Да, конечно неуверенно пожала плечами девушка. Если это нужно.
Буду очень признателен, сказал Виктор, запихивая в карман свой экземпляр договора и поднимаясь из-за стола. Итак, Хлебная гавань?.. он вопросительно посмотрел на нее.
Доковая, тридцать четыре спохватившись, ответила Милена Беркова и вскочила с места уже с совершенно решительным видом. Виктор вздохнул и направился к выходу, по пути бросив взгляд на Карла. Карл подмигнул дурашливо и незаметно показал большой палец.
Зеленых огоньков над столиками стало заметно больше. Вечер в ресторане «Фламинго» набирал обороты. В одном из углов зала высветилась крошечная сцена с красным пианино, ресторанное трио негромко заиграло нечто томно-печальное, а Виктор подумал устало, что куда приятнее было бы не тащиться сейчас по темноте черт знает куда, а остаться здесь, за этим столом, заказать двойной бренди со льдом и весь вечер просидеть, слушая музыку, одному или с этой симпатичной сельской девочкой с серыми строгими глазами, тихонько потягивать из бокала и разговаривать с ней о чем-нибудь более увлекательном, чем поиски ее непутевого брата «Милена», произнес он мысленно, словно пробуя имя на вкус.
ГЛАВА 4
Давненько его не заносило в Хлебную гавань, район откровенно рабочий, что называется, без прикрас. Здесь жили работяги с судоремонтного завода и портовых морозильных складов народ простой и от жизни усталый.
Уже совсем стемнело. Брезентовая крыша машины насквозь пропиталась влагой. Через запотевшее лобовое стекло было невозможно ничего разглядеть стертые «дворники» метались по нему с глухим ритмичным стуком, размазывая жирную от городской копоти воду. Виктор включил печку, направив теплый воздух на стекло, стало немного лучше.
Он уже четверть часа крутился среди мрачных каменных домов, тусклые фасады которых украшали ржавые пожарные лестницы и кривые водосточные трубы, шарил фарами по мутным лужам, по разбитым в щебень бордюрам и все никак не мог выехать на Доковую улицу. Милена честно пыталась ему помочь, она терла ладонью стекло со своей стороны, сосредоточенно вглядывалась в темноту, ища знакомые ориентиры, затем в отчаянии откинулась на спинку сиденья и сказала, что уже вообще не понимает, где они находятся. Тогда Виктор притормозил рядом с каким-то запоздалым пешеходом, шустро семенящим в надвинутой на глаза кепке, и спросил дорогу. Оказалось, что они находятся как раз на нужной им улице.
В подъезде дома номер тридцать четыре было сухо, относительно чисто и даже горела лампочка. Пахло какой-то химией, скорее всего, средством от тараканов. Два ряда жестяных почтовых ящиков на стене были выкрашены желтой масляной краской и вызывающе сияли, словно медали на груди штабного писаря. Почти на всех присутствовали вставные бирки с именами жильцов. Антон Берков жил в двенадцатой квартире его имя было написано химическим карандашом тем особым почерком, каким принято делать надписи на чертежах. Виктор заглянул в ящик пусто.
«Сюда», сказала Милена и указала на одну из дверей на первом этаже, к которой канцелярскими кнопками была пришпилена серая неряшливая бумажка с надписью «Госпожа К. Розенгард. Управляющая. Просьба стучать». Виктор послушно выполнил просьбу госпожи К. Розенгард и, услышав в ответ хриплый бас «Кто там? Открыто!», толкнул дверь.
Милена Беркова была мягка в выражениях, когда назвала управляющую кошмарной старухой даже слишком мягка Госпожа Розенгард, при очень скромном росте, имела плечи ресторанного вышибалы и внешне походила на слегка кособокий кубик. На ней был длинный, до пола, плюшевый халат цвета вареной свеклы, с поясом и золотыми кистями. Из-под халата торчали острые, загнутые кверху мысы восточных серебряных туфель. Вокруг непропорционально большой головы был повязан сложенный жгутом цветастый платок, над которым грязно-серым снопом колыхались седые космы. В руке у госпожи Розенгард дымилась гаванская сигара с широким темно-красным ободком. На длинном горбатом носу сверкало неуместно-дорогое золотое пенсне. Разговаривала управляющая прокуренным трубным басом, не особенно при этом выбирая слова.
Это опять вы, милочка? Я же вам все сказала! сразу узнала она Милену и тут же нацелила огромный нос на Виктора. А это кто с вами?! Легавый?! Так я и знала!.. сверкнув поверх пенсне маленькими поросячьими глазками, громогласно затрубила она. Какого черта, милочка! Зачем вы его притащили?.. Терпеть не могу, когда полиция сует нос в мои дела! Что вам здесь нужно, юноша?
Я не полицейский, пропустив «юношу» мимо ушей, произнес Виктор бархатным голосом ресторанного конферансье. Я знакомый госпожи Берковой. Мы хотели бы осмотреть квартиру ее брата Думаю, вы понимаете, что это необходимо. Что бы быть до конца уверенными. Что бы, так сказать, убедиться собственными глазами. Опять же, во избежание, как вы сказали, вмешательства полиции Не будете ли вы так любезны, мадам, одолжить нам запасные ключи от его квартиры. Или, может быть, вы желаете подняться туда вместе с нами?
Старуха уперла руки в бока, глубоко, с присвистом, вдохнула, открыла рот и снова его закрыла. К человеческой наглости она относилась с пониманием. Более того, вопреки известной пословице, для нее человеческая наглость была вовсе не вторым счастьем, а как раз таки первым. Но вот такая наглость вежливая, холодная, отстраненно-элегантная никогда не давалась ей в полной мере и она искренне завидовала людям, которые пользовались ею легко и небрежно.
В чем это вы хотите убедиться? прогудела госпожа Розенгард, безуспешно пытаясь раскурить потухшую сигару. В том, что где-то в этом доме, не валяется труп недельной давности, о котором я случайно забыла сообщить в полицию?.. Только не врите мне, что вы не полицейский! Я имела дело с полицией, когда вы, юноша, еще имели дело со своим ночным горшком.
При слове «труп», Милена вздрогнула, побледнела и, закрыв глаза, прислонилась спиной к входной двери.
Ладно, давайте на чистоту. Я частный детектив. Госпожа Беркова наняла меня для розыска своего брата. Это, во-первых А во-вторых, госпожа Розенгард, скажите, с чего это вдруг вы заговорили о трупе?
Я же сказала ищейка! удовлетворенно хмыкнула старуха. И не держите меня за дуру, юноша. Зачем же еще вы рветесь в эту квартиру? Только, говорю вам, нет там никого. Я еще не совсем слепая и прекрасно знаю, что творится у меня в доме.
Она сердито выдвинула верхний ящик здоровенного древнего комода, погремела там чем-то, затем обернулась и швырнула Виктору ключ с грубой деревянной биркой, на которой черной тушью был выведен номер двенадцать.
Идите и убедитесь сами! Я не потащусь туда с больными ногами, прогудела, словно в пустое ведро, старуха. Она кивнула на застывшую у двери Милену и добавила: Третий этаж, она знает
Первое что увидел Виктор, включив свет в прихожей, была лежащая на полу у двери телеграмма. Разумеется, та самая, в которой Милена сообщала о своем приезде. Виктору это не понравилось. Он передал телеграмму девушке, и та, прижав листок к груди, рванулась сквозь прихожую в единственную комнату, в которой, как и следовало ожидать, никого не оказалось. Виктор двинулся следом, не забыв по пути сунуть нос в ванную, тоже пустую и давно требующую ремонта.
Честно говоря, он ожидал увидеть унылое жилище запойного холостяка какую-нибудь донельзя загаженную и вонючую берлогу. Ничего подобного. Квартира Антона Беркова выглядела вполне пристойно, насколько может быть пристойной дешевая меблирашка. Милена Беркова нисколько не согрешила против истины, назвав своего брата аккуратным и дисциплинированным человеком. Похоже, тот исповедовал простой житейский принцип: чисто не там, где убирают а там, где не мусорят. Конечно, это создавало некоторую иллюзию порядка, но только иллюзию. Чувствовалось, что в квартиру несколько дней никто не заглядывал. Застоявшийся воздух был плотен и несвеж. На всем лежал тонкий, физически ощутимый слой пыли, отбивающий всякое желание прикасаться к чему-либо руками.
Виктор не спеша обвел глазами комнату от входа по часовой стрелке, как привык это делать, будучи еще помощником окружного прокурора. Слева у стены большой, обитый старой коричневой кожей диван с высокой спинкой аккуратно застелен пледом-шотландкой. На темные доски пола брошен истертый прикроватный коврик. Над диваном дешевая репродукция картины в «бронзовом» багете какой-то голландский натюрморт с фруктами. В углу низкое кресло, торшер с оранжевым тряпичным абажуром, «зеленоглазая» радиола в полированном ящике на ножках. В дальней стене два темных узких окна с жалюзи, между ними чугунный радиатор отопления. В правом углу широкий письменный стол с настольной лампой и с аккуратно задвинутым стулом. Над столом книжные полки лесенкой полностью заставлены книгами. Рядом, вдоль стены, трехстворчатый платяной шкаф с пыльным зеркалом и застекленная дверь, распахнутая в кухню, куда Виктор тут же не преминул заглянуть.