Твой дед».
Глава 2
Идут, понял репортер и азартно приказал оператору: Действуй!
Агрессивно, как моджахед ракету «стингер», прижимая к плечу камеру, оператор решительно рванул на передовую, к подъезду мирного замоскворецкого особняка, у которого в расслабленном ожидании стояли двое в камуфляже с автоматами наперевес. И боле никого.
Но звериная интуиция не подвела репортера: раскрылась дверь и первыми вышли три милиционера в форме, которые тут же остановились на ступеньках, пропуская по одному весьма странных граждан жеманно изящных, подчеркнуто беспомощных, в непонятных не то мужских, не то женских одеждах. А вот и нестранные: по ступенькам спускались четверо солидных господ.
Неизвестно откуда рядом с оператором оказалась стая хищных и ухватистых молодых людей с телекамерами и фотоаппаратами. Как всполохи майской грозы, замелькали беспрерывные вспышки. Обыкновенные господа поспешно закрывали лица ладонью, рукавом, портфелем. Один из странных, в кудрях черных до плеч, эдакий оперный Ленский, потянулся к немолодому красавцу-аскету из нестранных, поцеловал его в щеку и утешил капризно-ласково:
Не волнуйся, любимый, все уладится.
Молодец-репортер успел на эту реплику с микрофоном и записал-таки.
А остальная стая, радостно взвыв, защелкала затворами фотоаппаратов с немыслимой быстротой.
Последним на крыльцо вышел милицейский майор, который добродушно объявил:
Уважаемые пидары! Ландо подано!
И точно. Задом пятился на крыльцо «черный воронок». Так и не сумели представители средств массовой информации по-настоящему добраться до мужественного красавца-аскета. Он одним из первых без всяких просьб со стороны милиции поспешно взобрался по лесенке и исчез в черноте дверного проема тюремной перевозки. Последним возжелал уехать в «воронке» жирный лысоватый человечек, но твердой хозяйской рукой его придержал майор.
Нет, Гарик, такой почетный гость, как ты, должен ехать только со мной.
Не все ли равно, на чем в ментовку ехать? философски заметил человечек.
Не все равно, уверенно возразил майор. Свидетели мне нужны тепленькие, не проинструктированные тобой, Гарольд.
Ты скажешь, обиженно отбрехнулся Гарольд и полез в «Волгу» с мигалкой.
Кавалькада из четырех машин переулком двинулась к Полянке. Защелкали дверцы иномарок: репортерская братия организовывала погоню.
Ехать было недалеко, до ближайшего отделения милиции, где начальствовал энергичный майор. Журналисты, кое-как припарковав поблизости свой автотранспорт, законопослушно ожидали конца выгрузки задержанных. Дождались и после еще терпели минут десять. Понимали: менты серьезным делом занимаются сортируют, распределяют по камерам, их побеспокоишь не вовремя, потом путного слова не дождешься.
Выждав положенное, телевизионный репортер (он само собой определился как главный) для порядка глянул на часы и решил:
Пошли!
Майор сидел в дежурной части на кресле, специально вынесенном из его кабинета. Сидел развалясь и щерился, как сытый волк. Когда наконец закрылась дверь, похвастался журналистской братии:
Я его все-таки прихватил с поличным, пацаны.
Репортер выдвинулся вперед и выдвинул микрофон:
Кого? Маркова?
Какого, в задницу, Маркова! восторженно обиделся майор. Гарика Пузанова! Пофартило так пофартило! Притонодержательство, подпольные азартные игры, беспатентная торговля спиртным. Если не восемь, то пятерку я ему намотаю наверняка. Вся московская уголовка его пасла и ничего. А я взял. Я везучий, ребята!
А Марков? настаивал репортер. Остальные не мешали ему: понимали он сейчас о самом главном и самом важном.
Какой еще Марков? тупо и уже без энтузиазма повторился майор.
Среди задержанных вами в гомосексуальном притоне лидер общественного движения «Патриот» Марков.
Иди ты! возбужденно ахнул майор.
И что вы можете сказать по этому поводу? нажимал репортер, садистски ожидая неминуемого простодушного милицейского афоризма.
И добился своего. Майор двумя пальцами подергал себя за нос, одним пальцем почесал щеку и выдал:
Какой он патриот, если он пидар!
Не в криминальной хронике, не в «Дежурной части», не в «Дежурном патруле» сюжет репортера прошел в основных новостях. На экране был выход, была тщетная попытка спрятаться, был поцелуй. Прозвучали и нежные слова ласкового партнера. А начинался репортаж обыденными словами: прошедшей ночью милицейской бригадой был ликвидирован тайный гомосексуальный притон. Среди задержанных посетителей притона оказался лидер движения «Патриот», возможный кандидат в президенты на очередных выборах Игорь Марков.
А молодежная газета осветила это событие с присущей ей прямотой. Четверть первой полосы занимала фотография, на которой напудренный Ленский тянулся черными губами к щеке пидара. А шапкой послужило бессмертное «мо» милицейского майора:
«Какой он патриот, если он пидар!»
Глава 3
Трое молча сидели в замызганной комнатенке, которую предоставил им начальник Хамовнического РЭУ, верный адепт движения. Молодой, прямой, как гвоздь, генерал в штатском пиджаке, который был на этих плечах чужим, нервный тридцатипятилетний интеллигент в вольном московском прикиде джинсы, маечка под горло, клетчатая куртка-рубаха, и Игорь Тимофеевич Марков при полном параде. Его сухое и острое лицо, лицо просто-таки Савонаролы, ничего не выражало. Это лицо ожидало и выжидало.
И дождалось: в молчании, изучив Игоря Тимофеевича пристальным командирским взглядом, генерал констатировал желудочным басом:
С таким лицом на костер за идею, а он в бордель к жопникам.
Нервный интеллигент ногтем большого пальца провел по бумажному, заляпанному чернильными пятнами покрытию хилого письменного стола, сморщился, простонал сквозь зубы и мягко попросил генерала:
Не надо так, Алексей Юрьевич.
А как надо?! рявкнул генерал.
Не знаю, беспомощно признался интеллигент.
То-то! неизвестно чему обрадовался генерал и спросил у Маркова: Ты хоть от журналистского хвоста отрубился?
С каких это пор вы со мной на «ты», Алексей Юрьевич? высокомерно поинтересовался виновник торжества.
С тех пор как увидел твой сладкий поцелуй с волосатым педрилой.
Все, что случилось со мной, подлая и изощренная провокация! наконец-то на повышенных нервных тонах сделал заявление возможный кандидат в президенты. Это подстроено, и подстроено нашими врагами!
Твоими, поправил его генерал. Так как насчет хвоста? Нам с Иваном очень бы не хотелось сегодня беседовать с журналистами.
Нету никакого хвоста, уж поверьте профессионалу.
И на том спасибо.
Замолчали. Первым не выдержал паузу Игорь Тимофеевич.
Вы же знаете, что я не педераст!
Откуда? вяло полюбопытствовал генерал.
Мы ведь много месяцев были вместе, постоянно сотрудничали, ежедневно лично общались
От близкого личного общения с тобой каждая нормальная мужская особь, подозреваю, может сделать как раз обратный вывод, издевательски заметил генерал.
О чем вы, о чем? горестно взвыл интеллигент Иван. Вы были нашим знаменем, Игорь Тимофеевич! Человек, в недрах КГБ боровшийся за справедливость, человек, пострадавший за это, человек, в годы перестройки разоблачавший беспринципность и двуличие власти, человек, все последующие годы твердо стоявший на позициях чести, достоинства и бескорыстия. Человек знамя! И это знамя упало в грязь.
И это знамя не следует поднимать из грязной лужи. Негигиенично как-то. Да и кто пойдет за грязным знаменем? дополнил монолог хладнокровный генерал.
Вот и о главном. Марков с кривой понимающей улыбкой спросил:
Чего вы от меня хотите?
Три канцелярских стола было в комнате. На каждого по столу. Генерал Алексей Юрьевич выпростался из-за своего и стал посреди помещения для того, чтобы вещать поубедительнее:
Сегодня же ты сделаешь заявление в печати. Первый пункт то, в чем ты безуспешно пытался убедить нас. Провокация там, враги всякие. Второй пункт. Скомпрометированный, ты (облыжно или по делу неважно) в связи с тем, что не хочешь и не имеешь права бросить хоть какую-то тень на святое дело общенародного движения «Патриот», выходишь из него на время, которое может понадобиться для выяснения истины и полной твоей реабилитации. Всего два пункта, Игорек.