«Любил»в прошедшем времени слово, остудила его ностальгический настрой Клавдия, возвращая седеющего мужчину в суровую реальность. А нынче? Таблеточки?
Ее слова и ироническая ухмылочка заставили Лавра мгновенно посуроветь.
Осторожней, женщина! Он подался корпусом вперед.
Да не дергайся, сам на грубость напросился, произнесла Клава более миролюбиво. Она умерла почти три года тому назад. Опухоль.
Кто? Основная нить беседы была потеряна.
Сестра, пояснила Клавдия. Катя. Умерла.
Да? Ни тени соболезнования или, на худой конец, человеческого участия не промелькнуло на суровом, испещренном морщинами лице авторитета. Сочувствую Люди смертны. И мне это известно гораздо лучше, чем тебе.
Мне другое известно, Лавриков, продолжила Клавдия, игнорируя его сугубо философское изречение. Ты тогда в Сочах девочку соблазнил
В Сочи, перебил ее Лавр.
Что?
В Сочи, повторил он с нажимом. Сочи не склоняется.
Да плевать мне, склоняется Сочи или не склоняется! неожиданно разозлилась женщина и существенно повысила тембр голоса. Катюшка раз в жизни путевку профсоюзную получила от чулочно-носочной фабрики. За победу в соцсоревновании получила. А я, дура, ее одну отпустила. Тебе на усладу.
О! Могу гарантировать. Чуть потрескавшиеся губы Лавра тронула очередная ухмылка змея-искусителя. Твоя сестричка не была разочарована. И Он наморщил лоб. Нет, имя-фамилияэто мимо. А вот что-то, связанное с чулочно-носочной индустрией Смутно так вспоминается Потому что смешно. Врезалось Носков не было, а индустрия была. Сухонько отсмеявшись, авторитет вдруг энергично поднялся из-за стола, подозрительно прищурился и подошел вплотную к визитерше. Только зачем все эти сладостные разговоры о прошлом веке?
Катя родила от тебя, Лавриков, жестко, делая ударение практически на каждом слове, произнесла Клавдия.
Ожидаемой реакции от данного сообщения не последовало. Взгляд Лавра нисколько не изменился. Полная невозмутимость и безучастность к происходящему. На этот раз он, правда, не стал бороться с искушением и, придвинув к себе поближе пепельницу, закурил. По старой лагерной привычке Федор Павлович предпочитал употреблять крепкие сигареты. Все, что он сумел сделать, так это перейти с истинно воровских папирос «Беломорканал» на нечто более приличное и цивилизованное. Облачко густого дыма взметнулось под высокий потолок и мгновение спустя растворилось там. Лавр откашлялся, прочищая горло.
Да? равнодушно спросил вор в законе после паузы.
Да.
Интересно.
На глаза Клавдии навернулись предательские слезы. В глубине души она ожидала несколько иного приема в данном особняке. Более душевного, что ли. Или хотя бы более приветливого.
Как ее ни ломали в профкоме аборт сделать, не далась. Грустную фразу завершил тяжелый вздох. Родила.
Мальчика или девочку? Неприкрытый сарказм вора в законе действовал на Клавдию угнетающе.
Мальчика, тихо произнесла она. Федора Федоровича Розгина. В метрике напротив папаши прочерк стоит.
Лавр причмокнул языком и вернулся к своему столу.
Что поделать? Он скрестил руки на груди, подражая Чернышевскому и лишь слегка исказив мучивший писателя вопрос. Прочерк, он и есть прочерк.
Мы вдвоем его растили, ребенка. Клавдия не слышала его, целиком погрузившись внутрь своей души. Теперь я одна.
Молодец. Лавр поджал губы. В наше время в одиночку поднять ребенкаэто большой-пребольшой подвиг Выдержав небольшую паузу, авторитет вновь стремительно приблизился к гостье и уже навис над ней грозным беркутом. Глаза Федора Павловича заледенели. Только что-то поздно ты с шантажом таким дурацким спохватилась. Или послал кто, научил?
Клавдия опустила взгляд на свои босоножки и грустно покачала головой.
Вот этого Катя и боялась, сказала она, тяжело дыша.
Чего?
Тебя! Слегка отодвинувшись на дубовом стуле, как бы отстраняясь от дышащего ей в лицо Лавра, женщина поднялась на ноги. Ростом Клавдия была приблизительно равной с Лавриковым.
Зачем меня бояться? Законник отступил на пару шагов назад. Яне Кащей.
Боялась, что из-за уголовных ваших законов мерзких ты ребенка погубить можешь. Слова Клавдии были хлесткими, зычными, как удары молота о наковальню. Она возвращала себе свой привычный апломб, прекрасно осознав, насколько глупым и несуразным было ее решение явиться в этот дом. На человечность рассчитывала! Смешно! А вот сейчас терять уже было нечего. Хоть выговориться есть возможность. Благо дело собеседник тот, который нужен. И пацану ни звука не говорила. Мысли даже не было тебе объявиться.
Значит, у нее, у соблазненной и покинутой, не было, грубо перебил ее словоизлияния Лавр. А тыобъявилась?
И я бы не пошла ни за что, твердо заявила женщина. Только Федечкагений. А его в университет не принялис проходным баллом, но без папы-мамы. Двести долларов в месяц требуют за подготовительные курсы. Куда ни плюньмафия везде!
На мгновение Лавру показалось, что Клавдия действительно собирается плюнуть на кафельные полы его личных апартаментов.
Двестиэто проблема? Авторитет в изумлении рельефно изогнул левую бровь и выудил-таки сигарету изо рта.
Клавдия горько усмехнулась. Она прекрасно понимала, что у нее самой и сидящего перед ней состоятельного мужчины абсолютно разные представления о больших и маленьких суммах. То, что она считала двести долларов баснословной суммой, обладать которой было чем-то из области ненаучной фантастики, вовсе не означало это для Лавра. Федор Павлович, по представлениям Розгиной, мог и за день столько тратить на вещи совершенно ненужные. Женщина непроизвольно уставила рассеянный взгляд в собственные коленки и неизвестно зачем одернула скромненькое ситцевое платьице, приобретенное бог знает в каком году.
Где мне их взять, когда вся зарплата наполовину меньше тянет?! с грустной иронией по отношению к самой себе сказала она. И ребенка кормить надо растущего, и компьютер его жрет денег о-го-го.
Лавриков неожиданно встрепенулся и, вернувшись на мгновение к пепельнице, загасил свою сигарету, выкурив ее, наверное, меньше чем наполовину. Цепким пристальным взором окинул он сконфуженное лицо дамы, пожаловавшей в гости без приглашения.
Компьютер, говоришь? Впервые за время длительной беседы в голосе Федора Павловича появился живой интерес.
Компьютер Ладно. Клавдия махнула рукой и, резко развернувшись, направилась к выходу. По ухмылочке вижу, зря я это придумалапросить. Прав ты. Ее огромная ладонь решительно легла на дверную ручку. Прочерк, он и есть прочерк.
Но в душе Лавра уже что-то перемкнуло, если так можно выразиться.
Погоди. Авторитет догнал ее и перехватил уже опустившуюся вниз кисть. Не прыгай. Фотка где?
У тебя на столе, пожала плечами Розгина. Забыл?
Нет, не та. Лавр вернулся к своему рабочему столу, схватил снимок и уже вместе с ним приблизился к Клавдии. Эту забери. Пацана. И телефон домашний.
Домашний тебе ни к чему. Расстановка сил поменялась, и женщина уже не чувствовала в себе былой неуверенности. Атмосфера богато обставленного помещения перестала действовать на Клавдию угнетающе. Да и неожиданно изменившееся поведение хозяина апартаментов сыграло свою роль. Розгина даже позволила себе подбочениться и гордо вскинуть голову. Дома нам помощи не нужно. Вот я институт написала, факультет экономический. Она забрала из рук Лавра курортную фотографию, на которой криминальный авторитет был изображен в обнимку с ее родной сестрой, а вместо нее вложила в ладонь вора сложенный вчетверо тетрадный лист. Захочешь с учебой помочьхорошо. НетБог тебе судья.
Но перечить Федору Павловичу, диктовать и навязывать правила игры оказалось не так-то просто. Уже в следующую секунду рука женщины оказалась в плену его цепких сухощавых пальцев.
Фотку давай! зло прошипел Лавр, сверкая очами. Я же вижусумка полная, весь архив, поди, притащила. А Бог не мне судьей будет, а тебе, если это подстава. Ини звука, сестричка! Я жизнь с короной прожил и умереть с ней хочу