Он прошелся по Кассиди-стрит но не до конца, а до того места, откуда можно было срезать путь к Айви-Ранч-роуд. Постоял у Стар Рэдли на крыльце. Из дома слышалась музыка.
Стар открыла прежде, чем Уок успел постучать. Улыбнулась по-особенному именно из-за этой улыбки Уок до сих пор с ней и нянчится. Опустошенная, но прелестная; конченая, но с этим невозможным сиянием в глазах такова Стар. Уок удивился, увидев на ней розовый передник. Будто она печенья вздумала напечь. Притом что в кухонном шкафу мышь повесилась.
Добрый день, инспектор Уокер.
Против воли он улыбнулся.
В небыстром темпе крутился потолочный вентилятор. На гипсокартонных стенах местами отошли обои. Шторы держались всего на нескольких кольцах, будто Стар, отчаянно отгораживаясь от дневного света, оборвала их судорожными движениями. Радио было включено на полную громкость, «Линэрд скинэрд» пели о милой Алабаме, и Стар подергивалась в такт, пританцовывая, собирала по кухне пивные банки и коробки из-под «Лаки страйк», набивала мусорный пакет. Успевала еще и улыбаться Уоку широко и открыто, по-девчоночьи. Годы не изменили ее сути. В юности беззащитная, отчаянная из «трудных», она такой и осталась.
Изящный поворот и в мешок отправилась пепельница из фольги.
Над камином висела фотография они двое, обоим по четырнадцать. Полная готовность к будущему. Предвкушение будущего.
Голова болит?
С головой всё супер. Мысли, знаешь, как-то упорядочились. О вчерашнем думаю. Спасибо тебе. Только вот что мне кажется: я в этом ну ты понимаешь нуждалась. Напоследок. Наверное. Зато теперь все прояснилось. Стар щелкнула себя по виску и продолжила уборку, по-прежнему пританцовывая. Дети они ведь ничего не видели, правда?
Нам обязательно обсуждать это именно сегодня?
Песня про милую Алабаму кончилась. Стар перестала подергиваться, отерла пот со лба, собрала волосы в тугой хвост.
Было, да сплыло. Дачесс в курсе?
Нормально. Стар спрашивает Уока про собственную дочь.
Весь город в курсе.
Как думаешь, он изменился?
Мы все изменились, Стар.
Ты нет.
Стар имела в виду выразить восхищение Уок уловил одну гадливость.
Винсента он не видел пять лет. Пытался пробиться к нему, только напрасно. В первое время ездил на свидания с Грейси Кинг, в старом «Бьюике». Судья упек его друга пятнадцатилетнего мальчишку в тюрьму, где мотали срок взрослые дядьки. А потому что на суде слово взял отец погибшей. Говорил о Сисси какая она была, какое чудо из нее выросло бы. Присяжным продемонстрировали фотографии с места трагедии маленькие ножки, окровавленная ладошка. Звонили директору школы, Хатчу, спрашивали о Винсенте. В ответ услышали: проблемный юноша.
Для дачи показаний вызвали Уока. Отец не спускал с него глаз. Коричневая рубашка, честное лицо; Уокер-старший прораб из «Тэллоу констракшн». Компания владела фабрикой, в дыму которой задохнулись мечты соседнего городка стать, как и Кейп-Хейвен, курортным. Тем летом Уок начал ездить с отцом на стройку. Всерьез думал о работе в «Тэллоу констракшн». Напяливал комбинезон, стоял, смотрел на серый грунт в котловане, на трубы. Недра земные завораживали, строительные леса возвышались подобно собору.
В зале суда Уок встретил отцовский взгляд, прочел в нем гордость и правдивыми, исчерпывающими своими показаниями предрешил судьбу Винсента.
Я не обязана и дальше жить одним прошлым, сказала Стар.
Уок сварил кофе и вышел с чашками на террасу. Птицы, отнюдь не паникуя, спорхнули с качелей. Уок уселся на старом стуле.
Стар стала обмахивать разгоряченное лицо.
Сам его заберешь?
Он написал, чтобы я не утруждался.
Но ты все равно поедешь?
Да.
Не рассказывай ему про меня. Ну и про все про это.
Коленка у Стар подрагивала, палец выбивал дробь на ножке стула куда только девалась недавняя оживленность?
Он же будет спрашивать.
Мне его не надо. Ни в этом доме, ни вообще.
Окей.
Она прикурила и закрыла глаза.
Я слыхал о новой программе, которая
Стоп. Стар вскинула руку. Сказала ведь уже. Покончено с этим. Точка.
Много лет Уок возил ее в Блейр-Пик. Ежемесячно. Психиатр попался толковый, прогресс был налицо. Уок пережидал сеансы в забегаловке они длились по три часа, а порой и больше. По окончании Стар ему звонила. Иногда с ними ездили Дачесс и Робин. Устраивались на заднем сиденье, молча смотрели в окно словно видели позади блаженное неведение, от которого их уносил автомобиль.
Так не может продолжаться.
А ты сам что разве «колеса» больше не глотаешь?
Уок хотел объяснить, что нынешние его «колеса» совсем не те и не для того, что прежние. Задался вопросом а в чем, собственно, отличие? У них со Стар у обоих зависимость, если называть вещи своими именами.
Стар стиснула его руку, плохо рассчитав силы.
У тебя рубашка кремом заляпана.
Уок скосил глаза. Стар засмеялась.
Хороша парочка Знаешь, порой я это прямо чувствую.
Что?
Что нам по пятнадцать, глупыш.
Мы повзрослели.
Стар выпустила идеально круглое колечко дыма.
Я нет. Ты, Уок, стареешь, а я для меня все только начинается.
Он расхохотался, она подхватила. И впрямь, хороша парочка. Тридцати лет как не бывало, клубок размотался, в остатке двое подростков с подначками и пустой болтовней.
Они просидели вместе еще час. Молчали, но молчание не было напряженным. Каждый без слов знал, что на уме у другого единственная мысль, единственная фраза: «Винсент Кинг возвращается домой».
4
Уок не столько смотрел на дорогу, сколько косился на горизонт, откуда, набирая скорость, разворачивался рулон золотого шелка, катился к побережью, чтобы, ударившись о скалы, подать назад с тугим, упругим гулом.
Исправительное учреждение находилось в графстве Фейрмонт, в ста милях к востоку от Кейп-Хейвена.
Тучи громоздились, как проступки, ошибки, стечения обстоятельств. Все, кого в этот час вывели на прогулку, разом застыли, запрокинув головы к небесам.
Уок вырулил на пустырь, заглушил двигатель. Вой сирен, окрики конвойных, вопли заключенных. Их души тоже вроде океанского вала, которому еще катить и катить, глотать мили прерий, в которые Бог и не заглядывал.
Место не для пятнадцатилетнего пацана неважно, что за ним числится. Судья в Лас-Ломасе бровью не повел, объявляя, куда конкретно упекают Винсента; вогнал в ступор всех присутствовавших. Мир тогда пошатнулся. После Уок думал о том злосчастном вечере; ущерб не свелся к одной только детской смерти. Он расползся паутиной, которая затянула слишком многих так или иначе причастных. Беда пошла по второму кругу, свежесть и новизну жизни испакостил распад. Уок помнил, как это сказалось на отце Стар, и ежедневно наблюдал в ней самой; однако знал, что хуже всех приходится Дачесс, ибо ночь тридцатилетней давности громоздится на хрупких ее плечах.
Уок вышел из машины, кивнул охраннику Кадди высокому, худощавому, улыбчивому. Вот тоже персонаж По обстоятельствам службы должен был ожесточиться но остается приветливым и добрым.
Что, Винсента Кинга забирать? Присматривай за ним в Кейп-Хейвене; и за остальными тоже. Кадди заулыбался шире, добавил: Как там у вас вообще? По-прежнему райское местечко?
Да.
Эх, сюда бы сотню таких, как Винсент Тихий не видно его и не слышно, хоть любого из наших спроси.
Кадди двинулся к воротам, Уок подладился под его шаг.
За первыми воротами были вторые. Лишь после них открылось здание тюрьмы, выкрашенное в зеленый цвет. Кадди утверждал, что краска обновляется каждую весну.
Нет цвета полезнее для глаз, чем зеленый. Успокаивает, о прощении говорит и о личностной трансформации.
Двое мужчин, сжав от старания рты, возили кистями по бордюру.
Кадди приобнял Уока за плечи.
Винсент Кинг положенное отсидел, но сам еще этого факта не осознаёт. Ему время потребуется. Если что сразу звони мне, договорились?
Уок остался ждать в приемной. Окно выходило во двор, заключенные наматывали круги. Головы у всех высоко подняты, будто Кадди объяснил им про грех стыда. Если б не шрам колючей проволоки, от пейзажа дух захватывало бы. Поистине, из окна открывалась земля обетованная. Люди в оранжевых робах были собой прежними то есть группкой потерявшихся детей.