Николая можно?
Какого? спросил неприветливый голос.
Тектониди. Интересно, сколько там Николаев, задумался Олег.
Подождите минуточку. Голос дал трещину.
Слушаю вас. Это мать Николая, Елизавета Сергеевна.
Здравствуйте. Елизавета Сергеевна. Это я, Олег Соколов
Олежек! голос срывается. В трубке слышны всхлипывания. Олежек, нет больше Коли! Умер сынок мой
Олег очумело смотрит на телефон, не веря своим ушам.
Как умер? такого холодного душа он еще не испытывал. Как умер?
Уж год скоро. Теперь из трубки доносятся рыдания Олег отшатнулся, услышав «умер». Это на гражданском языке так называется«умер». На военном языке он просто «двухсотый». Жизнь, значит, все-таки поставила свою точку. И невидимый «черный тюльпан» унес Николая с этой грешной земли.
Снова навалилось этотяжесть, тьма, пустота, из нее медленно проступили афганские скалы, красные от заката, ловушка ущелья, соль на губах, тяжесть бронежилета и двоеспина к спине. Опять будто рубанули по только что зажившему. Хорошо, что один, что Таня прилетит позже. Сейчас не нужно никого, ничегозабыться, справиться с мучительным комом в горле Пятьдесят граммов из фляжкисмыть с губ испепеляющую горечь
Но постучали в дверь, и на пороге возник сосед в неизменном тренировочном костюме и тапочкахне стареет, только съеживается как-то с годами. Вот теперь усох до неопределенного возраста: дашь ему и тридцать, и пятьдесят. Редкий для коммуналок соседлишку не спросит, с полуслова поймет. Нет, есть все-таки Господь! Прислал в трудную минуту своего архангела.
Привет, иностранец. Говорит, словно последний раз виделись только вчера. Архангел явно с бодуна. Значит, они души родственные, а потому разговор сладится. Совсем разложился под ихним влиянием. Один пьешь. За что? Не возражаю присоединиться.
Сосед прост как грабли. С чужими он не церемонится, демонстрируя презрительную взаимность. Со своимитем более. Да что церемонитьсяне одному такому иностранцу задницу вытирал у горшка.
Поминки справил. Олег благодарен за этот визит старого домового. Теперь за свой день рождения пью.
Так он у тебя когда? старик морщит лоб, крутит пальцами у виска. Я помню, не путай.
По новому стилю.
Давай по новому. И сколько тебе теперь?
Считай, в третий раз родился.
Нет, давай по порядку. Сосед пододвигает стул, по-хозяйски сбрасывает на диван пиджак. Вилкой Олега цепляет в банке огурчик. Кадык судорожно дергается. Сперва за того, которого поминаем. Прости, Господи, его душу грешную, не обидь там, наверху.
Без предисловий он скручивает пробку вискаря.
Этот парень грешником не был, вроде бы про себя бормочет Олег.
Несоответственно говоришь. Сосед льет точно, словно специалист по дробным числамдаром, что ли, лет десять, как на спор, пол-литру разводит с точностью до капли. На всех на нас грехов, как шерсти на кошке. Все грешные, потому вот и не живем, а расплачиваемся. Вливает в себя виски, будто в бездонную бочку. Не морщится. Делает паузу, прислушиваясь, как непривычная на вкус влага щиплет дремлющую язву. Говно пьем! С хрустом кусает огурец.
Это тебе кто сказал? Подобные разговоры с местным домовым оттягивают Олега от грустных мыслей.
Видение было.
Веришь в Бога?
Бывает, кроме него, больше и некому. Сосед снова хлещет заморское «говно», пока дают на халяву.
Этот парень грешником не был. Потому чтосолдат. И умер от ран, как солдату положено. Были времена, Митрофаныч, когда церковь все грехи воинам отпускала. А если они погибали, то нарекались мучениками, следовательно, безгрешными уходили. Мысли непотребно скачут, мешаются. Спиртное делает свое черное дело. Но на душе становится теплее. И Олег знает, что Митрофанычем все «будет раскрыто и понято», а потому не стесняется мыслей путаных, потаенных, тех, что не для посторонних ушей.
И кто их грехи приходовал?
Командиры на себя брали.
Ну, это когда были хорошие времена и хорошие командиры Насчет нынешних я сильно сомневаюсь. Ты вот в Афганесо смертью в орлянку. Ну, орден получил, корешу твоему тоже кое-что перепало вроде суммы прописьюродовое имение в полтора метра в вечное пользование А они? Ихнее делопосылать.
Меня никто не посылал. Я сам пошел.
Добровольцем, что ли?
Скажем, такна основании личного рапорта.
Зачем?
Если сегодняшних самых горластых слушатьвроде и незачем. Тех, которые могли объяснить, уже нет, остальные геополитикой головы морочат. А солдату куда деваться, если он солдат Олег невольно принимает фразеологию архангела.
Совсем, что ли, хреново, а, Олег? тот скрюченными пальцами тянет сигарету. С интересом разглядывает, недоверчиво нюхает. Машинально разминает. Что теперь делать будешь?
Для начала с обходным листком пробегусь. А дальше начальство скажет. Мы такая страна.
Точно, разложился. Мысли высказываешь. Сосед курит «Кэмел», как махорку, пряча сигарету в кулаке.
Я раком, извини за выражение, ходить не умею. Может, правда, научат. Больно уж у них аргументов много на каждый факт. Олег льет себе щедрой рукой.
Татьяна-то скоро?
Я же сказалне заржавеет. Такая страна.
Про остальное не спрашиваю.
Ты настоящий наш человек. Знаешь пределы. От лица службы объявляю благодарность.
С поднесением, Митрофаныч поднимает стакан.
Не меняешься, улыбается Олег.
Сам сказалтакая страна. А виски твоеговно.
«Была без радости любовь, разлука будет без печали»Олег последнее время довольно часто вспоминал эти строки. Действительно, любви в разведке ему испытать не пришлось. Молод, видно. Однако работал не за страх, а за совесть, за чинами не гнался и от ответственности не бежал. А потому, надо полагать, на роду было ему написано сгореть, как свечке. Обиды за происшедшее не испытывал, рядом с ним были и работали хорошие люди, а потому комплекс вины, даже не за свою ошибку, глодал значительно сильнее.
В конце концов, может, и к лучшему, что так получилось. Сгорел-то юнец сопливый, хоть и Афган за спиной, и две сотни прыжков с парашютом. Но не этим меряется величина значимости там, где он служил. Сформулировав эту мысль, Олег вдруг осознал некоторую, что ли, лингвистическую недостаточность родного языка. В нем не хватает времен. Нет никакой разницы между давно прошедшим и прошедшим временем. И так и так«служил». Что давно, что недавно. А времена между тем разные. Ну да ладно. Служил так служил. Пусть. В разведке много хороших, настоящих парней. Их значительно больше, чем карьерных военных и обкомовских сынков.
Как бы то ни было, даже при всей мерзопакостности ситуации продуктом распада, болтающимся в проруби, он себя не чувствовал. Правда, печаль все-таки была, хотя и не в той форме, что описана поэтом. Печаль глодала отнюдь не по поводу расставания с подразделением, где он многих считал своими. Печаль была потому, что до мурашек на коже он ощущал себя человеком-неудачником. Неудачников не любят нигде, а в разведке особенно. От неудачников исходит особое чувство опасности. Это известно многим людям, деятельность которых сопряжена с риском.
2
Выполнив необходимые формальности, изрядно попотев на коврах с разными рисунками, вдоволь наслушавшись слов соболезнования от товарищей по работе. Олег наведался в кадры.
Старый седой полковник, тертый калач в кадровых вопросах, долго не рассусоливал. Вкратце обрисовав перспективу, вытекающую «из текущего момента», взял быка за рога и предложил Олегу отсидеться в аналитическом подразделении. Том самом, про которое горько шутили аналогичные погорельцыходить в разведку с клеем и ножницами. Ход был в целом очевидный и естественный. Однако подобная перспектива удручала. Попасть в толпу людей, ожидающих автобуса из Ясенево по окончании рабочего дня, радости было мало. А потому, недолго поразмышляв над предложением, которое можно было предугадать с высокой точностью, не приезжая в «Лес», как называли комплекс зданий ПГУ, Олег попросил листок бумаги. Его просьба, а точнее рапорт, была не менее лаконична. «Прошу перевести меня в любое подразделение КГБ СССР». На лице кадровика эмоций не читалось, отчего в груди Соколова защемило из-за чувства какой-то брошенности