Да нет. Гаук не ошибается. Вы симулянт, Одиссей, и, кроме того, изрядная шельма! И все-таки вы все расскажете. Не мнеФогелю. Мне вы больше не нужны Жаль. Слово честижаль. Перед вами открывалась неплохая перспектива.
Секрет?
Да нет, пожалуй Будь вы правдивы, мы завтра же расстались бы. Вы сняли б себе новую квартиру, объяснили людям отлучкупричину нетрудно придумать, встретились с друзьями и зажили бы, как жили раньше. Время от времени мы виделись бы с вами и определяли дальнейший ход событий.
Очень мило, говорю я и выдавливаю улыбочку. Где-то я читал, что это именуется перевербовкой.
Дело не в термине.
Конечно. Потому-то я и настаиваю, что приехал из Марокко за невестой. Вы же убедились: она жила на улице Гренье.
Да, жила. Еще одна загадка: откуда вам известно имя той, что сбежала еще в сороковом? Вы были в Париже тогда?
Да, Эрлих не простак. Дай ему только вцепиться в шкуру, и он доберется до шеи. Мне и в голову не пришло, что эпизод с отъездом семьи Донвилль обыграется таким вот образом.
Браво! говорю я. Отличный ход, Циклоп!
Не пытайтесь меня злить.
Но вам же не нравится Не врите, Эрлих, и не играйте в непробиваемость. Циклопэто вас бесит! Ох как бесит!
Нисколько, говорит Эрлих спокойно, и я понимаю, что он не притворяется. Оружие слабогоиздевка. Последняя соломинка
Телефон на столеодин из четырех полевых квакушек АЕГзуммерит протяжно и требовательно.
А вот и развязка, говорит Эрлих и берет трубку. Штурмбаннфюрер Эрлих! Я искал вас, Фогель. Прихватите Гаука и спускайтесь вниз. Сейчас Одиссей догонит вас
С полминуты он вслушивается в писк, доносящийся из трубки, потом прикрывает чашечку микрофона и доверительно склоняется ко мне. Шепчет:
Фогель спрашивает, кто такой Одиссей? Объяснить? Или лучше сделать ему сюрприз? И в микрофон:Сами увидите, штурмфюрер!
Еще минута уходит у Эрлиха на то, чтобы вызвать конвой, подписать бумажку о моей передаче с рук на руки, встать и самому распахнуть дверь.
В случае чего, проситесь прямо ко мне, Одиссей. Я буду у себя до глубокой ночи. Советую не затягивать.
Ковровая дорожка в коридоре багрова, словно пропиталась кровью. Дорога на эшафот
Сюда, говорит эсэсовец и подталкивает меня к боковой лесенке. Не расшибись, здесь крутые ступени.
Дверьбольшая, окованная железом. Шляпки гвоздей украшены наконечниками. Кольцо, за которое берется рука конвоира, свет, слова:
Хайль Гитлер! Штурмфюрер, один арестованный в ваше распоряжение!
Очень много света от трех ламп под потолком. Темные балки с ввинченными в них крюками. В свое время в подвале, подвешенные за крюки, хранились окорока, колбасы и пармезан в сетках. В подвале еще и сейчас пахнет сыром.
Даже если я выдержу все, двадцать пятого кассир вскроет сейф в банке. Он связан с Сопротивлением, милый Дон-Кихот, но инструкция и присутствие директора и бухгалтера заставят его передать портфель в Булонскии лес. Два листка шифрованных записей. Одна надежда, что они окажутся не по зубам криптографам гестапо!..
Я даю Фогелю усадить себя на табурет и бессмысленно разглядываю лежащие на эмалированном подносе инструменты. Кусачки, изогнутые щипцы, какие-то спицы с хромированными наконечниками. Гаук, приветственно помотав головой, щупает пульс, сверяясь с часами.
Я думал, вы психиатр, говорю я.
Чему не научишься! говорит Гаук и отпускает мою руку. Прекрасный пульс. Можете начинать, Фогель.
Мой палец и спица. Боли нет, только красная капля появляется на кончике фаланги и опадает, лопается, заливая ноготь. Я отдергиваю было руку, но она прихвачена браслетом к скобе на столике, а сам столик врыт в бетон пола Разве то, что я чувствую, можно назвать болью?!
Где живёт Люк? слушу я. Где живет Люк?
Гаук вытягивает из воротника длинную шею. Кадык его безостановочно снует вверх, вниз и снова вверх. Глаза гаупт-штурмфюрера расширяются, ноздри трепещут. Он впивается лапой в плечо Фогеля и без усилий отбрасывает его в сторону. В свободной руке Гаука изогнутые щипцы. Я не мог оторвать от них взгляда и кричу, когда щипцы захватывают ноготь и сдергивают его вместе с мясом.
5. ПРОСТО ОДИН ДЕНЬИЮЛЬ, 1944
Щипцы захватывают ноготь и сдергивают его вместе с мясом. Стук инструментов, падающих на поднос. Крик. Лицо Фогеля и его тяжелое дыхание Сон повторяет явь, и я, открыв глаза, правой, целой еще рукой стираю, пот со лба. Левую руку крючит от долгой несмолкающей боли. Словно кто-то дернул за басовую струну, заключенную в теле, и заставил ее вибрировать
Ты жив, Огюст? спрашиваю я себя, и голос Эрлиха отвечает мне:
Сомневаетесь, Птижан? Напрасно!
Штурмбаннфюрер Какая честь, бормочу я, не имея сил приподняться. Располагайтесь поудобнее и чувствуйте себя как дома.
Циклоп сидит боком у меня на ногах и, не глубоко затягиваясь, попыхивает сигареткой. Он в полной форме: черный мундир, серебряный витой погон на плече, довольно толстая колодка орденских планок и Железный крест второго класса у левого кармана.
Закурите?
Нет Никотин вредит здоровью А впрочем, черт с вами, давайте!
Эрлих лезет в карман и извлекает сразу две пачкицелую и начатую. Щелчком вытряхивает тоненькую «Реемтсма», раскуривает ее и сует мне в рот. Похоже, что и другой карман набит сигаретамичто-то остроугольное оттопыривает его.
Открываете лавочку, Циклоп?
Вы о чем?
Боковые карманы табачный запас
Все острите? Лежите спокойно и старайтесь поменьше говорить. Гаук осматривал вас ночью, и сказал, что сердце ни к черту. Еще один сеанси крышка.
Скорее бы, говорю я без тени иронии.
Все мы смертны. Гаук едва вытащил вас. Адреналин, кофеин, камфора.
Не помню.
Странно было бы, если б помнили! Вы лежали пластом и были бледны, как херувим.
Эрлих кончиком пальца стряхивает пепел на пол. Сдувает крошки с рукава мундира. Золотые очки подпрыгивают на его длинном породистом носу.
Послушайте, Птижан, говорит он очень тихо. Вы не могли бы проявить любезность и не называть меня Циклопом? Не очень-то приятно, когда подчеркивают твой недостаток, а? Согласны?
Поистине что-то перевернулось в этом мире! Я с изумлением всматриваюсь в физиономию Эрлиха. Физиономия как физиономия. Спокойная; нос, искусственный глаз, тонкие бледноватые губывсе на месте, как и полагается. И все-таки происходит что-то странное. Сам воздух комнаты словно бы наполнен растворенной в нем тревогой.
Вы что, свихнулись, Эрлих? говорю я с прорвавшейся ненавистью. Да мне на на ваши переживания! Или это ход? Новый ход, придуманный вами? Гуманизм, старомодные методыэто было. Пытки тоже. Переходим на интеллектуальную платформу? Так?
Нет, говорит Эрлих и проводит рукой по лицу, словно умыв его. Вы здорово ненавидите меня, Птижан?
Разумеется!
Эрлих давит сигарету о спинку кровати. Искры падают на одеяло, и по комнате ползет пронзительная вонь.
Что-нибудь неясно? спрашиваю я и, забыв о левой руке, пытаюсь пожать плечами.
Попытка дорого обходится мне. Басовая струна, вибрирующая между ладонью и ключицей, натягивается и срывает меня с места. Боль выгибает тело дугой, и стон сам собой процеживается сквозь зубы Левая рука оплетена бинтом, как заготовка скульптора. На беломкоричневое, ржавое, окаймленное расплывшимся розовым; вчера я потерял сознание окончательно, когда Гаук содрал третий ноготь.
Воды?
Струна все еще вибрирует, и я мотаю головой: ко всем чертям!
Выпейте же. Вот упрямец! Эрлих подносит к моему рту фаянсовую кружку. Зубы стучат о край; вода льется на подбородок, шею, грудь, неся холодок и облегчение.
Лежите спокойно, Птижан, и помолчите. Глупо пикироваться в вашем положении. Может быть, немного соснете?
Чего вы хотите, Эрлих?
Пока ничего.
Хотел бы верить Или нет? Или все-таки цель у вас есть? Почему бы вам, например, не сообщить, что выв душе, конечно! симпатизируете мне? Или не попробовать доказать, что штурмбаннфюрер Эрлиххорошо законспирированный сотрудник Интеллидженс сервис? Я ведь поверю. Тем более если вы шепнете мне какой-нибудь пароль, полученный под третьей степенью от прежних жильцов этой вот комнаты!