Решение уехать я принял под влиянием эмоций, сразу после пожара, убийства Мартина Вика и слов Паррса о том, что на меня готовилось покушение. Сейчас, при свете дня, это решение все равно казалось единственным выходом, и накануне ночью я несколько часов обдумывал письмо младшей сестре. Больше мне не с кем было прощаться. Я всегда отгораживался от людей, навсегда обрывал связи. Это было одним из моих немногих врожденных талантов, но здесь и он уже не срабатывал.
Внезапное желание сказать ей хоть что-нибудь было трудно объяснить.
И почти невозможно исполнить.
Нас разлучили в детстве, вскоре после того, как забрали в детдом; мы не общались больше двадцати лет. Однако наши отношения никогда не заканчивались. Похоже, мы оба следили за судьбами друг друга и несколько раз чуть не встретились. И совершенно точно проходили мимо друг друга на улице. Однажды я даже пришел к ее дому в южном пригороде. Но у меня перехватило дыхание, перед глазами замелькали огненные сполохи, я застыл на крыльце, словно парализованный, и не смог постучать.
Энни пыталась со мной связаться один или два раза. Она знала, что я полицейский, и наводила справки обо мне, когда к ней вломились в дом. Даже написала мне, потому что увидела мое имя и фото в новостях после того, как меня арестовали за кражу наркотиков из хранилища для улик. Я взял в руки ее письмо. Я столько раз разворачивал и складывал его за два года, что бумага на сгибах истончилась. Со временем оно, наверное, рассыплется и избавит меня от необходимости отвечать. Я провел пальцами по строчкам и отчетливо понял, почему так и не смог ответить.
В письме не было никакого осуждения, только сострадание, доброта и попытка преодолеть пропасть между нами.
Как я мог вломиться в жизнь такого человека?
В каком-то смысле хаос, в котором я оказался, был идеальным решением проблемы. Действовать надо быстро, немедленно связаться с ней, а потом исчезнуть из ее жизни навсегда.
Здравствуй и прощай.
Я нашел черновики ответа с итоговым вариантом. Краснея от стыда, прочел сплошные оправдания: почему в газетах написали неправду, почему отвечаю ей только сейчас, да и лишь для того, чтобы сказать, что общения не будет, что я обрываю даже ту призрачную связь, которая у нас была.
По письму я выходил человеком, у которого на все есть оправдания, патологическим лжецом. Ну, хотя бы это честно. Я начал было перечитывать ответ, но после первых же фраз сложил листок пополам, еще раз и еще, а потом скомкал.
Стены гостиной будто давили на меня, зажимая книжными шкафамиединственным личным штрихом, который я привнес в интерьер. Я провел пальцем по корешкам книг, нашел десять нужных томиков в мягких обложках и достал спрятанные в них банкноты. Положил их на папку и пошел в коридор за стремянкой. Поставил ее в центре гостиной, взял папку и деньги и забрался наверх. Здравый смысл подсказывал, что ценные вещи лучше хранить в разных местах, но пришло время собрать их вместе.
И подозревать всех и вся.
Я аккуратно открутил светильник, поднялся на ступеньку выше, сунул руку в отверстие и нащупал ручку сумки. После событий субботней ночи и воскресного утра сумка должна быть наготове.
Я потянул ее к себе, но тут раздался стук в дверь.
Было шесть тридцать утра. Монументальный вход в подъезд предполагал, что визитерам необходимо позвонить в домофон. Я замер, задержав дыхание. Снова стук, на этот раз более настойчивый. Я сунул папку и деньги в отверстие на потолке, потом добавил к ним письмо сестры и свой ответ.
Светильник легко встал на место. Я тихо спустился со стремянки, сложил ее и прислонил к книжному шкафу, поморщившись от звяканья металла. Потом открыл дверь. Там стояла детектив-констебль Наоми Блэк.
Она протянула мне стаканчик с кофе и улыбнулась:
Ты ведь помнишь, что нам сказали? Прийти утром в понедельник, готовыми к бою.
Как ты вошла? спросил я, загораживая ей вход.
Сосед открыл, ответила Наоми и в ответ на мои недоуменно сдвинутые брови пояснила: Старик.
Квартира напротив пустовала. Внизу жили два студента, на верхнем этажепожилая женщина. Никаких стариков.
Секунду.
Я вышел на площадку и прикрыл за собой дверь, чтобы Наоми не заглянула в квартиру. Посмотрел вниз. В подъезде никого не было, но дверь осталась распахнутой.
Он впустил меня, когда выходил, сказала Наоми. Ты как-то странно себя ведешь.
Угу, подыграй мне.
Пока я спускался по лестнице, она пробормотала что-то насчет моих актерских способностей. Из квартиры на первом этаже доносился шум фена, снаружишум улицы. Сквозь матовое стекло двери виднелся чей-то силуэт. Я распахнул дверь. Мужчина лет шестидесяти вздрогнул и уронил большую картонную коробку с одеялами.
Крепко сбитый, бородатый и лысый.
Ох, как вы меня напугали! Он схватился за сердце и рассмеялся. Вы Уэйтс? Нет, я не экстрасенс. Просто с остальными я уже познакомился. Я въезжаю в квартиру на втором этаже. Новоиспеченный сосед поставил коробку на пол и протянул мясистую ладонь. Робби Грант.
Я пожал руку и, запинаясь, извинился.
Знаете, что было бы очень кстати? спросил он. У меня все вещи в коробках, а я бы убил за чашечку кофе
Обычно я не спешил знакомиться с соседями, но тут уж ничего не поделаешьсам напоролся. Я подхватил коробку, и мы поднялись по лестнице. Наоми уже вошла в квартиру. Раздвинула занавески и теперь озадаченно глядела на стремянку возле книжного шкафа. Я протянул Робби коробку, нашел растворимый кофе и пристроил банку на коробку у него в руках.
Сразу же верну, пообещал он, идя к своей квартире. У него был властный вид бывшего полицейского и громковатый голос, который меня слегка раздражал.
Наоми улыбнулась:
Ну, я же говорила. Старик. Осторожно, не напрыгивай на пенсионеров. А то придется делать искусственное дыхание рот в рот
Я попытался придумать остроумный ответ, но описанная ситуация была не так уж невероятна, так что я молча сложил стремянку и унес ее в коридор.
Что-то ремонтировал с утра пораньше? Я не вовремя? спросила Наоми.
Ничего подобного
Наоми наклонила голову набок
Так расстроился из-за Сатти, что решил повеситься, пошутил я.
Наоми не засмеялась.
Сейчас шесть тридцать утра, констебль, и я не сообщал тебе свой адрес. И в гости не ждал.
Просто Наоми, ответила она прохладно. И у тебя больше нет секретов.
Если бы это было так, то я, возможно, уже сидел бы в тюрьме.
Мы уставились друг на друга, но тут вернулся Робби с банкой кофе и начал болтать о чем-то из вежливости.
Пресс-конференция через час, перебила его Наоми. Нам пора идти.
Кто из вас главный? спросил Робби.
Я посмотрел на Наоми, которая прошла мимо нас, стуча «мартенсами» по деревянному полу:
Все сложно.
2
Вся полиция сегодня скорбит, и мы твердо намерены провести полномасштабное и всестороннее расследование. Не оставив ни единой возможности скрыться ни убийце, ни возможным соучастникам или пособникам Старший суперинтендант Чейз обвела взглядом аудиторию. Всем спасибо.
Окончание заявления для прессы было встречено вспышками и щелканьем затворов фотокамер. Чейз сохраняла невозмутимый вид. По одну руку от нее сидел суперинтендант Паррс, по другуюглавный констебль Крэнстон. Обычно пресс-конференции такого масштаба проводил Крэнстон, но он уходил в отставку в конце года, так что конференция представляла хорошую возможность показать преемницу.
Ведь никто не знает, когда вновь подвернется такой случай.
Чейз была младше обоих коллег-мужчин. Ей едва перевалило за сорок, и, в отличие от них, она еще не утратила ни молодость, ни краски жизни. Не было и речи о том, чтобы пресс-конференцию провел Паррс. Серовато-седые волосы, серый костюм, землистая кожа и красные глазакак два лазерных луча на новейшей установке ужасающей разрушительной силы. Глаза же Чейз светились легким блеском, который приобретал разное значение в зависимости от ситуации. В формальном общении становился отражением острого ума. В неформальномсвидетельствовал о язвительном чувстве юмора, выработанном за годы допросов мужчин, которые ее недооценивали.