Так тебе Феликс меня и отдаст держи карман шире!
Потом с тоской взглянул на ордера, аккуратно сложил их и сунул в карман галифе.
Ничего, до завтра буржуйчики потерпят. А сейчас спать
Он направился было в свой потаенный уголок на чердаке этого старого дома, где у него была оборудована неплохая берложка, не известная ни начальству, ни тем более подчиненным. Там, в закутке за горячей кирпичной трубой котельной, скрытый от посторонних глаз, стоял старенький обтертый диванчик. И на нем так хорошо спалось утомленному тяжелыми революционными буднями старшему уполномоченному всероссийской чрезвычайной комиссии Константину Константиновичу Владимирову.
Правда, маман от рождения называла его Симхой, а еще шайгец и шлимазл, а отец, когда был в хорошем расположении духа, величал не иначе как Янкель бен Гершев. И фамилия у парня в детстве была совсем другой, только этого в старом доме на Гороховой не знал никто Или почти никто Но об этом пока тс-с-с!
На полдороге Владимиров остановился. Подумал, что неплохо было бы зайти в кабинет за шинелькой, а то на чердаке нынче все-таки холодновато. Но вспомнил, что в кабинете его ожидает какая-то полоумная девица, которую зачем-то приволок сюда патруль, а Феликс велел разобраться с ее делом. Константин чертыхнулся и побрел сквозь строй бывших сливок аристократического петроградского общества, а так же воров, разбойников, грабителей и озлобленных от постоянного недосыпа и хронической усталости охранников к осточертевшему кабинету.
У двери стоял часовой.
Как она там? спросил его Владимиров.
Сидит как кукла, пожал плечами солдат. Вроде смирная.
Что же, посмотрим. Без панталон, говоришь? спросил чекист, тихонько хмыкнув, и толкнул дверь, строго приказав часовому: Никого не впускать!
Кабинет был крошечным. Массивный дубовый стол под зеленым сукном, два стула: один для хозяина обычный, венский, второй для подозреваемого массивный, с крепкими буковыми подлокотниками и прямой, обитой вытертой кожей спинкой («Трон правды», как называл его Костя). Несгораемый шкаф и тренога-вешалка, на которой висела почти новая генеральская шинель, прихваченная недавно на эксе, и почти новый бобровый треух с красным околышем по искристому меху.
На столе лампа под кроваво-красным абажуром, письменный прибор в виде двух резвящихся нимф в весьма фривольных позах, а рядом строгий кубик телефонного аппарата с потускневшими латунными рожками, на которых покоилась сильно поцарапанная трубка. Возле аппарата стопка документов паспорта недавно убиенных Гользманов с их чадами и домочадцами. Один из них упал и раскрылся, на нем четким каллиграфическим почерком царского еще чиновника было старательно выведено имя случайно погибшей горничной Юлия Вонифатьевна Струтинская. Все, что осталось от человека.
Стены крашены в серое. Под высоким потолком электрическая лампочка на витом проводе, которая давала ядовито-желтый свет и делала ночь за окном похожей на жутковатую бездну. Вот и все убранство, даже занавески на окне нет. Развернуться практически негде, зато кабинет отдельный. Без шума и гама.
На троне правды восседала королева. Так, во всяком случае, в первый миг показалось Константину Константиновичу. Классический профиль девушки эффектно смотрелся на фоне черного провала окна. Длинная стройная шея, обрамленная пышным лисьим воротником дорогой шубы. Густые рыжие волосы прямые, коротко стриженные, с остро обрезанными завитками у щек (кажется, тронь уколешься) по моде, введенной эмансипатками с начала войны. Идеально прямая посадка, задумчивый взгляд, устремленный куда-то вдаль
«Клеопатра! Истинная Клеопатра!» невольно восхитился молодой человек. Но тут он увидел, что из-под шубы у королевы торчат ноги в грязных солдатских обмотках, обутые в разбитые башмаки, а руки притянуты к подлокотникам обрывками бельевых веревок, и очарование вмиг улетучилось. Как отрезало.
Появление Владимирова не произвело на девушку никакого впечатления. Она все так же задумчиво смотрела куда-то, словно не серая стена была перед ней, а неведомые дальние дали.
Чекист громко протопал сапогами и шумно уселся за стол напротив девушки. Она словно не заметила этого. Или вправду не заметила?
Как тебя зовут? громко, как для глухой, задал вопрос Константин.
Никаких эмоций.
Слышь! Зовут тебя как?
Без результата.
Ладно, чекист вынул из ящика тоненькую папку, открыл ее, прочитал листок рапорта патруля и показания дворника Околесина.
Ничего не понял
Перечитал еще раз.
Задумался.
Посмотрел на девицу.
Снова вчитался в рапорт
Неизвестная проговорил он и почесал затылок.
Девушка никак не реагировала.
Что-то я не понял, Владимиров отложил тонкую папку дела в сторону, потер уставшие глаза, встал и пристально посмотрел на девушку:
Да кто ты такая, черт бы тебя побрал?!
Прямая спина, гордо вздернутый подбородок, взгляд вдаль точка.
Костя немного поколебался, потом решительно снял трубку с аппарата и постучал по рычажкам.
Коммутатор? Барышня, это Владимиров, соедините с Дзержинским
Подождал немного, нервно стукая пальцем по столу. Затем взял в руку раскрытый документ горничной, пробежал его глазами, хмыкнул на смешное отчество убитой, закрыл паспорт и положил его в общую стопку.
Наконец, в трубке раздался резкий щелчок соединили.
Феликс Эдмундович, это Владимиров. Что-то я никак не пойму
И тут девушка дернулась, вышла из оцепенения и недоуменно посмотрела на чекиста.
Где я? спросила она испуганно.
Простите, Феликс Эдмундович, кажется, она приходит в себя Да, непременно доложу, он положил трубку на рычажки.
Где я? повторила девушка.
Ты в ЧК, милочка, хмыкнул Владимиров и уже открыл рот, чтобы задать вопрос, как вдруг девушка взглянула на него строго и отчетливо сказала:
Окест пессимум локум. Сангвис. Долор. Тимор. Кур эдуксисте ме, Каезар?.. Это плохое место. Кровь. Боль. Страх. Зачем ты привел меня сюда, Цезарь?
И тут же кокетливо улыбнувшись, хитро посмотрела в глаза чекисту:
Ты хочешь поиграть со своей девочкой, мой Гай? она чувственно облизала верхнюю губку.
Владимиров опешил. Он снова ничего не понял, а чертовка тряхнула плечиком, и мех соскользнул, обнажив смуглое плечо и представив на обозрение чекиста соблазнительную ложбинку на небрежно распахнутой груди.
Куиденим экспетас? Чего же ты ждешь? Их хоб дих либ. Я люблю тебя. Фэло фермоте пасас, Хочу твоего тепла, мой Гай, мой Цезарь, моя любовь.
Гражданочка, да ты и впрямь рехнувшись, покрутил пальцем у виска Константин Константинович.
Но сумасшедшая так томно посмотрела чекисту в глаза, что ему стало стыдно за свои слова и мысли. А мысли в его голове в это мгновение и впрямь были не слишком возвышенными. «Да дались тебе эти панталоны», одернул он себя и попытался угомонить вдруг прыгнувшее к горлу сердце.
Ты мне это Хватит тут глазки строить! строго рявкнул Владимиров. Феликс велел отчет о тебе дать, а ты мне дуру валять удумала. Если бы ты и впрямь полоумной была, то он бы тебя в дурку, а не ко мне отправил. Так что ша, гражданочка. Я сказал ша!
А она вдруг спину как мартовская кошка выгнула, потянулась к нему, и хоть путы ее далеко не пустили, только она их будто и не заметила.
Штил, родненький, тише, прошептала страстно. Пихенете ва, иди сюда. Я тебя ласкать хочу, из ее груди вырвался тихий стон, от которого у Константина Константиновича засосало под ложечкой.
Да и какой мужчина такое выдержит? Не выдержал и Владимиров.
Варвос дерфсту дос? спросил он на идиш, расстегнул верхнюю пуговку на гимнастерке и повторил уже по-русски: Зачем тебе это нужно?
А ты неужели не понял? прошептала она и резко раздвинула колени. Шуба распахнулась, и вопрос, который мучил его все это время, отпал.
Воло аутем вос, я хочу тебя, мой Гай, мой Цезарь, мой Юлий она уже не стонала, она хрипела, захлебываясь от желания.