Стали искать коварного чичероне, но того как корова языком слизала. Пока все были заняты делом, он незаметно скрылся.
Понимайт! возопил Фризе. Он нас тащиль глушь маниль и бросаль! Доннер веттер!
Вадим заскрипел зубами.
Иван Сусанин твою в дышло! Попадись мне только
Снег на холме был истоптан, к тому же мешали заросли. Убили бездну времени, прежде чем отыскали нужное.
Пошел туда он! прокричал Пафнутий, разглядев на склоне цепочку вмятин от лаптей и батога.
Догоним! хищно оскалился Макар. Кто за баранку?
Смысл? вяло проворчал Вадим. Бензина же нет
Садись, свинячья петрушка! И вы полезайте!
В этот миг татуированный матрос был так страшен, что его не посмели ослушаться. Все набились в кабину, Вадим вцепился в руль. Чубатюк схватился обеими руками за раму и развернул сани в ту сторону, куда ухромал подлый старый хрыч.
Берегите черепушки! Раз, два взяли!
Макар богатырским плечом поддал в корму, и аэросани сами собой покатились с горки. Скорость сперва была невелика, Чубатюк намеревался догнать машину и вскочить в люльку, но утоптанная площадка кончилась, он провалился в белую трясину, а снегоход с каждой саженью все увеличивал быстроту, скользил по скату.
По обе стороны от Вадима замелькали березы, дубы, елки, соснывсе заиндевелые, с искристыми нашлепками на ветках.
Правь! Правь! надрывался сзади Чубатюк, речь которого в одночасье лишилась цветистости. Форс-мажор, не до словесных вывертов.
Вадим правил как мог. Крутил руль так размашисто, что чуть локти себе не вывихнул. Машина выписывала на склоне головоломные зигзаги, какие и не снились мастерам бобслея на прошлогодней Олимпиаде в Шамони. Поскольку мотор не работал, слышен был лишь скрип полозьев, надсадный и зловещий. Снежная крошка вылетала из-под них, реяла в морозном воздухе полупрозрачной кисеей. Деревья мелькали все быстрее, скорость нарастала. Бугор оказался куда выше, чем можно было предполагать, и склон никак не заканчивался.
Вадим увидел, что сани несет прямо в густой ершистый ельник. Он отвернул вбок, но сделал это слишком порывно, не рассчитал, и разогнавшийся агрегат врезался точнехонько в кряжистый дуб. Хряск, звон, синхронные вопли седоков. Вадима шандарахнуло грудью о рулевое колесо, в глазах помутилось, сверху посыпалась труха: мелкие веточки и ошметки сухих, не опавших по осени листьев.
Беклопт аршгезихт! Думкопф, шайссе! Это собачился на немецком доктор Фризе. Обер арш!
Последние два слова, насколько помнил Вадим, означали «полная задница». И это следовало признать подходящим определением для создавшейся ситуации.
Передок «Бе-Ка» расплющился о дубовый ствол, как яйцо, которым с размаха шваркнули о столешницу. Корпус прогнулся, полозья разошлись, воздушный винт разломился на три части, маслопровод сочился желтой, густеющей на холоде жижей.
Что живы все, счастье еще, промолвил Пафнутий со стоическим хладнокровием.
Вадим с натугой отжал от себя вдавившийся в ребра руль и кое-как выпростался из кабины. Он потер ушибленную грудную клетку, поворочал головой. Кости вроде не пострадали, крови не видно. Считай, отделался легко.
То же можно было сказать и о его спутниках. Пафнутий посасывал оцарапанный палец, немец прикладывал содранную с коры дуба льдинку к шишке на лбу, но в целом все обошлось относительно благополучно.
К ним, бразды пушистые взрывая, подгреб пыхтящий, как паровоз, Чубатюк.
Ну ты и чухоблох! с ходу наградил он Вадима смачным эпитетом. Ворона пляжная, круглопер банановый Сказано было: плошки раззявь, зырь, куда едешь!
Макар отчитывал скорее для проформы, тон его звучал необидно. Понятно же, что сани без движка, катящиеся по инерции с крутизны, не самое маневренное транспортное средство. Совладать с ними мудрено было бы даже бывалому шоферу.
И чего жалеть о разбитой машине? Проку с нее без горючего все равно никакого.
Доф хурэнзон! обозвался, затухая, Фризе и отломил от дуба еще одну ледышку.
Чубатюк быстро осмотрел груду металла, в которую превратился «Бе-Ка», и резюмировал:
Ну все, крепи седло! Накрылась старая команча
Нести ответственность материальную нам за нее? осведомился с беспокойством Пафнутий.
Да шут с ней, с ответственностью! отмахнулся Вадим. Р-решим после Мы про старика забыли. Что-то я и следов уже не вижу.
Как назло, минутами ранее повалил обильный снегопад. Растущий свежий покров скрадывал все, что доступно было взору еще совсем недавно. Для очистки совести побродили вокруг дуба и бренных останков «Бе-Ка», но определить, в какую сторону подался вероломный дед, так и не сумели.
Вот гребень укушенный, выжарка кошачья! изливал оскорбленные чувства Макар. Опупенец кривоногий, чучело с раздачи Найдув трехлитровую банку с кабачками закатаю!
Ладно, уймись, прервал Вадим поток буйного красноречия. Нам сейчас важнее определиться, что делать дальше. Похоже, он и правда нарочно нас сюда завел. Скоро стемнеет, до Загорья нам и к завтрашнему утру не дошлепать.
Зябко! Пафнутий натянул на голову капюшон меховой парки, которую купил в начале зимы у одного чухонца и носил вместо шубы. Не просидеть ночь тут нам. Околеем!
Резон в его словах, несомненно, был, однако никто и не собирался торчать под дубом до окоченения. Вадим, рассудив, что немедленное возвращение в деревню будет, во-первых, затруднительным, а во-вторых, бесславным, предложил двигаться дальше в глубь леса. По его прикидкам, направление во время езды они держали верное, и до усадьбы Чучумова оставалось версты полторы, не больше. Делая такой вывод, он руководствовался не только интуицией. Наметанный глаз подмечал тут и там трухлявые пни с ровными спилами. Много лет назад в этих местах заготовляли дрова. Жителям Загорья забираться так далеко от деревни не было необходимости, а другие селения поблизости отсутствовали. Кому же понадобились дровишки? Знамо дело, тому, кто обитал рядом. Кроме Чучумова, некому.
Пойдем по этим пням. Они приведут нас к поместью. Какая-никакая крыша. Переночуем и заодно проверим, не засела ли там какая вражина. А завтра с рассветом тронемся обратно.
Крыша в доме есть ли? усомнился Пафнутий. Разгромлен давно уж он, не осталось, глядишь, и стен там.
Дрейфишь, что ли, сопля мраморная? напустился на него Макар. Если кто и есть, я ему жилы через уши вытяну и в такую окрошку порубаю, что ни один коновал не соберет. Он у меня живо свое гнилое жало закусит и по швам расползется Понял?
Но Пафнутий не унимался.
Ждет погибель нас! Этот старикВерлиока и есть! Он настолько разволновался, что заговорил нормальным языком: Видели, каков из себя? Борода, волосы, глаза хитрющие У Верлиоки лиц много, в кого угодно оборотится. Пронюхал там, в деревне, что мы его ищем, и персонально к нам явился
Спокойно, хрящ! снова завелся Макар. Неча прежде времени копчиком в кадык стучать. Ты меня знаешь! Если мне кто не по нраву, я ему баклагу отдеру и до китайской границы футболить буду.
Натюрлихь встрял доктор, которому хотелось внести свою лепту в обсуждение животрепещущего вопроса. Ихь не сомневайся в ваш бицепс, но герр Пафнутий говориль истинно. Дэр копф Он снял ушанку и потыкал себя пальцем в розовую плешь. Голова в петля совайист феликий глюпост!
Перебранка затягивалась, Вадим набрал в легкие побольше воздуха, чтобы прикрикнуть на спорщиков, но тут издалека, из-за куп деревьев, донесся странный, дважды повторившийся звук:
У-га! У-га!
Это был человеческий голос, но произносил он что-то невразумительное, похожее не то на призыв маленького ребенка, которому не терпится привлечь к себе внимание, не то на выкрик охотника, подражающего птице или зверю.
Тихо! Слышите?
Вадим вскинул руку. Все застыли, навострив уши.
Не слыхать ничего, дохнул паром Пафнутий, постепенно возвращаясь в свою речевую колею. Примерещилось, может, тебе?
Не примерещилось У меня слух тоньше. Вот! Теперь слышите?
У-га! У-га! прозвучало громче.
Слышаль! насторожился Фризе. Вас ист лос? Кто кричаль?
Мыслю я, что это старик над нами потешается. Макар подтянул рукава бушлата и кровожадно оскалился. Где этот тушкан яйцеголовый? Чтоб ему икалось и чихалось Хренопотам булочный, ляжка потного мустанга, сейчас ты у меня огребешь!