Но эта татуировка упрямо повторяю я.
А что в ней такого? Уверена, что ты её видела в новостях или, может быть, в каком-то другом месте, раз ты не была лично знакома с этой девушкой. К тому же, ты и представить не можешь, как много людей может иметь такую же татуировку, промочив горло, отвечает Лиза. В этом нет ничего, о чём тебе стоило бы беспокоиться.
«Если два врача, не сговариваясь, приходят к одну и тому же мнению, может быть, оно верное?» эта мысль пульсирует у меня в голове, когда я поднимаюсь с дивана, поджав губы в жалком подобии улыбки.
Я понимаю, тебя гнетёт твоя амнезия, и ты хочешь вспомнить тот день, возможно, тебе хочется узнать подробности той аварии, но тебе нужно научиться отпускать, мягким завораживающим голосом говорит Лиза. Твоё маниакальное желание всех и всё контролировать только усложняет тебе жизнь. Ну ты сама подумай, это всего лишь обычный день твоей жизни, что такого особенного в нём могло быть, что ты так цепляешься за него?
На языке вертится моя самая смелая и одновременно пугающая мысль: а что, если я слетела с катушек? А что, если я воплотила свой жуткий замысел? Нет, нет, нет! Заглядывая в лицо Лизы, я только молча качаю головой. Она растерянно смотрит на меня, но я уверена, стоит мне выйти за дверь, как она непременно сделает какую-нибудь уничижительную заметку в моём личном деле.
Наверняка я просто не справилась с управлением, соглашаюсь я, одёргивая майку. А татуировка Пожалуй, ты права, я действительно могла её где-то увидеть. Может быть, видела новости с фотографией этой девушки, но не придала сразу значения, а теперь вот так
Именно так! Тебе важно научиться отсеивать мишуру и концентрироваться на главном, а главное здесь это то, что ты жива.
Ты права, спасибо.
Всегда рада, охотно отзывается Лиза, делая шаг мне навстречу. Не забывай, ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь.
Конечно, отвечаю я, оборачиваясь к двери.
В кабинете Лизы есть ещё одна занимательная стена, расположенная прямо напротив её рабочего стола. В хаотичном порядке, хотя, вероятно, на самом деле образуя какую-то фигуру, развешаны чёрно-белые фотографии. Первый раз попав в эту комнату, я пару минут зачарованно изучала эти фрагменты человеческого тела: тонкая шея, изящные кисти рук, запястья, сведённые колени, стопы, пальцы. На некоторых из них можно было заметить интересные татуировки: божью коровку на запястье, сердечко на фаланге указательного пальца, колючую проволоку на щиколотке. Внезапно я ловлю себя на том, что, как и в первый раз, с интересом рассматриваю каждый снимок: может быть, Чеширский кот есть на одном из них?
«Это одна из форм арт-терапии», сказала мне тогда Лиза, но сейчас, чувствуя на себе её цепкий взгляд, я не верю в то, что эти разрозненные кусочки могут кому-то помочь исцелить душу. На меня это точно не действует.
До свидания, говорит Лиза, заботливо поправляя ручку моей сумки.
Я коротко киваю и выхожу за дверь. Если кот из моих кошмаров и был где-то подсмотрен, то точно не здесь.
5
Я толкаю тяжёлую дверь. Протяжный скрип ржавых петель заставляет меня сжаться и тревожно обернуться назад. Меня обступает темнота. Душная и вязкая, она окутывает тело, парализует волю. Я начинаю двигаться вперёд. Такое чувство, будто я парю в невесомости, но холод бетона, который я чувствую даже сквозь тонкую подошву мокасин, говорит об обратном. Я спускаюсь по лестнице. Тусклый уличный свет, что сочится в подвал сквозь маленькое окно под потолком, помогает мне сориентироваться и разглядеть предметы, заполняющие это мрачное нежилое пространство. Но я здесь не ради праздного любопытства, я спустилась на звон цепей. Не теряя ни минуты, я подбегаю к ней. Беглого взгляда на оголённое плечо достаточно, чтобы понять: это она. Я тяну к ней руку, когда она резко оборачивается. Её рот заклеен серой лентой скотча. Я поднимаю глаза выше и впервые вижу её лицо. Она смотрит на меня. В её глазах застыли слезы. Во взгляде читается мольба. Но стоит ей взглянуть на мою руку, как она тут же впадает в отчаяние. Её охватывает паника. Она мечется из стороны в сторону. Лязг цепей гулким эхом разносится по тёмному помещению. Дыхание становится отрывистым, свистящим. Она в ужасе.
Я сажусь перед ней. Убираю у неё со лба прядь белокурых волос. Но я здесь не для того, чтобы спасать. Поднимаю руку, и бритва нависает в сантиметре от её головы. Она сопротивляется. По комнате снова разносится металлический перезвон. Я силой сжимаю её щеки. И скотч, которым заклеен её рот, сминается в гармошку.
Не дёргайся, а то всё может закончиться прямо сейчас, говорю я, глядя в её обезумевшие голубые глаза.
Лезвие опускается ниже, и волосы золотым водопадом спадают на пол.
Мама, мама.
Меня обдаёт холодом. Его не должно быть здесь. Зачем он тут? Голос сына далеким эхом доносится до моего сознания. Я чувствую его прикосновения и теряю из вида зарёванное лицо пленницы. Темнота сгущается, и я сильнее сжимаю прядь шелковистых волос в ладони. Очередной резкий толчок в бок выкидывает меня на свет. Я вижу размытый силуэт прямо перед собой. Кто это? Вздрагиваю от неожиданности и страха.
Мама, слышу сиплый голос сына, и моё сердце накрывает волной нежности.
Патрик, всё хорошо? спрашиваю я.
Мне кошмар приснился, можно я с тобой буду спать? объясняет он.
Откидываю угол одеяла, приглашая его в свои объятия, и тут же резко вскакиваю. Смотрю на свои руки. Мои ладони пусты, но я же чувствовала прядь волос в своей руке. Растопыренной пятернёй вожу по простыням. Ничего нет.
Мама, что ты делаешь?
Всё хорошо, всё хорошо. Маме тоже приснился кошмар, бормочу я, стараясь не пугать сына.
Патрик залезает под одеяло, и в считанные секунды я слышу его размеренное дыхание. Он спит, а я лежу на своей половине кровати, уставившись в потолок. Мне страшно уснуть. Уверена, стоит закрыть глаза, как я снова увижу её. Эта девушка всё ещё где-то там. И теперь я точно знаю, кто она.
***
Противное послевкусие ночного кошмара не оставляет меня даже с наступлением дня. Тепло, что мягко сочилось в моё тело через стенки стакана, настойчиво сменяет холод бессонной ночи. И теперь даже с широко раскрытыми глазами я снова вижу заплаканное лицо Зоуи Мейер. Она молит о помощи, о пощаде.
Почему я вижу именно Зоуи Мейер? Что, если виной всему не моя впечатлительность и не посттравматическая реакция мозга на случившееся? Что, если я всё же решилась выплеснуть на кого-то свою злость? Что, если это я
Я не могу закончить эту мысль В ладони вновь ощущается прядь волос. Я хочу ухватиться за них, но вместо этого резко вскакиваю с дивана. Моя одежда мокрая. Я опрокинула на себя стакан с кофе.
Захожу в душ и под тёплой струей воды натираю своё тело щеткой. Смываю с себя не столько сладкий кофе, сколько остатки сна-наваждения. Я должна это всё забыть. Выбросить из головы. Меня это не касается. Я не знала и не могла знать эту девушку. Это невозможно.
Но тревога, воронкой растущая внутри, всё сильнее засасывает меня в чёрную дыру. Перед глазами всё темнеет. Ледяная вода стучит по голове. Страх парализует тело, я буквально валюсь с ног. Я задыхаюсь. Сознание затуманивается. Я теряю связь с реальностью. В редких вспышках света вижу иллюминацию машин скорой помощи. Чья-то холодная рука давит мне сбоку на горло. И прежде, чем мрак поглощает всё вокруг, я слышу чей-то вздох облегчения и крик надежды:
У неё есть пульс. Она жива!
***
Натянув на себя первые попавшиеся вещи, я хватаю сумку и солнцезащитные очки и выбегаю из квартиры. Фрагменты видений, я уверена, касаются ночи восемнадцатого августа, и я боюсь их снова забыть. Закрыв глаза, я вновь и вновь проживаю эту сцену. И каждый раз фраза «У неё есть пульс, она жива» заставляет моё сердце бешено колотиться в груди. Двери лифта открываются с характерным писком, но мысленно я уже сижу за рулем своей «Хонды» и, не глядя на спидометр, вжимаю педаль газа в пол. За окном темно, я вижу только небольшой клочок дороги, освещённый моими фарами. Дорожное ограждение с одной стороны и зелёный холм с другой. Крутой поворот и резкий удар по тормозам. Я слышу свист, а за ним жуткий скрежет металла.