Я помню вас, прервала его Соня, я хорошо вас помню, дядя Сережа.
Сергей вымученно улыбнулся ей и продолжил:
Я тоже не мог найти себе места в жизни. Правда, работа была хорошая, интереснаяя был пожарным. А вот с женой не сложилось. Так что я был свободнее ветра: ковырялся в гараже, ходил на рыбалку, завел пса и придавался прочим холостяцким забавам. Поэтому меня ничто не держало дома, я спокойно мог ночевать у вас неделями. Ты помнишь, Соня, я приходил с собакой?
Помню мохнатую и рыжую, ее звали Рысь.
Рысь, верно! А я уже забыл Время шло размеренно, неспешно, девчонки становились старше. Сонечка стала потише, но росла сорванцом! Ты не играла в куклы, а признавала лишь беготню, войнушку и лазанье по деревьям. Гена умилялся, глядя на тебя, когда ты перемажешься, взмылишься после долгого боя, а под вечер еле стоишь на ногах! Но страстью его жизни по-прежнему оставалась Лиля! Обласканная, избалованная вниманием и любовью, не зная ничего, кроме заботы и блага, она и сама источала только добро. Лиля была очень светлым человеком, Геннадий зачастую глаз не мог от нее отвести! Она умела заражать хорошим настроением, в ее обществе любой чувствовал себя чище, лучше. Помимо прочего, Лиля была очень красивой. Она расцвела в сущую прелесть! Светлые пушистые кудряшки! А кожа такая белая, тоненькая, полупрозрачная! Дома она никогда не собирала волосы и носила простенький льняной сарафан. Но, главное, лицо и глаза лучились счастьем! Со временем у нее появилось много поклонников, но ухаживания она принимала нехотя, только от скуки. Вся такая легкая и естественная, гармоничная, плавная, грациозная! Чудесная девушка, Лилия
Не знаю, когда я полюбил ее. Я не отдавал себе отчета в своих чувствах, никогда не считал нужным копаться в них, анализировать, выискивать потаенные уголки. Поэтому, когда все понял, было уже поздно! Слишком сильно в меня вросли мысли и мечты о ней, ее светлый образ! Без моего ведома чувство так выросло и разветвилось, что вытесняло другие желания. Все заняла Лиля. Для меня самого это стало откровением! И когда я осознал свою любовь, то стал обречен! Я старательно скрывал чувства, запихивал вглубь души и не понимал, что так лишь укореняю их. Я полюбил дочку лучшего друга! Это преступление! Это запретно! Я ощущал себя лжецом, подлецом, но поделать уже ничего не мог. Я прятал от нее взгляд, таился, пытался вести себя, как ни в чем не бывалона деле же выходило неуклюже! Думаю, она знала о моих чувствахженщины всегда проницательны в таких вещахно виду не подавала. Я же весь измучился. По старинке, когда Геннадий уходил работать в ночь, я оставался у вас домачтобы девочкам не было страшно . Я не мог уснуть, зная, что за стеной тихо спит Лиля. Я лежал в постели, совсем обезумевший, боялся вздохнуть или пошевелиться, чтобы, не дай бог, меня не было слышно в вашей комнате! О, жалкий дурак! Я не мог уснуть, потому что не мог ее обнять, прикоснуться к ее руке или прекрасной тонкой шее! Я не мог ее поцеловать, полной грудью вздохнуть запах ее волос или хотя бы просто открыто взглянуть в глаза. Но я мог стеречь ее спокойствие, ее умиротворение! Этого было не достаточно, но большего мне не дано. Конечно, я никогда не сделал и полшага в сторону Лили. Вскоре я стал избегать вас! Точнее, я все еще приходил побыть с вами ночью, но в остальное время старался не являться. Я прятался! Бежал от себя самого и от Геннадияведь я чувствовал себя предателем! В первую очередь я бежал от Лилии. Я шарахался от любого ее движения, взгляда, но сам тайком наблюдал за ней, не мог справиться с искушением, чтоб не смотреть и не мечтать! Я весь избился, стал вовсе помешанный! Мне было дурно без нее, но и рядом было не легче! Гена допывалсякуда я пропал? А я не знал, что ответить, выдумывал несуществующие дела, врал. Он чувствовал неладное, но молчал. Полагаю, Лиля знала, почему я не появляюсь. Геннадий не понимал меня, звал обратно. Ужаснее всего, что меня влекло в ваш дом, я страстно желал быть рядом с ней, но не позволял себе этого! Я метался, со своим чувством, как зверь по клетке! Мне хотелось разодрать себе грудь, чтобы выплеснуть наружу неуемный жар влечения! Я был, как одержимый. Казалось, у меня на сердце было выжжено ее имя! Разумеется, я держал свои пристрастия под чутким контролем и внешне оставался хладнокровным. Я все никак не мог понять, могу ли я отказаться от друга, чтобы навсегда оборвать жилы, связывающие меня с Лилей. Или же бросить Геннадия было бы слишком подло с моей стороны? У него не было никого, кроме меня, кому бы он мог всецело довериться. И доверить ночной покой девочек! Были, правда, родители Людмилываши бабушка с дедушкойно, по понятным причинам, вы мало общались. В итоге, я пообещал себе обуздать свои чувства и снова полегоньку стал приходить в ваш дом. Лиля была все та же! Такая милая, открытая и естественная; она разговаривала со мной своим чутким голосом, улыбалась, смеялась и танцевала без робости! Все, от чего я так прятался, вернулосьэто было слишком! Но я уже обещал себе унять страсти и, как мне казалось, научился смотреть на нее без теплоты во взгляде.
Не прошло и двух лет от начала моих страданий, как возникли новые. Лиля заболела. Ей было всего девятнадцать! Первые симптомы были неподозрительны, невзрачныона ставила стакан мимо стола, недослышивала фразы или просто вдруг раздражалась из-за пустяка, что было так для нее не свойственно. Как правило, этот диагноз звучит одинаковоженщины! Но здесь был другой случай! Вскоре стали неметь ноги, а однажды утром Лиля не смогла встать с кровати, потому что совсем их не чувствовала! Геннадий бросился за врачом. Ее увезли в больницу и принялись немедленно обследовать. Страшные новости не заставили себя ждатьраскидистая опухоль вызрела в пояснице и неуклонно ползла вверх. Началось тяжелое лечение. Геннадий бросил все силы на поиски лучших врачей; он заложил все, что было, понабрал кредитов, влез в долги! Я же продал свою квартиру и перебрался жить к вам. Узнавали про донорство. Мы оба наперебой готовы были собственноручно выдрать из себя органы и отдать их Лиле, только все было не так просто! Врач терпеливо объяснил, что спинной мозг не пересаживают. Тем временем, безжалостная диагностика поведала нам, что в голове тоже обнаружено затемнение. Разумеется, очаг слишком глубоко, хирургам не подобраться. Лилю травили ядами, облучали рентгеном, прописывали пилюли и примочки, кололи всевозможными препаратамии в сумме это дало полный ноль! Мы перебирались из больнице в больницу, меняли одного врача за другим, они, в свою очередь, предлагали разные подходы и способы, но болезнь оставалась непреклонна! Не помогла даже бабка-ведунья, которую Гена привез из захолустья! Она шаманила над Лилей добрых полчаса, что-то неразборчиво шептала, плевала, водила руками, пальцами рисовала замысловатые узоры у нее на голове, а после дала какой-то шнурочек и велела сгноить его в укромном месте. Он сгнилувы, бесплодно!
Лиля вернулась домой вся измученная. Геннадий внес ее на руках и уложил в свою постель. Там, в этой пышной постели, от нее почти ничего не осталось! Кожа стала желтушная, темная, скулы острыми углами торчали на лице и совсем не было волос! Даже бровей. Впереди Лилю ждала еще не одна плановая терапия ядами, но врачи не давали прогнозов. Было очевидно, что это плохой знак, однако Геннадий яростно отрицал факты и принимал только хорошие вести. На него было больно смотреть! Он ссутулился, постарел, стал закрытым, темным и все повторял: "Все хорошо! Лиля скоро поправиться! " Его глаза странно бегали и блестели, а, если речь не шла о Лиле, то взгляд становился пустым. Думаю, он терял рассудок, а кое-как держался только от того, что мы с Соней были рядом. Ох, Соня Тебе тогда уже было одиннадцать лет и ты всецело была предоставлена себе!
Лиля выдержала еще несколько изнуряющих, но пустых процедур, и вернулась домой чуть жива! Болезнь развивалась слишком быстро. Вскоре появилась боль. За считанные дни она разгорелась от терпимой до невозможной и Лиле выписали морфин. С отточенной пунктуальностью Геннадий делал ей уколы. В блюдце с золотой каймой он скрупулезно собирал ампулы и шприцы, шел к Лиле, выходил через пару минут с улыбкой и говорил: "Сегодня, кажется, лучше! " Но, дело в том, что улучшений не наступало.
Мы стали по очереди дежурить ночами. Морфин помогал не всегда. Я видел, как Лиля дрожит и смотрит в одну точку, стараясь вытерпеть боль. И, главное, поделать ничего было нельзя! Я ходил вокруг нее, давал какие-то лекарства, что-то рассказывал, чтобы отвлечь, но она словно не слышала. Только дышала поверхностно и быстро. А иногда у нее бывал такой взгляд, словно она постигла весь ужас и страх бренного мира! Тогда она затихала, замирала, напрягалась, как струна, на несколько долгих секунд, потом выдыхала и снова принималась дрожать. Так продолжалось какое-то время. Геннадий приводил врачей, но те лишь разводили руками и рекомендовали прежнее лечение. Лиля таяла на глазах.