Корабль пришвартовался у Графской пристани, и сойдя на берег, Андрей Николаевич ощутил давно забытое, утраченное за долгие годы скитаний на чужбине состояние единения с Родиной. Душа наполнялась трепетом и печалью. Голос барона вернул его к реальности:
Андрей Николаевич, я сейчас в штаб армии, Вы со мной?
Хотел бы, с Вашего позволения, навестить семью, жену и сына, они должны быть здесь, в Севастополе.
Конечно, Андрей Николаевич, отправляйтесь к семье, завтра в восемь я жду вас в штабе.
Штабс-капитан Краснов шел по знакомым, почти забытым улицам, сквозь холодный, сырой ветер запоздалой весны. Вот и знакомая калитка маленького домика, все так же, как и много лет назад. Дрогнуло сердце, то ли от ветра, то ли от нахлынувших воспоминаний заслезились глаза, калитка скрипнула, пропуская его во двор, он прошел по аллее, подошел к двери, постучал. Дверь открыла женщина и, увидев его, остолбенела. Несколько долгих секунд смотрела она на Андрея Николаевича удивленным, полным боли и нежности взглядом, и наконец, тихо произнесла:
Андрей, ты?
Я, Наташа, я, также тихо произнес он.
Боже мой! вскрикнула она, и со слезами на глазах бросилась ему на грудь.
Она рыдала, прижимаясь к нему, а он, не находя слов, гладил её по волосам, поседевшим от бед и невзгод. Когда она немного успокоилась и вновь смогла говорить, посмотрела в его глаза, и тихо сказала:
Ну, что же мы стоим на пороге? Идём в дом.
Они вошли. Домашней теплотой и уютом повеяло на Андрея Николаевича. Тихо потрескивали дрова в печи, пахло теплым хлебом. От всего этого у него закружилась голова, и он опустился на стул. Восьмилетний мальчик, его сын, спрятавшись за мамину спину, с опаской поглядывал на незнакомого мужчину.
Да, это же папа твой, Коленька, что же ты прячешься, иди к нему, сказала сыну Наталья Алексеевна, но тот ещё сильнее вцепился в руку матери. Он ведь тебя совсем не помнит, ему годик был, когда ты уехал. Потом война, голод, эта ужасная революция, опять война. И от тебя никаких известий. Жив ли? Что я только ни передумала! Главное, чтобы жив был. Да, что же я? Ты ведь голоден наверное! Я сейчас, быстро на стол соберу. Мы тут с Коленькой сами хлеб печем, я немного муки достала.
Она угощала мужа, рассказывая о том, что пришлось пережить ей с маленьким сыном за все эти долгие, полные тревог и опасностей семь лет. Она говорила и говорила, не в силах задать ему тот, самый главный вопрос. Не смела, не могла, не знала как. Он сам на него ответил:
Я к вам только на одну ночь, завтра утром должен быть в штабе армии. Куда потом ещё не знаю. Идет война, я офицер, дворянин, и не могу оставаться в стороне, когда решается судьба России.
Наталья Алексеевна закрыла лицо руками, покачивая головой, потом протянула руки к нему, восклицая:
Боже мой! Боже мой! Проклятая война, проклятая революция! Да, будь оно всё неладно! Давай уедем отсюда, в Париж, в Вену, куда угодно, только подальше от войны!
Я был там, за границей. Ничего хорошего нет, ни в Вене, ни в Париже. Можно сбежать от войны, но не сбежишь от себя, от долга перед Родиной. Я приехал, чтобы сражаться с большевиками.
Я думала, ты приехал к нам! Сколько можно воевать?! Кому нужна эта бессмысленная война?!
Я буду воевать с большевиками для того, чтобы мы с тобой могли жить, как прежде.
Как прежде?! Да ничего уже не будет, как прежде! Ты посмотри, что делается вокруг!
Все зависит от нас, от Русской армии, одолеем большевиков и будем жить, как прежде.
Сегодня всё было, как прежде: и теплая постель, и жена, и сын, и дыхание, и голос, от которого он отвык за годы войны и скитаний, но продолжалось это только до утра. А утром снова была война. Он ушёл, и ни он, ни Наталья Алексеевна не знали, придётся ли им свидеться ещё в этой жизни.
Встретив штабс-капитана Краснова в штабе армии, генерал Врангель сказал ему:
Деникин подал в отставку, я назначен главнокомандующим Русской армии. Как семья?
По нынешним временам, можно сказать, неплохо. Живут не хуже других. Главное живы.
Семье поможем. А вот Вам нескоро придется их снова увидеть. Вы ведь разведчик, Вы не нужны мне на передовой, Вы нужны там, за линией фронта.
Я готов ко всему, Петр Николаевич. Но внедрение разведчика непростой процесс. У Вас есть для меня легенда?
Легенда есть. Год назад, при попытке перейти линию фронта задержан поручик Макаров. Бежал из немецкого плена. Содержался в лагере Ингольштадта, где находился и подпоручик Тухачевский. Сейчас этот подпоручик командует армией. Его имя может помочь обрести доверие.
Ингольштадт, задумчиво произнёс Андрей Николаевич, помню этот город на берегу Дуная.
Приходилось там бывать?
Глава 2
Андрей Николаевич вспомнил, как из Австрии, где дислоцировалась четвёртая армия, его направили в Ингольдштадт, сопровождать группу русских военнопленных. Служил он тогда в штабе генерала Ауффенберга, под именем оберлейтенанта Генриха Зольднера. Не рассчитывал оберлейтенант Зольднер надолго задерживаться в этом городе. Доставив в крепость пленных, он уже собирался в обратный путь, но офицер, принявший русских, сказал, что с Зольднером хочет побеседовать Карл Хаусдорф. Это имя ничего Генриху не говорило. Под штатским костюмом высокого стройного незнакомца с орлиным носом и жёсткими усами угадывалась фигура военного: выправка, походка, жесты всё говорило о том, что преподаватель университета, каковым представился он Зольднеру, или в недавнем прошлом или в настоящем кадровый офицер. Принял он Генриха не в кабинете, а встретил в парке крепости, и предложив прогуляться по усыпанным увядающей желтой листвой аллеям, спросил:
Вы торопитесь в Австрию, господин оберлейтенант?
У меня приказ: доставить русских военнопленных в крепость, и возвращаться в штаб армии, идет война.
Рано или поздно войны кончаются миром, и те, кто сегодня являются врагами, завтра могут стать союзниками. Не хотите ли поработать с русскими военнопленными? Говорят, Вы неплохо знаете русских?
Я служу в армейской разведке, знать противника моя обязанность.
Я в курсе, потому и обращаюсь к Вам. Мне нужны из числа русских офицеров несколько надёжных человек, способных выполнить определённую миссию у себя на родине.
Хотите, чтобы я отобрал кандидатов для вербовки?
Нет, нет, это не совсем то. Мне нужны не агенты, а союзники, единомышленники. Нам видится будущее Германии в союзе с Россией и Японией. Здесь, в Ингольдштадте, находится филиал «Германенордена», слышали о таком?
Не приходилось.
Вы будете посвящены в этот орден. Нужно, чтобы идеи «Германенордена» были восприняты русскими офицерами. Мир стоит на грани больших перемен, в России нам нужны не агенты, а люди, которые станут проводниками наших идей. Это должны быть перспективные офицеры, которые в самом ближайшем будущем займут места в высшем эшелоне русской военной власти.
Это требует серьёзной работы.
Естественно. Поэтому я и обратился к Вам. Мне рекомендовали Вас как серьёзного, грамотного разведчика.
Но я служу в армейской разведке, мы решаем лишь оперативные задачи, а работа, которую Вы мне предлагаете, требует политического мышления.
Я бы сказал, геополитического. Геополитика вот какого масштаба работу я предлагаю Вам. Здесь, сейчас закладываются основы будущего устройства мира. От нас с Вами многое зависит.
То, что предлагал ему Хаусдорф, было бы несомненной удачей, нет, не для Генриха Зольднера, а для офицера русской разведки, Андрея Николаевича Краснова. Тогда он ещё не знал, что всего через пару месяцев, в феврале 1917 года, на смену монархии придёт разгул демократии. Бешеным вихрем пронесётся он по улицам городов и ворвётся в казармы и окопы, и то, что ещё недавно называлось русской армией, превратится во что-то непонятное, неуправляемое, не желающее подчиняться, где назначение командиров и планы сражений будут обсуждаться на общих собраниях рот, батальонов, полков. Чётко отлаженный механизм военной разведки просто перестанет существовать.
Мир стоит на краю гибели, разве есть у него будущее?