли, не втолковали это в вашей-то церкви?
Может, и втолковывали, говорит Кел. Мыслями он не целиком и полностью с Мартом. Келу было б веселее, понимай он отчетливей и то, на что Трей способен, и каковы его границы. У Кела есть ощущение, что и то и другое гибко и определяется в основном обстоятельствами и потребностями. Давненько уж я не из тех, кто в церковь ходит.
Мы, думаю, твоим требованиям не соответствуем. У вас там во всех церквях играют со змеями да в экстазах бьются. Такого мы тебе тут предложить не можем.
Клятый святой Патрик, говорит Кел. Изгнал весь наш инструментарий.
Не мог он предвидеть наплыв янки. Вас тогда вообще не изобрели.
А теперь смотри, говорит Кел, поглядывая на датчик давления, мы повсюду.
Да и пожалуйста. Святой-то Патрик и сам был пришлым, ну? С вами у нас жизнь интересней. Март затаптывает окурок сапогом. Скажи-ка вот что: как там дела с той развалиной, с бюро?
Кел резко вскидывает взгляд от манометра. Всего на секунду ему кажется, что он уловил в голосе Марта намек на то, что вопрос-то лукавый. С некоторых участков Мартовой земли открывается прекрасный вид на задний двор Кела.
Март наклоняет голову, невинный, как дитя.
Нормалёк, говорит Кел. Состарить, а потом лаком покрытьи будет в полном боевом.
Орел, говорит Март. Если когда понадобится пара фунтов, всегда сможешь обустроиться плотником, мастерскую вон в сарае у себя оборудуешь, найдешь подмастерье, чтоб пособлял. Хорошего только выбери. Далее, в ответ на повторный взгляд Кела: Я вроде видел, как ты в город ехал вчера после обеда?
Кел приносит Марту печенье и точит с ним лясы, пока Марту это не прискучивает и он не высвистывает Коджака и не уходит вдаль по полю. Шины вновь на ходуво всяком случае, на какое-то время. Кел убирает пускач и идет в дом. Хотя б дому ущерба никакого, насколько можно судить.
Кажется, что сэндвичи, которые он брал с собой на реку, были давным-давно, однако готовить Келу не хочется. Вчерашний непокой перерос в откровенную тревогу, резкую и зудящую, такую и к ногтю-то не прижмешь особо, куда там унять совсем.
В Сиэтле еще рано, но заставить себя ждать он не может. Выбирается на задний двор, где прием не такой паршивый, и звонит Алиссе.
Она отвечает, но голос у нее невнятный и напряженный.
Папа? Все в порядке?
Ага. Извини. Минутку улучил, решил, позвоню-ка я прям сейчас. Не хотел пугать.
А. Да нет, ничего.
Как сама? Все путем?
Ага, все хорошо. Слушай, пап, я на работе, и
Конечно, говорит Кел, без проблем. Ты точно путем? Тот грипп не вернулся?
Нет, все хорошо. Просто дел завал. Потом созвонимся, ага?
Кел отключается с тревогой, та делается все больше и неугомоннее, рыщет у него в мыслях, набирая прыть. Стаканчик-другой Джима Бима ему б не повредил, да только никак себя не заставить. Не удается стряхнуть чувство, что на него надвигается некое бедствие, кто-то в опасности, и Келу, чтобы не упустить возможность исправить что-то, необходимо держать при себе весь свой рассудок. Напоминает себе: чья-то там опасностьне его ума дело, но мысль эта не приживается.
Он поспорить готов, что малой за ним наблюдает откуда-нибудь, но Март сейчас у себя на поле, возится с овцами, услышит, если Кел крикнет. Кел обходит сад по периметру, прочесывает поле на задворках и огибает лесок, но ничего, кроме пары кроличьих нор, не находит. Вновь и вновь проигрывая в голове телефонный разговор, слышит, что с каждым разом голос Алиссы звучит как-то не такон вымотанный, разбитый.