Мне вдруг стало казаться, что я не так уж многим рискуюпотерять такой мир не очень обидно. Я знал, что с моей головой по-прежнему не всё в порядке, она напоминала автомобильный двигатель, который требуется отрегулировать. Включаешь зажигание, двигатель вздрагивает, начинает работать, а потом чихает и глохнет. Такой двигатель нужно разгонять очень медленно. Меня охватило странное, почти равнодушное любопытствоинтересно, как поведет себя мой мозг в стрессовой ситуации. Потом это любопытство стало превращаться в странное. Удовольствие, которое всё росло и росло, набухая и раздуваясь, переходя в грудь, плечи и шею.
Я знал это ощущение, только почти забыл его. Со мной так случалось и раньше, но лишь тогда, когда, перевернув последнюю карту, я понимал, что игра проиграна и свет начинает меркнуть. Все это время я продолжал работать над проволокой, связывающей мои запястья, незаметно сгибая и разгибая её. Теперь я наконец почувствовал, что сгибать проволоку становится всё легче, сейчас мне удастся окончательно от неё освободиться.
Радость приходит не от того, что появились реальные шансы, а потому, что знаешь: теперь тебя ничто не остановит, и не имеет ни малейшего значения, победишь ты или потерпишь поражение.
Проволока, стягивавшая мои запястья, порвалась, когда я попытался сдвинуть Мейера с места.
Ты можешь откатиться в сторону? тихо спросил я. Мейер кивнул. По моему сигналу откатись налево как можно дальше и как можно быстрее.
Не смей говорить так, чтобы я тебя не слышал! возмутился Диссат.
Поосторожнее, милок, сказал я ему. Что-то ты впадаешь в истерику. Может, обойдемся без бабских скандалов?
Пол моментально успокоился и взял свою алюминиевую трубу:
Тебе это не поможет. Мне страшно обидно, что ты меня недооцениваешь. Ты лишаешь меня удовольствия от нашей встречи.
Надо было действовать очень осторожно. Когда Диссат повернулся, я одним движением разорвал свои путы. Диссат услышал звук рвущейся проволоки, но к тому моменту, когда он поднял свою алюминиевую дубинку, я уже оказался под его рукой. Я едва успел крикнуть Мейеру, чтобы он откатился в сторону.
Моя голова дала о себе знать. Я видел, что Диссат оказался загнанным в угол возле балок, поддерживающих резервуар. Я словно погрузился в серый туман и изо всех сил пытался вырваться из него. Я находился на сцене, а кто-то дергал за веревки огромную куклу, заставляя её подпрыгивать, размахивая руками и ногами. Время от времени подбородок куклы ударял меня в плечо. Я стоял, раскачиваясь из стороны в сторону, мучительно пытаясь стряхнуть с себя оцепенение.
Симпатичная куколка с сильными, гладкими ногами, длинными ресницами, ярко-красными губами и медальным профилем начала терять товарный вид. Тут-то из неё и посыпались опилки, а нитки, на которых держались глазки-пуговки, начали рваться.
Достаточно одного удара, и она умрёт так, как умирают только куклы, от неё останутся лишь рваные тряпки. До сих пор мне ещё никогда не приходилось убивать кукол голыми руками. Кто-то звал меня по имени. В голосе звучала нескрываемая тревога. Я остановился, и серый туман начал рассеиваться, словно дворники очистили ветровое стекло. Я отшатнулся и увидел, что Пол Диссат, зацепившись одной рукой за балку, тяжело привалился к ней. Он был в сознании. Наверное, ему казалось, что что-то раздирает его на две части. Стройные сильные ноги с длинными мышцами несли его между слаломными воротами по бескрайним горным склонам. Они помогали ему во время долгих теннисных сетов. Он наверняка думал, что нужно только подняться на ноги, и они помогут ему убежать.
Он попытался.
Когда Пол перенес весь свой вес на ноги, они разом подкосились. Он пытался сохранить равновесие. Диссат напоминал пьяницу, какими их изображают в комедиях. Он размахивал руками и нечаянно задел рычаг, а потом, беспомощно спотыкаясь, попытался избежать густого потока асфальта, который, бурля, хлынул из огромной воронки. Он отчаянно закричална одной высокой ноющей ноте. Его великолепные ноги оказались в липкой ловушке. Я бросился вперед, чтобы вытащить его из этой черной дымящейся трясины. Но лишь получил обжигающую кляксу на руку. Я бросился к рычагу. Диссат уже погрузился по грудь в расплавленный асфальтлокти прижаты к телу, голова высоко поднята, глаза вылезли из орбит, рот открыт в отчаянном крике; черная смола у него за спиной поднималась всё выше и выше.
Я вернул рычаг на место и повернулсяДиссата уже было не видно. В одном месте чернота, казалось, слегка бурлила. А потом всё успокоилось.
Я вспомнил про Мейера. Он сидел, прислонившись спиной к одной из балок. Я с трудом шагнул в его сторону.
Плоскогубцы, сказал Мейер. Держись, Трэвис. Ради всего святого, держись.
Плоскогубцы. Я знал, что на плоскогубцы у нас нет времени. Серый туман снова начал окутывать меня со всех сторон. Я добрался до Мейера и нащупал его запястья. Согнул проволоку. Острый конец впился мне в палец, потекла кровь, но я ничего не почувствовал. Ещё немного, и он сможет
XXV
Я не то чтобы спал, но и не бодрствовал. Девичьи голоса помогли мне прийти в себя.
Руп говорил, что у них удивительно нежные голоса, что они такие трогательные, такие ласковыете девушки на борту «Красавицы». Они живут, подчиняясь простым законам гармонии, и у них чудесные мелодичные голоса.
Ой, какой братик во Христе-е-е-е Все наши грехи и горести нести-и-и
Я удивился, почему это команда «Адской красавицы» решила исполнить такую странную песню. Потом открыл глаза и понял, что наступила ночь. Откуда-то падал свет и касался девичьих лиц и длинных распущенных волос. А потом я сообразил, что лежу на одеяле, постеленном на сухой песок. Лицо девушки было в тени. Я поднял руку и положил её на грудь, которая была скрыта под тонкой тканью и почти касалась моего лица. Она была нежной и упругой.
Девушка взяла меня за запястье, отвела мою руку и сказала:
Нет, брат.
Как ты себя чувствуешь, брат? спросил мужской голос.
Я поднял голову и увидел в свете костра, что их пят или шесть человек. Бородатые, словно сошедшие со страниц Библии мужчины, кутающиеся в грубую ткань. Меня вырвали из моего исторического времени.
Я слишком резко сел, и у меня закружилась голова.
Чья-то рука дотронулась до моего плеча, и я услышал голос Мейера:
Я пытался доставить тебя к доктору, но застрял тут в песке. Здесь есть целитель, и он
Я был студентом третьего курса медицинского колледжа, когда услышал зов Господа. Я целитель в нашем братстве, отправившемся в это паломничество.
Я выпрямился и посмотрел в молодое, бородатое лицо. Он кивнул, посчитал мой пульс и снова кивнул:
Мы сняли смолу с твоей руки при помощи растворителя, брат, а потом обработали ожог и наложили повязку.
У меня была забинтована рука. Я повернул голову и увидел пляжных братьев и несколько палаток. В одной заплакал ребенок.
Я осторожно лег. Ко мне наклонилось милое лицо, и девушка проговорила:
Я посижу с тобой, брат, только не распускай больше руки, ладно?
Конечно, сестра, больше не буду. Я просто перепутал, думал, что попал в другую компанию.
Они тоже паломники?
В некотором смысле.
Смысл всегда один, брат: ты отдаешь сердце, и душу, и все мирские радости, и каждый день своей жизни служению великому Господу.
А что, ваш целитель обработал мои ожоги уксусом?
Это от меня пахнет уксусом, брат, сообщила она. Благословенное провидение послало к нам тебя и твоего друга сегодня днем, когда я уже была готова содрать с себя кожу. Надеюсь, не будет святотатством, если я скажу, что на меня и моих сестер с той самой минуты, как мы намазались уксусом, снизошли мир и покой.
Я снова попытался сесть и понял, что у меня уже не кружится голова. Одна из сестер принесла мне чашку горячего бульона. Она была одета в какую-то грубую шерстяную хламиду. От неё тоже пахло уксусом. На шее я заметил грубый крестик, украшенный какими-то зелеными камешками.
Покончив с бульоном, я попытался встать, и это получилось у меня довольно удачно. Никто не обращал особого внимания ни на меня, ни на Мейера. Мы могли сколько угодно находиться среди них, слушать их мелодичное пение, пить бульон и восхвалять Господа.
Я нашел уксусную девушку и с благодарностью вернул ей чашку. Мы с Мейером отошли в сторонку от костра.
Я запаниковал, сказал Мейер. Содрал с себя остатки проволоки, засунул тебя в машину и помчался обратно, как сумасшедший.
А где наша машина?
Там, за холмом. Она застряла, её удалось вытащить только с помощью лимузина. Мы с Джошуа поехали обратно на его стареньком мопеде. Ключи от лимузина мы нашли на столе в конторе. Мопед погрузили в багажник. Я постарался закрыть там всё, что мог, и ещё до половины восьмого мы оттуда убрались. Я поехал кружным путем, и мы оставили лимузин в аэропорту Вест-Палм; ключи я сунул в пепельницу. Я бы назвал это решением проблемы в стиле Диссата. Кстати, я сделал взнос в кассу паломников от нашего с тобой имени.
Очень мило с твоей стороны.
Одну из запечатанных пачек из «Южного национального банка». Я нашел четыре такие пачки в коричневом бумажном пакете, оставленном Диссатом на письменном столе в офисе склада.
Что сказал Джошуа?
Сказал, что, прежде чем принял имя Джошуа, грабил машины, чтобы удовлетворить свои вредные привычки. Он хотел знать только одно: если мы совершили грех, то раскаиваемся ли мы? Я ответил, что, хотя и не считаю, что мы совершили грех, всё равно буду молиться о прощении. Он кивнул, сказал «спасибо», небрежно пробежал большим пальцем по купюрам и сунул их в седельную сумку своего старенького мопеда.
Мейер, отвези меня домой. Отвези меня на мою «Флешь». Пожалуйста.
Я много спал. Я мог подняться в полдень, принять душ, проглотить плотный завтрак, а к трем снова завалиться в постель.
Серый туман начал отступать в самые дальние уголки моего сознания. Люди на время оставили меня в покое, об этом позаботился Мейер. Он пустил слух: Макги забился в нору, и он кусается.
Сам Мейер заходил каждый день, стараясь попадать в такое время, когда я определенно не спал.
Мы гуляли и плавали. Потом возвращались и играли в шахматы. Я не хотел появляться среди людей. Пока. Чем дольше мы откладывали решение, тем легче его было принять. Отдельные части соединились в общую картину, не вызывавшую никаких сомнений. Гарри Бролл забрал свои триста тысяч наличными и сбежал с Лизой, своей подружкой, на которую он уже давно положил глаз. Если не считать нескольких раздраженных кредиторов, никто его особенно не искал. Считалось, что жена Гарри пропала где-то на Подветренных островах, вероятно, утонула. Пол Диссат тоже пропал, но, скорее всего, совершил самоубийство, вызванное депрессией в связи с какой-то болезнью крови. Он уже просил отпуск по состоянию здоровья.
Джиллиан была удивительно мила и даже умудрилась сдержать свое обещание не задавать никаких вопросов. Она слетала на Гренаду, провела там несколько дней и с помощью знакомого адвоката сумела подучить пакет, оставленный мною в сейфе отеля, и мои вещи, которые были переправлены администрацией в специальное хранилище.
Таким образом Джилли принесла мне свои извиненияс Гренады она вернулась с новым дружком. Они пришли меня навестить. Мы выпили, и они не стали долго задерживаться. Перед их уходом появился Мейер.
Всё забываю, как его зовут, сказал мне позднее Мейер.
Фостер Кремонд. Он по-прежнему в дружеских отношениях с двумя своими бывшими женами.
Богатыми бывшими женами.
Естественно.
Симпатичный, ядовито заметил Мейер. Хорошие, манеры. Наверняка хорошо играет в теннис и поло, ну и, разумеется, парусный спорт. Отличные рефлексы.
Ты заметил, с какой быстротой он достает свою золотую зажигалку? Трэвис, что ты почувствовал, когда увидел её нового дружка?
Облегчение. И некоторое возмущение, наверное. Да, если быть честным до конца, меня это возмутило.
И ты бы хотел всё вернуть обратно?
Мы успели сделать по три хода, причем один раз я надолго задумался, пытаясь найти удовлетворительную защиту от его белого слона. Я нашел удачный ход, который поставил перед Мейером новые проблемы. Пока он размышлял над ними, я откинулся назад в своем кресле:
Насчет того, чтобы всё вернуть назад Нет. С моими инстинктами всё было в порядке, когда ко мне пришел Гарри. Он не намеревался убивать меня. Предположим, я стал чуть медлительнее. Однако вполне возможно, что я стал достаточно старым и мудрым, чтобы не попадать в такие ситуации, когда необходима быстрота реакции. И я твердо знаю, что в будущем, как уже не раз случалось, удача может отвернуться от меня. И когда удача покинет меня, я собираюсь сделать всё, чтобы вернуть её. Я хорошо знаю, что в конечном счете главноето ощущение, которое возникает, когда сам творишь свою удачу. Тогда-то я и чувствую себя по-настоящему живым. Во всех смыслах. Это совсем не обязательно должна была быть Джиллиан. Я могу выбрать по-настоящему богатую леди и уйти на покой. И до конца жизни выступать в качестве жеребца. Но есть влечение, от которого я не могу избавиться: острое, ни с чем не сравнимое ощущение близости смерти, её вкуса и запаха. Если бы я точно знал, что всегда выйду из схватки победителем, в этом не было бы никакого интереса.
Мейер долго обдумывал мои слова, а потом почти так же долго обдумывал свой следующий ход. Наконец он сказал:
Когда возникают сомнения, нужно укрыться в замке. И он передвинул своего короля в угол. Трэвис, я очень рад, что тебе удалось выцарапать для нас обоих удачу. Но
Но?
С тобой что-то ещё не в порядке.
Мне снятся отвратительные вещи. Я почти полностью сумел восстановить память. Собрал почти все рассыпавшиеся по полу карты и сложил их в нужном порядке. Но мне всё ещё снятся сны. Прошлой ночью я пошел покупать рубашку. Продавщица сказала, что она сшита на островах, а размеры там не соответствуют нашим, поэтому надо примерить. Я её надел, у неё была точно такая же расцветка, как у рубашки Лизы. Я сказал, что не хочу покупать эту рубашку, и тогда продавщица протянула руку и что-то прицепила мне на грудь. Раздался клацающий звук. Это была большая, круглая, белая штука, слишком тяжелая, чтобы удержаться на рубашке: тщательно отполированный череп. Поначалу мне показалось, что это череп какого-то хищника, такой зловещей была его усмешка. Но потом я понял, что это череп Лизы. Я стал уговаривать девушку снять череп, но она утверждала, что он продается в придачу к этой рубашке. И ни к какой другой. Только к этой. А потом я проснулся.
Боже мой, прошептал Мейер.