Вы, наверное, разминулись с ним, сказала мисс Керри. И актеры, и постановочная группа, все ушли несколько минут тому назад.
Все? спросил Бернс. И Ларри тоже?
Ларри? Мисс Керри на мгновение нахмурилась. Ах да, Ларри. Конечно. Он ушел вместе с остальными.
Бернс почувствовал невероятное облегчение. Во всяком случае, отсутствие сына по вечерам связано с пьесой. По крайней мере, в этом он не лгал. Лицо Бернса расплылось в счастливой улыбке.
Что ж, сказал он. Простите за беспокойство.
Не за что. Это вы меня простите, что я не сразу вспомнила имя Ларри. Он единственный с таким именем среди моих артистов и играет, должна вам сказать, очень хорошо.
Рад слышать.
Да, мистер Шварц, вы можете гордиться своим сыном.
Конечно. Мне приятно сознавать Бернс замолчал. Он долго и пристально смотрел на мисс Керри. Моего сына зовут Ларри Бернс.
Мисс Керри нахмурилась.
Ларри Бернс? Простите. Дело в том Ваш сын не занят в спектакле. Он вам сказал, что участвует в нем? Но он даже не приходил к нам.
Вот как, сухо сказал Бернс.
Надеюсь Видимо, у мальчика были свои причины, чтобы вы думали, будто он видите ли к таким вещам надо относиться осторожно, мистер Бернс. У мальчика наверняка были свои причины.
Да, ответил Бернс печально. Боюсь, что были.
Он поблагодарил мисс Керри и ушел, оставив её одну в большом пустом зале.
Глава 8
Бернс сидел в гостиной и слушал монотонное тиканье старых напольных часов. Часы всегда успокаивали его, он еще в детстве хотел иметь такие. Он не мог объяснить, почему ему хотелось иметь собственные напольные часы, но однажды они с Харриет поехали за город и остановились у старого сарая, выкрашенного заново в бело-красный цвет, на котором висела вывеска «Предметы старины».
Владелец лавки был тощим блондином с женской походкой, одет он был как помещикв жилетку и пиджак с кожаными заплатками на рукавах. Он порхал среди редких образцов фарфора и хрусталя, весь трепеща, когда Харриет брала в руки какую-нибудь посудину. Наконец они подошли к старым часам. Их было несколько, одни стоили 573 доллара, это были английские часы, на них были выгравированы имя мастера и дата изготовления. Они внушительно выглядели и прекрасно работали. Другие часы были сделаны в Америке, даты изготовления и имени мастера не имели, кроме того, они нуждались в ремонтено у них было одно огромное достоинство: они стоили всего двести долларов.
Когда владелец лавки заметил интерес Бернса к более дешевым часам, он тут же обозвал их aficionados, язвительно заметив: «Если вам, конечно, нужны простенькие вещи», и заключил сделку с плохо скрываемым недовольством. Бернс отвез свою покупку домой. Местный ювелир за четырнадцать долларов привел их в порядок. И с тех пор забот с ними у Бернса не было. Они стояли в прихожей и отстукивали минуты глухим монотонным голосом, их тонкие стрелки расположились сейчас на лунном диске циферблата в широкой ухмылке, соответствующей двум часам ночи без десяти.
Теперь в размеренном и четком их дыхании никакого успокоения Бернс не чувствовал. Самое любопытное, что и время почему-то уже не было связано с часами. В их тиканье Бернсу чудилось безнадежное нетерпение: движение стрелок и работа механизма грозили отключением от жизни, взрывом, который оставит Бернса наедине с ожиданием собственного сына. Дом скрипнул.
Раньше он никогда не замечал, как скрипит дом. А теперь вокруг него теснились различные звуки, дом кряхтел, как старый ревматик. Из спальни наверху доносилось глубокое дыхание спящей Харриет, оно мешалось с мертвящим тиканьем часов и хриплыми стонами дома.
И тут Бернс услышал тихий звук, который прозвучал раскатом грома, потому что Бернс ждал его всю ночь, это был звук ключа в замочной скважине входной двери. В этот момент исчезли все другие звуки. Он сидел, напрягшись в своем кресле, и слушал, как повернулся в замочной скважине ключ, как открылась с небольшим скрипом дверь, впустив в дом зловещий шепот ветра, затем закрылась, плотно войдя в раму, как заскрипели доски в прихожей.
Ларри? позвал он.
Его голос проник во все уголки дома. На мгновение наступила полная тишина, и тут Бернс снова услышал тиканье старых часов, покорно стоящих возле стены и наблюдающих идущую мимо жизнь, так праздный человек стоит на углу, прислонившись к витрине аптеки.
Папа? Голос был удивленный, молодой и немного запыхавшийся, голос человека, вошедшего в теплую комнату с холода.
Я здесь, Ларри, откликнулся Бернс, и снова наступила тишина, на сей раз рассчитанная и нарушаемая только тиканьем часов.
Иду, сказал Ларри, и Бернс услышал, как он прошел по всему дому и остановился перед гостиной. Ты не против, если я свет включу? спросил Ларри.
Включай.
Ларри вошел в комнату, привычно двигаясь в темноте, и включил настольную лампу.
Он был высокий парнишка, намного выше своего отца, рыжеволосый, с длинным и тонким лицом, с отцовским носом и материнскими ясными серыми глазами. Подбородок был слабоват, отметил про себя Бернс, и другим он уже не будет, поздно. На Ларри была спортивная рубашка, брюки и спортивная куртка. Бернс подумал, интересно, где Ларри оставил свой плащв прихожей?
Читаешь? спросил Ларри. В его голосе уже не осталось ничего детского. Он говорил глубоким грудным голосом, необычным для молодого человека, которому не исполнилось еще и восемнадцати.
Нет, сказал Бернс. Тебя жду.
О?
Бернс внимательно смотрел на сына, поражаясь, как много может передать простое восклицание «О?».
Где ты был, Ларри? спросил Бернс. Он не отрывал взгляда от лица сына, надеясь, что тот не станет лгать. Ложь убьет Бернса, он ее не выдержит.
В школе, ответил Ларри, и Бернс принял ложь, причем боль оказалась меньше, чем он ожидал. Неожиданно что-то внутри у него изменилосьон стал чувствовать себя не столько отцом, сколько начальником следственного отдела 87-го участка. Переход произошел быстро и необратимосказался многолетний опыт. За считанные секунды Питер Бернс превратился в полицейского, который допрашивает подозреваемого.
В школе?
Конечно, папа.
В Калмз-Пойнтской средней школе? Ты ведь там учишься?
А ты разве не знаешь, пап?
Вопросы задаю я.
Да, в Калмз-Пойнтской.
Не поздновато ли для школы?
Ах, вот что тебя беспокоит, сказал Ларри.
Почему ты пришел так поздно?
Ты же знаешь, что мы репетируем.
Что?
Пьесу для старшеклассников. Все так серьезно, почти сотню раз повторили.
Кто еще занят в пьесе?
Много ребят.
Кто ее ставит?
Мисс Керри.
Когда начинаются репетиции?
Слушай, что это еще за допрос?
Когда закончилась репетиция?
Около часа, наверное. Мы с ребятами зашли еще выпить содовой.
Репетиция закончилась в половине одиннадцатого, сказал Бернс спокойно. Тебя там не было. И в пьесе ты вообще не участвуешь, Ларри. И не участвовал. Где ты был между половиной четвертого и двумя часами ночи?
Черт возьми! сказал Ларри.
Не сквернословь в моем доме.
Боже, ты говоришь как окружной прокурор.
Где ты был, Ларри?
Ладно, в спектакле я не участвую, признался Ларри. Я не хотел говорить маме. Меня выгнали после первых же репетиций. Актера из меня не получилось. Видимо
Ты плохо играешь и плохо слушаешь. Ты никогда не играл в этой пьесе, Ларри. Я сказал тебе это несколько секунд назад.
Ну
Зачем ты лжешь? Что ты делал все это время?
Что я делал? переспросил Ларри. Послушай, пап, я хочу спать. Если ты не возражаешь, я пойду лягу.
Он уже направился к двери, когда Бернс заорал:
Я возражаю! Вернись!
Ларри медленно повернулся к отцу.
Здесь не вонючий полицейский участок, пап, сказал он. И не ори на меня, будто я твой лакей.
Я здесь командую подольше, чем в своем участке, сурово проговорил Бернс. Убери свою ухмылку, а то я тебе все зубы повыбью.
У Ларри отвисла челюсть. Наконец он произнес:
Послушай, пап, я действительно