Как знать
Я подумал, что теперь Потоцкий уже никого критиковать не станет. Равно, как и хвалить. Мертвые, известное дело, молчат. Но могут кое-что показать.
Я нагнулся над Потоцким, приподнял его головучуть полноватое лицо с уже наметившимися залысинами искривилось гримасой испуга. Под левым глазом едва проступала желтизнанаверное, она была незаметна, покуда лицо не стало мертвенно бледным. На тыльной стороне ладони с растопыренными пальцами виднелась совсем свежая ссадина.
Такое впечатление, будто он кого-то или что-то крепко ударил, сказал я.
Не исключено, согласилась Варвара. Однако никаких других признаков борьбы. Опять же, если учесть, что умер он мгновенно Сергей Павлович считает, что, скорее всего, мгновенно.
Я осмотрел одежду Глеба и обшарил карманы. Кроме носового платка, ключей и портмоне в брюкахничего. Взял его руку с зажатым кулаком и разогнул пальцы. На ладони лежал маленький скомканный клочок газетной бумаги. Я разгладил клочок на колене и прочитал: "ДРОФА" предла" окончание оторвалось, но и так было ясно, что пресловутая "ДРОФА" что-то предлагает.
Похоже на рекламу.
Похоже, кивнула Варвара, взяла у меня обрывок и принялась внимательно рассматривать обратную сторону.
Здесь какой-то текст, но ничего не понятно. Может, это вообще ничего не значит.
А, может, значит. Ведь зачем-то это оказалось в его руке.
Мы пытались за что-то зацепиться. Правда, зацепка была слишком маленькая и неразборчивая. Следовало поискать что-нибудь еще. Но вот что?
Я огляделся по сторонам. Большая кухня, обставленная далеко не новой, но добротной мебелью. Шкаф-пенал, два навесных шкафчика, высокие табуретки, стол у окна, у мойки тумба, по старинке обитая сверху жестью. Над мойкой, почти под потолком, висели большие часы в красивом футляре, закрывающемся на изящный крючок в виде змейки. Противоположную стену украшала графическая картина: олень, обвитый виноградной лозой.
Картину написал Виктор Хан, а часы старые, еще от деда Сергея Павловича. Они давно не ходят, но футляр очень красивый, пояснила Варвара.
Да, красивые. Кто спорит? Умершие часы рядом с умершим человеком. Ну и ассоциации
Надо позвонить Ивану, сказал я, имея в виду, разумеется, Ивана Земцова из городского управления уголовного розыска. Только ему я мог доверить свою подругу и ее непутевую компанию. С Иваном сохранились старые добрые отношенияв отличие от некоторых других бывших коллег, косо смотрящих на частных детективов.
Домой? уточнила Варвара.
Да уж, наверняка. Ну ничего, простит.
Иван, конечно, простил, хотя его также, как и меня, оторвали от сна накануне выходного дня. Он в суровом молчании выслушал информацию, но, поскольку был суров всегда, это ничего не значило.
Ладно, ждите, пробурчал Земцов и добавил:Влипли, пинкертоны.
Но последние слова тоже ничего не значили. Если иметь в виду дурные намеки.
Тебе рассказать, как тут все было? спросила Варвара, когда я положил трубку.
Не трать заранее пыл, дождись Земцова. По поводу "влипли" Иван отчасти прав: объективно ты такое же подозреваемое лицо, как и все остальные. Кстати, об остальных. Пойдем, познакомишь. А то наше уединение уже становится неприличным.
Действительно, пора было познакомиться не только с мертвецом.
В большой комнате так ярко горел свет, что это лишь подчеркивало сумрачность царящей атмосферы. В кресле, ближе к двери, полулежала сдобная булочкапухленькая женщина с нежными щечками, слегка надутыми губками и светлыми волосами, напоминающими взбитые сливки. При нашем появлении она чуть вскинула опущенные реснички, из под которых блеснули полные слез голубые глазки, издала полувсхлип-полувздох и вновь отгородилась от внешнего мира сомкнутыми веками.
Витимова, шепнула Варвара.
Рядом с Еленой Витальевной на диване в абсолютной неподвижности замер невысокий жилистый мужчина, чье желтоватое лицо сильно смахивало на восковою маску, впрочем, как и он сам на восковую фигуру. Лишь его взгляд, очень быстрый и цепкий, не оставлял сомнений, что это живой человек. На мое приветствие он откликнулся коротко, почти не раскрывая рта:
Виктор Хан.
За большим столом с остатками недоеденного торта и недопитого чая сидели сухощавая, коротко стриженая шатенка, напоминающая строгую учительницу, и флегматичного вида мужчина, который заметно утратил стройность фигуры, зато приобрел близорукость. Женщина посмотрела на меня с критическим прищуром и кивнула, а мужчина поправил старомодные очки в роговой оправе и вяло представился:
Струевы.
В самом дальнем углу комнаты, в кресле, закинув ногу на ногу, восседала дама, ради которой стоило, чтобы тебя разбудили среди ночи накануне выходного дня. Она была высокая, с гибким, как у змеи телом, черными, тяжело падающими на грудь волосами и чуть вытянутыми к вискам большими темными глазами. И волосы, и глаза особо подчеркивали бледность нетронутого румянами лица, придавая ему холодную загадочность и почти демоническую привлекательность. Что греха таить, я заметил ее самой первой.
Валерия, сказала она низким голосом, спокойно выдержав мой оценивающий взгляд и не проявив никакого ответного интереса. Честно признаться, меня это несколько задело.
Зато явный интерес проявил другой человек. Его тонкое, пожалуй, чересчур изящное для мужчины лицо с высоким лбом и зачесанными назад светлыми волнистыми волосами озарилось улыбкой. Я уже понял, что это Костя Поспелов, гораздо больше похожий на поэта-лирика, нежели на врача-кардиолога.
Как хорошо, что вы пришли! И Варвара, и мы все на вас очень надеемся! воскликнул он и, повернувшись в сторону Сергея Павловича, добавил по свойственной врачам привычке к пустым утешениям:Скоро все будет ясно.
Кавешников, прекрасно знающий цену таким утешениям, скорбно покачал головой. Зато отреагировала Вера Аркадьевна:
Ах, о чем ты говоришь, Костя!
В этом замершем царстве она единственная демонстрировала способность человечества к движениюмерно расхаживала по комнате безо всякого смысла, опустив голову и сосредоточенно глядя на сцепленные у груди руки. Именно так я представлял себе артиста, погружающегося в сложную роль за несколько минут до того, как поднимется занавес.
Занавес поднялся на удивление быстро. В дверь настойчиво позвонили, и в квартире, словно в буфете во время антракта, образовалась толпа. В принципе заявились-то всего шесть человек, однако милиционеры, приезжающие на место убийства, деликатностью обычно не отличаются, зато отличаются громкими голосами и тяжелой поступью. Конечно, их ждали. Но ожидание тайфуна не смягчает того "удовольствия", которое он доставляет.
Появление же Ивана Земцова вполне можно было сравнить с тем, как перед утлым суденышком вдруг вырастает гигантский айсберг. Ростом под два метра, шириной с трехстворчатый шкаф, с шеей, подобной стволу древнего баобаба, и кулаками, способными заменить кувалды, он смотрелся еще той фигуройв прямом и переносном смысле. Ивану еще не исполнилось сорока, но тянул он на большееможет, из-за ранней седины, придававшей его коротким и жестким волосам стальной цвет, может, из-за суровости грубоватого лица, которое смягчали лишь печальные, как у сенбернара, глаза. Когда Земцов раскрыл рот, чтобы произнести первое слово, почти все, похоже, решили, что на них обрушится камнепад. Но ничего подобного не произошло. Иван заговорил тихим приглушенным голосом, каким разговаривал почти всегда:
Кто мне может внятно объяснить, что здесь творится?
Там мертвый Глеб, пролепетала Елена Витальевна и заплакала.
На нее посмотрели сочувственно, но утешать никто не бросился.
Знаем и с этим разбираемся, невозмутимо сказал Земцов. Меня интересует, как это случилось.
Нас это, представьте, тоже интересует, подала вдруг голос Марина Ивановна.
На нее посмотрели с укоризной, но опровергать тоже никто не стал.
Я могу рассказать, взяла инициативу Варвара.
Тыпосле.
Иван даже не шелохнулся в ее сторону, продемонстрировав явное отсутствие интереса к ее информации. Но никто другой поделиться своей информацией отнюдь не рвался.