Внутри тожепреданья глубокой старины с редкими вкраплениями современности в виде электронной очереди, которая все равно не работала. Линолеум на полу вздулся, каталки грохочущие, старинные.
Перед травмпунктом толпа, вперемешку взволнованные мамашки с детьми и нетрезвые дядечки с ободранными физиономиями.
Данг двинулась было к окошку с надписью «Регистратура», но Таня шепнула:
Наш путь неофициальный.
Первый шок у нее миновал. Тоже наши реалии, ничего не поделаешь. Зато условностей меньше. В столице с тебя маску обязательно потребуют, бахилы, паспорт и вообще посещения в связи с эпидемией ковид-19 запрещены. А здесь санитарным мерам особого значения не придаваливидно, и без того забот хватало.
Указатель утверждал, что реанимация располагается на третьем этаже и вход туда категорически запрещен. Таня вытянула из кошелька несколько пятисотенных купюр, распределила по разным карманам. Обернулась к массажистке:
Нужна легенда. Кто мы ей? Подругпустят вряд ли. На сестер тоже не тянем.
Можно назваться волонтерами, предложила массажистка.
Предложить помощь в интенсивной терапии? усмехнулась Садовникова. Не поймут.
Мы можем быть волонтеры для Митья, ее сына. И прийти сюда по его просьбе.
А ты соображаешь!
Они поднялись на третий этаж. Заняли выжидательную позицию подле двери с кодовым замком. Посторонних вроде бы не допускают, но из реанимации уверенной походкой вышла бабеха с хозяйственной сумкойпо виду совсем не медик.
Тане к ней подкатила:
Скажите, пожалуйста, а как туда попасть?
Так главный врач пропуск дает. Или с сестричками договориться. За малую благодарность, словоохотливо объяснила посетительница. Они только рады будут: все равно ухаживать некому.
Сама надавила на звонок, попросила:
Аленушка, пусти девочек! Вы к кому? К Сизовой они!
Аленушка оказалась пышнотелой, кудрявой, щечки румяные, губки бантиком, вид мечтательныйбудто не в больнице, а в библиотеке работает. С удовольствием приняла две пятисотенных (Таня решила не мелочиться). Выдала бахилы с масками, велела надеть одноразовые (но на вид сильно бывшие в употреблении) халаты и шапочки.
Спросила почему-то с надеждой:
Вы пациентке родственники?
Не совсем, осторожно отозвалась Таня.
Жаль, вздохнула Аленушка. Никому не нужна она
В реанимации духотища, больные все голые, мужчины, женщинывперемешку, в одной огромной палате. Стонут, кричат, какой-то старичок Алену попытался за полу халата схватить. Но та и ухом не повела, руку молча стряхнула, мечтательный вид сохранила.
Провела их в дальний угол. Драматически объявила:
Вот она, горемычная.
Недвижимое тело. Глаза запали, утопают в черной синеве. Губы ввалились. К лицу лейкопластырем приклеены трубочки, соединяют рот и нос с натужно шумящим аппаратом.
Данг ахнула. Тане тоже стало жутко. Она не знала, как выглядела Женя до болезни, но женщине здесь лет шестьдесят. И смотрится она совсем, ну, абсолютно мертвой.
Седьмой день в коме, печально прокомментировала Алена.
В медицинской? с умным видом уточнила Садовникова.
Если бы, вздохнула медсестра. Уже привезли ее в таком состоянии.
А что можно сделать?
Надо было сразу, как инсульт случился, экстренные меры принимать, печально сказала Аленушка. Сейчас поздно уже. Добавила шепотом: Врачи между собой говорят, что надежды нет. Хотят от жизнеобеспечения отключать.
То есть ее мозг мертв? спросила Садовникова.
Данг поморщилась. Аленане слишком уверенным тономобъяснила:
Пока не мертв. Но доктора ставят «минимальное сознание минус» это состояние, близкое к вегетативному.
Можно можно нам побыть рядом? почти без акцента попросила Данг.
Конечно, кивнула медсестра. Поговорите с ней. Такие больные все слышат. И им очень важно внимание.
Но Тане даже подумать было страшноостаться подле недвижимого, незнакомого, почти мертвого тела. Не ее ипостась«с больным сидеть и день, и ночь». Лучше действовать.
Где ее лечащий врач? строго спросила она у медсестры.
Домой ушел. Он после суток.
А главный на месте?
Должен быть. Аленушка взглянула с опаской.
Отведите меня к нему.
* * *
Садовникова представляла, что рулевой в захудалой больничке окажется пожилым, усталым, с мудрыми морщинками в уголках глаз. Но в ледяном холоде кабинета (в отличие от душной реанимации, кондиционер здесь имелся) ее встретил истинный выпускник Оксфорда. Ботинки сияли лаком, под безупречным халатом виднелись брюки в клетку, оправа очков блестела золотом.
Поначалу Тане доктор категорически не понравился. Но пригляделась: мужик не старый, а лоб весь в морщинах, глаза в красных прожилках. И наряд не из бутика. Брюки на пафосную марку «Burberry» только клеткой похожи. На глянце башмаков проступают более темные пятнапохоже, маркером цвет восстанавливали. Можно только уважать человека. Пижонить на грошинелегкое искусство.
И английскую марку старается держать. Учтиво предложил чаю, спросил, чем может служить.
Я по поводу вашей пациентки Евгении Сизовой. Она в реанимации, в коме.
Тот сразу насторожился:
Вы ее родственница?
Нет. Я волонтер. Очень кстати оказалась легенда. У Сизовой сын семи лет. Отец целый день на работе, ребенок один. Мы взялись помогать семье. Вот, пришла узнать каковы перспективы.
Доктор снял пенсне (конечно, не золотое), взглянул цепко, светски молвил:
Вы понимаете, что я не вправе разглашать медицинскую тайну?
Да все я понимаю. Но мне нужно знать: есть ли у нее шансы?
Шансы, шансы, скривился денди. Вы нашу больницу видели? Много у нас тут возможностейбольных с инсультом выхаживать? Может быть, технологии новейшие? Или хотя бы нейрореанимация имеется?
Он сухо добавил:
Ее привезли уже в коме. Мы сделали все, что могли.
Но теоретическиочнуться она может?
Теоретически все бывает. Описан случай, когда пациент через девятнадцать лет в себя пришел. Но иллюзий лучше не питать. Это только в кино: красавицы проспят полжизни, а потом просыпаются здоровы, молоды и прекрасны. Или сериал я американский смотрелочнулся, с койки вскочил и сразу побежал с врагами драться. Реальная жизнь печальней. После дня в коме шансы на полное выздоровление еще есть. Но прошла уже неделя. Даже если она придет в себяскорее всего, останется глубоким инвалидом. Парализацияполная или частичная. Психические нарушения. А муж там такой, он поморщился, что возиться с ней не станет.
Это я уже поняла, вздохнула Таня.
Кстати. Из больницы мы будем вынуждены ее выписать.
Ээ то есть как? Куда? опешила Садовникова.
Куда родственники скажут. В частное лечебное учреждение. Или домой.
Таня вспомнила пациенткус трубками во рту и носу, подключенную к аппарату ИВЛ, и в растерянности спросила:
Но кто будет за ней ухаживатьдома?
А кто за ней будет ухаживать здесь? парировал врач. У меня средний медперсонал на две ставки работает. А ей нужно раз в два часа положение тела менять. Специальные мази от пролежней накладывать трижды в день. Кормить парентерально. Подмывать, слизистую обрабатывать. Поймите, милая девушка, он сердито отодвинул чашку, в реанимации я ее больше двух недель по регламенту держать не могу, а в отделении смотреть за ней некому.
Разве можно выписать из больницы человека в коме? искренне удивилась Татьяна.
Угрожающее жизни состояние мы купировали. Сейчас ей в первую очередь нужен хороший уход. А его обеспечить в условиях нашего стационара невозможно.
Тут он прав.
А если нанять для нее сиделку?
Предлагали супругу. У нас девочки подрабатывают, частным образом. Он отказался. Сказал, дорого.
Скотина, не удержалась Таня.
Не судите опрометчиво, укорил доктор. У меня одна пациентка после автокатастрофы больше года в коме пролежала. Родные за нее бились. Сиделка круглосуточно, шарлатанов каких-то приводили, разговаривали с ней, любимую музыку слушать давали. Куча денег, сил и надежд. В итоге все равно умерла.
А у Сизовой сколько шансов в сравнении с ней?
Никто вам не скажет. На боль реагирует, еще кое-какие реакции сохранены. Но с каждым днем надежд на выход в ясное сознание все меньше.