С шиповником? Дружишь? Стасов многозначительно закивал, Так-так, интересно. И как давно вы общаетесь?
Да прекращай свой сарказм. Ну правда. Шиповник же, он очень круто меняется, у него то эти рыжеватые плоды, то цветы розовые. То он весь высыхает, сморщивается, колючки у него обнажаются, а то снова такой радушный, полный жизни. Так вот я ходила через проходной двор, и там целая клумба шиповником засажена. Я бывала там в разные моменты жизни и в разных настроениях и останавливалась около него, думала о своем. Трогала плоды или листья, они мне нравились. И как-то так просто начала сама с собой болтать типа: «Ну привет, шиповник, это опять я и опять у меня жопа». И знаешь, мне как будто пришел от него ответ. Мне стало все так понятно, и потом я снова, проходя мимо него, останавливалась там и болтала с ним.
Ну это хорошо, что ты такая дружелюбная!
Ха-ха!
Стась.
Ау?
Я хотел сказать кое-что, он опустил лицо и принялся ковырять стол ногтем.
Только не опять вот это вот все, что любишь меня и я такая, какая сама не знаю, Стася начала было растягивать рот в улыбке, как заметила, что Стасов посерьезнел. Она посмотрела на него внимательнее, чем обычно. Между бровей у нее пролегла складочка.
Я перебираюсь в головной офис в Москве. Подавал заявку на перевод перед корпоратом. Босс говорил, что дело дрянь и он меня не отпустит ни за какие коврижки. Но сверху поднажали и дали добро.
И когда перевод?
Я думал, после лета, с сентября, но они забирают меня прямо сейчас.
Прямо сейчас? Лицо у Стаси вытянулось, и он впервые заметил на нем выражение беспомощности.
На следующей неделе. Мне уже организовали корпоративную квартиру. Заканчиваю тут несколько дел и могу отчаливать.
Стася улыбнулась, но немного сдавленно.
Это же очень хорошо, Стасов. И почему ты вообще передо мной отчитываешься, мы же сразу с тобой решили, что это у нас на выходные. Сегодня мне мелкого от бывшего забирать. Она глянула на часы. Так уже вот времени совсем не остается. Вот это я балда. Надо гнать домой, переодеваться, и за ним, а я расселась.
Стася вскочила на ноги, задела рукой креманку со сметаной, та с брызгами полетела на пол, измазала стену по касательной и дверь. Оба кинулись убирать. Стася размазывала сметану по полу, Стасов рыпнулся за мокрой тряпкой у раковины.
Я уберу, собирайся за мелким! приговаривал Стасов, растирая жирную сметану по полу.
Я уберу, уберу, вот я неуклюжая, причитала Стася, пытаясь снять следы своего свинства со стены.
Кое-как, больше растерев, чем убрав, оба они поднялись на ноги и посмотрели друг на друга.
Давай я тебя отвезу, произнес Стасов тихо и неуверенно.
Нет, не нужно, я сама.
Но я хочу.
Не надо, правда. Перед смертью не надышишься.
А мы вроде бы и не собирались тут помирать.
Это верно. А что собирались?
Жить и радоваться жизни.
Это верно.
Ты сможешь приехать ко мне как-нибудь. Может, даже с мелким, а?
Стася смотрела на Стасова внимательно.
Да, погуляем там. Ну я обустроюсь сначала. А потом приезжайте, правда! Будет весело.
Да, я помню, что ты любишь детей. Стася обошла Стасова и направилась к прихожей.
Одним движением сняла свитер и осталась совсем голой. Стасов замер, уставился на ямочки на ее пояснице. Вокруг них пестрела россыпь веснушек взрывом конфетти.
Может, я все-таки отвезу тебя? У меня сегодня все еще свободный день.
Стасов, она развернулась к нему и посмотрела в глаза, как охотник перед медведем-шатуном. Не надо меня никуда везти! Я хорошо понимаю свое место. Всё классно. Было мило, правда. Она надела платье в цветочек и тельняшку парня из кафе. Кстати, я кофту отхватила. Вчера еще не подозревала, что будет так холодно. Что погода испортится. Она сняла с плечиков косуху, надела и вышла за дверь.
Стасов глянул за окно. От утреннего солнца не осталось и следа. Небо стало темным и тяжелым. И правда, погода испортилась. Очень сильно испортилась.
Дома делать было нечего, Стасов не находил себе места. Вроде бы все у него было хорошо. Стася такая адекватная. Расстроилась, конечно, но могло быть и хуже. Правда, перед глазами стояла ее дрожащая нижняя губка. Может, ему показалось. Но как будто бы дрожала. Так бывает у детей, готовых вот-вот разрыдаться. Дрожь, которую она скрывала, больно покалывала Стасова в области груди. Скорее всего, показалось, решил он, стараясь об этом не думать.
Он наскоро собрался и поехал проведать маму. Она всегда была ему рада. Круглый столик с кружевной скатертью, уставленный сладостями, напоминал детство. Те же запахи, то же настроение. Только все меньше. Раньше мамин сервант виделся Стасову здоровенным, а теперь стал куцым, скукоженным. И хрустальная посуда, что стояла в нем до специального повода, теперь не казалась такой волшебной.
Мам, а почему мы никогда из этих хрустальных бокалов не пили?
Как не пили? На Новый год всегда доставали и пили.
Не помню. Правда, что ли, доставали?
Доставали, доставали, только когда к нам отмечать приходили тетя Алла с дядей Сережей, а когда мы вдвоем с тобой отмечали, то не доставали.
Вот я и думаю. Вот и не помню. А я хотел бы.
Чего хотел бы?
Хотел бы всегда из них пить, и не только по праздникам. Стасов подошел к серванту.
Мама дернулась по привычке его остановить, чтоб не лазил в сервант, и осеклась. И чего такого, пусть пьет из хрусталя, в самом деле. Он достал себе бокал. Вышел в кухню, сполоснул его и вернулся за стол.
Чего это ты сам не свой, сына?
Стасов пожал плечами. Налил себе воды в стакан из кувшина. На кружевном столе стояли сырники, и они вывели его из равновесия.
Чего не ешь? Твои любимые. Со сметаной двадцатипроцентной.
Не хочу чего-то. Может, огурцы соленые есть и докторская?
Мама глянула на сына испуганно.
Мам, а почему ты замуж так и не вышла второй раз?
Женщина выронила ситечко для чая. Приспустила с носа очки, сильно увеличивающие глаза.
Ты с Олей, что ли, снова виделся? Мать пыталась разглядеть в растерянном ребенке проблески знакомой личности.
Нет, с Олей не виделся. Я, знаешь, мам, больше вообще не парюсь по той ситуации, ну было и было. Не осуждаю ее. Я все сделал ведь для того, чтобы она поступила так, как поступила. Мне ее судить нечего.
Это очень хорошо, что ты это понял. Так, может быть, вам с ней поговорить? Скажешь ей все то, что мне сейчас? Женщина говорила украдкой и аккуратно, знала, что обычно такие темы выводят сына из себя.
А не хочу я, мама. Всё уже сказано и сделано, и самое лучшее, и самое худшее, все. Я ее так люблю
Глаза матери засияли и снова потухли.
Люблю, но уже как прошлое, пройденное. Ты мне лучше расскажи, почему не вышла больше замуж?
Думала, нам с тобой без всех будет лучше.
Хочешь сказать, это из-за меня?
Не то чтобы. Из-за себя. Из-за всего. Не верила, что получится. Не представляла. Боялась. Она задумалась. Так было проще всего.
Что проще? Что проще, ма? Тянуть одной сына? Жить без мужской ласки? Что же в этом простого?
Проще не испытывать больше боли потери. Проще не разрывать сердце между тобой и еще кем-то. Проще ничего не решать и не менять.
Мам! Ну ты же учила совсем другому на своих уроках! Мы без конца анализировали, как малодушен князь Андрей, убежавший на войну. Ты учила нас благородству, решимости. Как осуждали мы сестер Чехова, что только и грезили Москвой, но не делали ничего. И теперь ты говоришь, что просто боялась?
Да, говорю, да. Да!
А теперь ты советуешь мне идти за Олей? Так, может, мне тоже лучше просто ничего не решать? Почему это мне надо идти за ней, а тебе не надо было искать счастья? Почему, а?
Да потому, что не было у меня такого, за чем идти. Да потому, что, может быть, если бы и было, и пошла бы я. И не было бы отговорок и оправданий. А не было, сын. Не было ничего. Выживали все, как могли. Детей поднимали. Не было дела никому до лямуров. У кого сложилось, тем повезло, а у кого нет, так и стали доживать.