Да, Владимир Михайлович, я вам полностью доверяю, Константин кивнул и невольно поморщился.
Резкая боль ударила в висок, и в глазах на мгновение стало темно.
Что с вами? озабоченно спросил Бехтерев.
Это так, ответил Константин. Контузия. Пару месяцев назад в Киеве бомбу кинули
Вы ранены?
Три пули из меня вытащили, но теперь все в порядке До свадьбы заживет, улыбнулся чекист.
В газетах писали
Врут! отрезал Владимиров. Вот только контузия
Позвольте вас осмотреть.
Не стоит Со мной все в порядке, он натянул на голову мичманку с кровавой атласной ленточкой, пришитой к тулье. Мы с товарищем Дзержинским очень надеемся на положительный результат. Вы понимаете, товарищ Бехтерев?
Конечно-конечно, профессор оправил полы халата, передайте Феликсу Эдмундовичу, мы очень стараемся.
Хорошо, Владимир Михайлович, сказал Владимиров и добавил: У меня тут обстоятельства возникли Так что даже не знаю, когда смогу вас снова навестить
Понимаю, Бехтерев бросил быстрый взгляд на мичманскую форму Константина. Работа есть работа
Вот за что я вас, генерал, уважаю, Константин Константинович внимательно посмотрел профессору в глаза, но тот взгляд выдержал. За то, что вы очень понятливый человек.
Что же, Бехтерев встал из-за стола и протянул Владимирову руку. Не смею вас задерживать. А меня пациенты ждут.
Константин поспешно вскочил со своего стула, пожал протянутую руку и решительно зашагал из кабинета, но вдруг остановился, обернулся и посмотрел на доктора, словно побитый щенок:
Владимир Михайлович, ради бога Ежели со мной что Вы уж приглядите за ней
Хорошо, Костя. Не беспокойтесь.
Владимиров вышел из здания Института мозга, прошел через маленький аккуратный садик, выбрался на Миллионную улицу и зашагал в сторону бывшего Марсова поля, а ныне площади Жертв революции.
«Лев! Сущий лев», подумал Владимиров о Бехтереве. «Он ее не оставит»
Но тут его размышления прервал резкий звук выстрела, и совсем рядом в дерево ударила пуля.
«Опять!»
И Костя рванул что было мочи.
Прежде чем он бегом пересек открытое поле и добежал до Летнего сада, еще один выстрел заставил втянуть голову в плечи. Он сайгаком метнулся в сторону, и пуля только смачно чавкнула, врезаясь в столб решетки. Костя обернулся и заметил стрелявших. Их было двое. Один в черной кожанке и автомобильном картузе, другой в короткой кавалерийской тужурке и белой засаленной «спортсменке». Тот, что в картузе, припал на колено и стал выцеливать Владимирова из маузера.
«Нет! Шалишь!» Костя бросился вдоль набережной Мойки.
Возле моста через Лебединую канавку были люди, но это не смутило убийц. Два сухих хлопка, и народ бросился врассыпную. Это помогло Владимирову благополучно пересечь мост и припустить вдоль решетки Летнего сада в сторону Фонтанки.
Уже на Пантелеймоновской он понял, что погоня отстала, но страх заставлял его бежать дальше. На бегу он пару раз пытался свернуть во дворы, но проходы были наглухо закрыты, и Владимиров, ругая всех и вся, мчался вперед, стараясь как можно дальше оторваться от убийц.
Кто они? Зачем они так? Косте было все равно. Они хотели его смерти, и этого было достаточно.
Наконец он свернул на Литейный, добежал до клуба революционных моряков, перед которым как раз начали собираться те самые революционные моряки на ежевечернюю порцию хлеба и зрелищ. Мичманская форма оказалась как нельзя кстати, и он проворно юркнул в толпу.
Его пропустили в клуб, и только тут он почуял себя в безопасности.
Вот суки! прошипел он тогда и прямиком направился в уборную.
Тут какой-то щедрый кочегар залихватски опрокинул жестянку из-под монпансье на подоконник и крикнул на всю уборную комнату:
Налетай, товарищи! У нас нынче богато кокос уродился!
Когда в ноздри брызнула морозом добрая порция кокаина, его отпустило.
Константин зашел в полупустой зал, уселся посредине последнего ряда и совсем успокоился.
Но потом начался концерт, в зал набилась матросня, и к Косте вновь вернулся страх.
*****
А на сцене соловьем заливался Амброзий:
«Эх, яблочко,
Да в рваной кепочке!
Становись, буржуй,
Прямо к стеночке»
И вспомнилось мичману давнее видение сырость подвальная ему в нос ударила И человек за спиной засмеялся раскатисто и торжествующе.
Они меня все равно убьют, прошептал мичман.
Вот ведь что шельмец вытворяет! радостно заорал сосед мичмана, сорвал с головы бескозырку, подбросил вверх, ловко поймал ее, нахлобучил на голову и громко захлопал в ладоши, когда куплетист-затейник растянулся по сцене в глубоком шпагате. Давай, товарищ! Наяривай!
Это вырвало мичмана из тяжелых дум. Он с благодарностью взглянул на соседа и тоже пару раз хлопнул в ладоши.
Заливайло долго не отпускали. Прямо на сцене ведущий вручил и ему, и музыкантам по свертку «краснофлотского пайка». Куплетист поспешно вырвал сверток из рук ведущего, раскланялся с публикой и с высоко поднятой головой прошагал за кулисы.
Сколько еще ждать-то? молодой моряк, прозванный Карасем, нетерпеливо стукнул ладонью по подлокотнику кресла. А то от духа хлебного в животе урчит.
Потерпишь, похлопал его по плечу товарищ Кузминкин. Сперва лектор выступит. Вначале хлеба знаний, а уж потом и хлеб насущный Вон в яме оркестровой уже хлеборезы ножами зазвенели Пайки режут
Ох, вздохнул третий моряк. Хлеб наш насущный даждь нам днесь прошептал, и украдкой перекрестился.
И надолго эта бодяга? Карась с неприязнью взглянул на вышедшего на сцену лектора.
Да не-е, сказал третий моряк. Ребят надолго не хватает. Вот на днях тут один сморчок выступал, про это как его
Про размножение бабочек, подсказал Кузминкин.
Во-во, кивнул моряк. Мне понравилось.
А эта контра нам про что рассказывать будет? молодой кивнул в сторону лектора.
На сцену, едва не столкнувшись с куплетистом, вышел человек в тщательно отглаженном офицерском френче, в надраенных сапогах и портупее. На рукаве френча отчетливо виднелась серебристая нашивка о ранении. Только погон не хватало, а так вылитый враг трудового нарда, из тех, кто скапливает свои черные силы на подступах к колыбели мировой революции.
«Как это так?» подумал в тот момент Исаев, он же, если помните, Владимиров, он же А впрочем, всему свое время.
Кой черт сюда занес эту гниду?! крикнул Карась и презрительно загудел, словно гудок буксира. Долой!
И опешившие было морячки подхватили.
Недовольный гудеж наполнил актовую залу бывшего офицерского собрания. Так здесь в последний раз гудели накануне Великой войны, когда подвыпивший Шаляпин объявил господам офицерам, что они глупцы, если ратуют за вступление матушки-России в дурацкую европейскую бойню, и прямо перед выходом отказался давать концерт.
На этот раз гудеж был гораздо сильнее.
Сволота офицерская!
Контра!
Кто его сюда пустил?!
В ЧК его!
В Петропавловку!
Да мы его прямо здесь порешим
Зал разошелся не на шутку. Красногвардейцы-охранники на всякий случай скинули с плеч винтовки, а один из них передернул затвор. Но люди этого словно и не заметили. Пропитанный ароматом свежевыпеченного хлеба, воздух зала вдруг наполнился тревогой, и Константину показалось, что он кожей чувствует, как ярость здесь набухает, вскипает и вот-вот обрушится на стоящего на сцене офицера.
А человек на сцене снял фуражку, отдал ее боцману и невозмутимо вышел на авансцену. Он с интересом стал разглядывать клокочущий зал. Косте подумалось, что так обычно разглядывают заморских зверушек или пестрых рыбок в аквариуме. Ему стало от этого не по себе, и холодок недавнего страха вновь шевельнулся в животе.
Гул в зале достиг своего форте-фортисимо, когда офицер вдруг улыбнулся, взъерошил жесткий ежик седеющих волос на голове, пригладил щегольские усы, сладко потянулся, словно только что пробудился ото сна, развел руки широко в стороны и очень громко хлопнул ладонью о ладонь.