Тогда, оторвавшись от «Кота», она повела себя, как ей самой казалось, очень разумно. Помчалась на квартиру, мгновенно собралась (Филатыч мог появиться с минуты на минуту). Набив самым необходимым рюкзачок, решилась наконец заглянуть в трофейный чемодани затряслась в сладостном ужасе. Буквально на автопилоте поехала как можно аккуратнее в ближний аэропорт. По дороге немного оклемалась и вспомнила о чужом пакете на заднем сиденье. На окраине уже, между двумя пустынными по раннему часу троллейбусными остановками, съехала на обочину и остановила тачку. Перетащила пакет вперед и, чувствуя себя никакой не Бонни, а позорной воровкой, вытряхнула на сиденье шмотки своего временного Клайда.
Пиджак из немнущейся материи, в карманах триста с чем-то гривен, три по сто баксов, две тысячи белорусских «медведей», полтинник и два гривенника; упаковка секретных резиновых приспособлений, ага, «с клубничным вкусом» Тут Антонина покраснела, однако решила обдумать все обстоятельства, связанные с этой последней находкой, как-нибудь на досуге. Шелковая (надо же!) рубашка, в карманчике пусто; давешний галстук в тон к пиджакуразвязанный, что бесполезно свидетельствует об умении управляться с этими мужскими удавками. А вот «медведи», возможно, подсказывают направление отхода. Ни зажигалки, ни сигарет (ведет хоть и преступный, но здоровый образ жизни!). Оглянувшись, она переложила в сумочку деньги, надорвала блестящую подкладку пиджака, попыталась оторвать у рубашки рукавне вышло, скомкала ее, засунула в пиджак, в карман пиджака галстук, выскочила к маячившему неподалеку мусорному ящику, сунула в него сверток. Ей казалось тогда, что если будет делать все как надо, то обойдется, но разве она не была права? Буквально докатилась до аэровокзала, оставила на платной стоянке тачку, как и обещала Филатычу. Когда расплачивалась с хамоватым тинэйджером ворованными (а вдуматьсяи того хуже!) деньгами, впервые ощутила преимущество богатства, невидимую перегородку, отделившую ее от малого, вынужденного растягивать скудные свои доходы от получкии почти до получки.
Заревел, прогревая двигатели, невидимый самолет, народу у аэровокзала погустело, несмотря на рань. Антонина как-то успокоилась и решила позвонить в гостинку Пахомию. Первым делом, чтобы разбудить: если она ночь не спала, с какой стати ему дрыхнуть? Ну и напомнить насчет тачки. Потом сразу повесить трубку. Достала мобилку, разблокировала звук, нажала номер «I», порадовалась, что он больше никогда не понадобится. Пять гудков, восемь, десять Отсоединилось. Снова Фклатыч не отзывался. Поехал, стало быть, сразу домой. Антонина знала, что он, когда дома, всегда первым поднимает трубку, к тому же супруга, эта индюшка перекрашенная, в будни в это время (ого! быстро натикало) на работе, поэтому смело нащелкала домашний номер. Занято. Не спит уже, старый греховодник Она повторила набор.
Да отстаньте вы от меня с вашей кафедральной проверкой! Нет уже Пахомия Филатовича, застрелен киллером! Полиция здесь Зачем?
Кто у телефона? Представьтесь.
Мужской голос, сменивший истеричные бабские выкрики, был басист и требовательно доброжелателен. Антонина шваркнула трубу под ноги, и сама едва не брякнулась на асфальт. Какой-такой киллер? Пахомия убил этот обритый наголо сукин сын. Можно ли «Кота» называть сукиным сыном? Скотина безрогая! Не успел пальнуть в нее. так со злости пристрелил невинного доброго дядечку. Но теперь Тачку заберут отсюда менты, а этот противный парковщик запросто ее вспомнит. А не найдут здесь, того хуже: поедут на платную стоянку, и тогда уже сторож (мразь, доносчик!) расскажет о девице, которая брала тачку. Единственный способ избежать этогопоставить тачку как можно скорее невдалеке от места убийства (ужас какой!): менты подумают, что покойник приехал своим ходом, и не станут дальше копать.
В ячейку камеры хранения засунула Антонина чемодан и рюкзачок. Переложив в рюкзачок и карманные деньги «Кота», осталась с остатком стипендии в сумочкеи с пластмассовым жетоном, на который обменяла все свое неправедно нажитое богатство. Жетончик засунула в прореху, образовавшуюся в подкладке сумочки. Теперь она, если не сможет оставить машину незаметно, расскажет ментам, что взяла тачку и поехала погулять, покажет доверенность и тэ дэ.
У нее получилось. Никто не подбежал к тачке, когда она припарковалась в полусотне метров от банка «Копейка». Сама удивляясь собственной выдержке, Антонина, прежде чем выскочить, успела протереть платком руль и везде, где могла оставить свои отпечатки. Все сошло спокойно, но ее удивило, что в «Копейке» и вокруг банка не сновали менты. Более того, банк работал, а место, где, как она смекала, один из ее поклонников застрелил другого (жаль, что не на дуэли!), не было ограждено желтой лентой. «Перечитала ты, мать, американских детективов», усмехнулась Антонина. Потом, удивительную легкость без пугающего багажа ощущая, вышла она к трамвайной остановке и поехала в сторону центра. На Дмитриевской увидела вывеску парикмахерской, выскочила на остановке и вернулась на нее уже стриженой шатенкой. Узкая улочка показалась ей Очень уютной, к тому же с фасада, обильного архитектурными излишествами, кособокая и временем побитая кариатида усмехнулась ей раскосыми почему-то глазами. «Купить бы тут себе квартирку, вздохнула Антонина. А Сержику на любимой его Володарке, так ходили бы друг к дружке чайку попить, травки покурить». Подкатил трамвай, нужно было прокладывать маршрут, мотаться по городу, пригородным и прочим шоссе, чтобы оказаться в конце концов на этой лесной тропинке.
А вот и опушка впереди. Сквозь ветви крайних дубков белели уже избы Стрельцово-Лежачей, бревенчатые по-кацапски, беленые по-хохлацки. Под вечер приползет автобус из Старозыбково, и она уедет пустым обратным рейсом. Тонька огляделась: место должно быть и приметным, и глухим одновременно, а походной лопаткой она обзавелась за триста километров отсюда.
Она вышла из лесу с одним маленьким рюкзачком. В здешней камере хранения не выдают ни жетона, ни справки, а печать может разве что дятел поставить. Остались при ней только деньги «Кота» (тратила их уже без всяких тебе комплексов), а из основного фондастолько, сколько может понадобиться скромной девушке для завершения образования в престижном западноевропейском вузе. Основной фонд по-прежнему ее страшил, и она поняла, что в детстве напрасно посмеялась над рассказом матери о том, как той единственный раз в жизни удалось найти деньги. Было это до хрущевской денежной реформы. Покойная бабушка отправила девятилетнюю мать Антонины за хлебом, а та нашла на тротуаре у колонки кошелек, а в нем семь рублей и мелочь. Так мать и кошелек, и деньги выбросила в дыру уборнойвот до чего перепугалась. Теперь Антонину больше всего страшил удивительный факт, ею установленный, когда накупила в Чернигове на автовокзале целый ворох газет за два дня: там не было ни слова ни об ограблении «Копейки», ни об убийстве Филатыча. Не бог весть какой деятель, чтобы о нем некрологи в «Сегодня» печатать, но все равно странно.
В животе подсасывало, однако она хорошо помнила, что в Стрельцово-Лежачах магазин открывается после четырех пополудни, а чайной или буфета нету. Да и нечего светиться в приграничном как-никак месте. Лучше уж обойти деревню за огородами, а на автобус сесть, проголосовав на дороге. Антонина пошарила в рюкзачке, обнаружила пакетик чипсов и набила ими сухой рот. Поискала глазами пенек или хотя бы кочку повыше. Через несколько минут она ужо спала, уронив голову на колени, такая хрупкая и беззащитная в своей грязной вытертой джинсе и позеленевших белых кроссовках.
Холодным ветром пахнуло, когда изменение произошло в природе. Высоченная костлявая девица с белесыми нечесаными волосами, водной длинной холщовой рубахе стояла над Антониной в раздумье. Надо ли откручивать ей голову? Да, она, иноземка, в полдень сидит у поля ржи, но ведь не вырывает же колосков, не жнет ведь в заповедное это время Тут полудница затряслась, клацая зубами, в припадке горького смеха. Какое время, какой серп, какие там колоски? совсем уж заморочилась, состарившись в девках! Вон она рожьзелена еще, а приблуда Полудница всмотрелась в спящую иноземку и щелкнула сухими костями пальцев. Почти сразу же полетели по траве, догоняя друг друга, тени облаков, темнота мгновенно охватывала небо и тут же смывалась зарей, проростки ржи тянулись вверх, покачиваясь и дрожа в мигании света-тени, колосились и желтели. Полудница вдругорядь щелкнула пальцамии все замерло. Только вот на пне и под ним вместо девки-иноземки лежала кучка несвежей одежки и снова побелевшие на солнце кроссовки.