Однажды, когда мы были с ней в комнате только вдвоем, она выпростала из-под одеяла слабенькую ручку и потянулась ко мне. Я припал к постели, а она, из последних сил, взяла мою ладонь и поднесла к губам.
Дядя Сережа, я мучаюсь! сказала она.
Я знаю.
Мне очень-очень больно!
Я знаю, Лиля! Если бы я мог помочь!
В бессилии она говорила отрывисто и тихо:
Я хочу вас попросить Только обещайте, что сделаете! Сначала обещайте
Я сделаю все, что ты хочешь, Лиля!
Пообещайте
Конечно, я обещаю!
Она снова прикоснулась губами к моей рукеона знала, как меня упросить
Я знаю, где папа хранит пистолет
Тебе зачем?
Я ведь все равно не выживу
Лиля
Она притронулась тонким пальчиком к голове, выше лба:
Прямо сюда, где болит больше всего
Что? Лиля! я отпрянул от нее, но она вцепилась в меня тщедушным кулачком.
Вы обещали!
Ну, нет! я выковырял руку из ее отчаянной хватки.
Уже пообещали
Она больше не проронила ни слова. Но вы бы видели ее взгляд! Просящий, томительный взгляд огромных глаз, которые так резко выделялись на исхудавшем лице! По сути, только глаза и остались, ведь они не могли похудеть! С тех пор, каждый раз, когда я входил к ней, она впивалась в меня этим взглядом и не сводила его все время, пока я был в комнате. Я отворачивался, не смотрел на нее, но что толку, если даже спиной я мог ощутить этот горячий призыв. Вскоре я вообще перестал смотреть на Лилю.
Спустя несколько дней у нее пошла горлом кровь! Приехали врачи, многозначительно сказали: "Готовьтесь " увезли ее в больницу. Там остановили кровотечение, подлатали и отправили домой, опять мучиться. Геннадий и сам поплохел после этого случая! С ним было совсем тяжело! А когда Лиля снова оказалась дома, им вдруг овладело какое-то буйное возбуждение, он чуть не хохотал и все твердил: "Я же говорил, выкарабкается! ". Бедняга! Он не понимал, что Лиля уже не выздоровеет! Он отказывался думать об этом, отрекался! Иной раз я начинал разговор издалека, чтобы намекнуть ему о неминуемом конце, но Гена словно чуял подлянку и выворачивался из беседы! Он всегда был на редкость прозорлив. И о Лиле он все понимал, где-то в глубине еще блистал светлый умно отказывался верить. Тем временем, Лиле становилось хуже. Все чаще возникали судороги, стали неметь ладони, а боль не унималась ни на минуту! Морфин все еще помогал, но теперь лишь притуплял муки, а не избавлял от них! Лиля всегда терпела молча, но вот однажды вечером мы ясно услышали протяжный стон! Геннадий влетел к ней, сделал укол, но не помогло. Он обнял ее и стал укачивать, как ребенка. Я вышел из комнаты, оставил их вдвоем; малодушно, но мне слишком больно было видеть ее страдания! Всю ночь я слышал стенание и плач, перемежающиеся всхлипываниями и краткими затишьями. И, честно говоря, я не могу с полной уверенностью сказать, кто из них издавал эти стоны! К утру Лиля уснула. Гена выполз от нее едва живой от волнения. Так повторялось несколько ночей подряд.
И вот однажды, я взял блюдце с золотой каймой и вошел к Лиле. Наши взгляды встретились, она тут же догадалась зачем я пришел! Могу поклясться, что заметил на ее лице тень улыбки! Я взял весь морфин, который был и наполнил им шприц. Лиля следила за мной с пугающей пристальностью, но во взгляде читалось облегчение и даже Восторг! В молчании, я опустился на колени перед кроватью и еще раз посмотрел на Лилю. Она лишь ждала. Я понял, что если промешкаю дольше, то не смогу, поэтому я на последок поцеловал Лилю и Вену отыскать было не трудно Я видел, как потухли ее зрачки! Она успела уснуть прежде, чем дыхание замерло. В это мгновение в комнату ворвался Геннадий! Каким-то необъяснимым образом он почувствовал неладное и тут же прибежал спасать свою Лилю. Он заревел совсем не по-людски, набросился на меня и стал колотить. Гена вопил, рычал, рыдал; он бил меня со всем отчаянием, которое накопилось, он меня ненавидел! Я не сопротивлялся. Когда Геннадий устал, он просто поднял меня и вышвырнул из дома. Я тихо побрел по скудному снегу прямо как был, без обуви, без куртки. Вдруг, за спиной послышался выстрел! В первый миг я решил, что Гена палит по мне, но тут же догадался, что это не так! Я ринулся обратно в дом, но было уже поздно. Они лежали рядышком, бездыханные! Честно говоря, моя душа никак не отозвалась на смерть Геннадия. Я скорбел о нем уже много позже, а в то мгновение внутри уже разверзлась такая пустота, что только ужас не постеснялся забраться в нее.
Мир пропал, оборвался! Он потух вместе с глазами Лили. По привычке еще дергался, пыхтел, но это только рефлексы. Оставаться дольше в вашем доме было никак невозможно! Я ушёл. Худо-бедно снежком я счистил с себя кровь. Повытаскал из лица осколки с золотой каймой и отправился встречать тебя, Соня, из школы. Я отвел тебя к бабушке с дедушкой. Потом пошел и сдался.
Лодочник замолк. Повисло молчание. Оно затянулось надолго, лишь настойчиво тикали часы. Все погрузились в свои мысли, никто не хотел говорить или обсуждать что-то вслух. Спустя много времени Соня заговорила:
Я очень любила Лилю. Ее, конечно, все любили! Она была такая добрая, умела радоваться жизни, всегда поднимала мне настроение! Я помню, что она болела. Только я не знала, что точно с ней творитьсясо мной об этом никогда не говорили, но это были темные времена! В памяти все, как сумбурный кусок прошлого, однако я припоминаю отдельные детали Мне не разрешали часто к ней заходить. Помню, как папа мыл Лилю! Он приносил тазики к постели и тер ее тряпочкой. Помню, что все были мрачные, взрослых было не расшевелить! Когда я спрашивала папу, что с Лилей, он через силу улыбалсясемижильными потугами держал передо мной минуи говорил: " Она болеет, но скоро все будет хорошо! " Он умудрялся сказать так, что я ни капельки не верила и становилось жутко! Потом я стала жить у бабушки. Она тем более не отвечала на мои вопросы! Со временем меня приучили винить во всем вас!
Я правда виноват перед тобой, Соня! Мы все так были заняты Лилей и своими чувствами, что совсем забыли о тебе!
Соня покачала головой:
Теперь я в этом не уверена! Лиля все равно бы умерла, а папа поступил бы так, как поступил! Итог был предрешен. Если вы и могли что-то изменить, то только для себя. она помолчала, потом спросила шепотом: В тюрьме было очень плохо?
Не хуже, чем у меня в голове.
Как вы посмели!? подала голос Люба. Все повернулись к ней. Она сидела белее полотна и таращилась на Лодочника. Как вы посмели распоряжаться чужой жизнью!? Господь дает нам только то, что мы можем вынести! Неизвестно, что их ждало впередислучаются чудеса исцеления, а у Геннадия был еще шанс одуматься и взять себя в руки! Тогда Соня бы не осталась сиротой!
Лиля сама этого хотела! напомнила Соня, но Лодочник мягко тронул ее за руку.
Не стоит защищать меня, Соня. потом взглянул на Любу и продолжил. Мне жаль, что она умерла! Ей богу, жаль! Но я не раскаиваюсья сделал бы это снова! Думаешь, Люба, я попаду в ад? Попаду, буду там гореть и мучиться; тлеть в углях своих прегрешений, бесы станут хлестать меня кнутами, черти растянут меня на дыбе и примутся хохотать над моими страданиями! Извини, мне не хватает выдумки, чтобы представить ваш православный ад во всей красе. Но это ничего, скоро сам все увижу! Помнишь, я сказал Лиле, что ничем не могу облегчить ее страдания? Не правда. Я мог забрать их! Теперь муки ждут меня впереди, но Лиля в умиротворении!
Вы убили не двоих человек! Вы убили троихЛилю, Геннадию и себя! протестовала Люба. Вы свели жизнь к единственному моменту, и теперь только волочите свой век! Дожидаетесь кончины!
Что тебя так оскорбило, Любасам поступок или не православные взгляды на жизнь?
Вы ужасный человек! Люба встала и направилась к двери, но уже у самого выхода она пошкрябала ногтями локоть и обернулась, чтобы сказать: Я Я, наверное, не смогу прийти завтра .
Лодочник взглянул на нее:
Как пожелаешь.
Люба ушла, тихо притворив за собой дверь.
Соня повернулась к Сергею Вячеславовичу:
Я тоже, пожалуй, пойду. Еще нужно найти гостиницу, чтобы переночевать.
Если хочешь, робко сказал Лодочник, можешь остаться у меня.
Соня сдержанно улыбнулась: