* * *
В этот момент как раз и раздался стук в дверь.
На миг Иннокентьев задумался. Не открывать? Глупо. Может, это горничная. Если не подать голос, она войдет в каюту, открыв дверь своим ключом. Открыватьа кто там, за дверью? Впрочем, в чем его могут уличить? Он никого не убил. В его вещахни пистолета, ни ножа, ни взрывчатки. Да он бы и не сунулся в самолет с такими «инструментами». Распознать же в стрелке и зонтике оружие может только большой специалист.
Кто там? принял решение Иннокентьев, заложив ампулку в рот. Теперь главноене раздавить ее. И не проглотить: кто его знает, как поведет себя тончайшее стекло в желудке? Иннокентьев аж поежился, представив себе, как он ходит с бомбой в кишках.
Алексей, стюард, послышался приветливый голос, Водичку вам принес. Бесплатно, тут же добавил он, неверно расценив затянувшуюся паузу.
Иннокентьев усмехнулся:
Сейчас открою.
Он повернул рукоятку дверного замка, а больше ничего сделать и не успел, жестко взятый двумя парами тренированных рук.
В ч-ч-ем дело? изображая испуг (на самом деле голова работала профессионально четко), спросил Иннокентьев.
У нас к вам пара вопросов, сказал третий, плюгавенький, черненький человечек, аккуратно притворяя за собой дверь.
Это произвол, я кричать буду, тихо, боясь проглотить ампулу, ответил киллер.
Не надо кричать, мягко сказал маленький. Его глаза буравили Иннокентьева, ломая волю и способность к сопротивлению.
Задержанному разрешили сесть на кровать, но рук не отпустили. Тем временем маленький быстро и аккуратно обыскивал каюту.
Я буду жаловаться, тихо произнес Иннокентьев. Я приехал отдыхать. Кто вы такие? Может, вы бандиты?
Мы не бандиты, ответил маленький. И даже где-то наоборот. Он уже заканчивал осмотр чемодана. Простучав легонько днище, отставил его в сторону.
Вот видите, обрадовался киллер. Ничего у меня нет.
А по-моему, есть, улыбнулся Мильштейн, доставая из кармана перочинный нож. Он заметил «не тот» звук, а реакция задержанного убедила его в том, что в чемодане что-то спрятано.
Через минуту документы были извлечены из тайника.
Так-так, господин итальянец, снова заулыбался маленький. И зачем же вы к нам приехали?
Иннокентьев быстро продумывал версию, которая сохранила бы ему жизнь. За фальшивый паспорт не казнят, а больше у его пленителей на него ничего нет.
И тут взгляд маленького упал на металлическую стрелку. Он осторожно взял ее в руки и, сняв очки, повертел перед самым носом, тщательно рассматривая близорукими глазами. Потом покрутил зонт с отвинченным кончиком. В глазах внезапно вспыхнуло понимание:
А ампулка где?
К-к-акая ампулка? Вот теперь Иннокентьева затопил страх. Раньше, лишая жизни свои многочисленные жертвы, он практически ничего не чувствовал. Но когда холодное крыло смерти задело его самого, впал в панику. Какая ампулка? лихорадочно повторил он. Я не знаю, о чем вы!
Знаешь, даже ласково как-то сказал Мильштейн. Все-то ты знаешь, господин Иннокентьев. И все-все мне расскажешь, хорошо? Семен приблизил к лицу киллера свои маленькие глазки и улыбнулся ему. Все-все расскажешь
Иннокентьев понял, что погиб. Причем в самом худшем варианте: этот человек не просто убьетон измучает его. Измучает жутко, потому что Иннокентьеву нечего ему рассказатьон практически ничего не знает.
И киллер решился. Сглотнув слюну, он языком направил ампулку между коренных зубов и со всхлипом раздавил ее.
Стой, сука! дернулся к нему Мильштейн, но было поздно. Лицо Иннокентьева оскалилось неживой улыбкой: яд парализовал лицевые мышцы. Голова бессильно свесилась вперед, из приоткрытого рта потекла тонкая струйка слюны. Осторожней! предупредил парней Семен. Страшный яд!
Они положили тело на койку, залепили рот заранее припасенным скотчем. Через пять минут план эвакуации тела был разработан и в деталях доведен до подчиненных. Каюту закроют, ключ у горничной с ключной доски изымут, благо она сейчас убирает в параллельном коридоре. Ночью Алеха с Мусой перенесут тело на нижнюю, техническую, палубу: в команде есть еще трое абсолютно доверенных лиц, которые помогут провести эту операцию без ненужных свидетелей.
А после выхода в открытое море труп будет спущен в воду.
Насыплешь ему цемента в штаны и под рубашку, перевяжешь тесьмой штанины и рукава, чтоб не высыпался, подробно инструктировал Мусу Мильштейн. И обязательно проткни живот и грудную клетку, чтоб не всплыл, когда его раздует, буднично добавил он. Муса кивал, тоже не выказывая особого волнения, как будто каждый день хоронил в море криминальные трупы, подсыпая им в штаны цемент и прокалывая живот, чтоб не всплывали.
Вот и все. Злополучная каюта номер 33 закрыта, ключ изъят. Муса и Алеха пошли к своей резервной каюте: сегодня нападений на Агуреева более не ожидалось.
* * *
А Мильштейн побрел к другу-начальнику.
* * *
Вы его убили?! ужаснулся Агуреев. Прямо на борту?
Кончай истерику, оборвал его Мильштейн. Никто никого не убивал. Он разгрыз ампулу, которой должен был замочить тебя.
Черт-те что! в сердцах сказал Николай.
И даже хуже, мрачно подтвердил Семен.
Ты это к чему? подозрительно спросил Агуреев.
К тому, что предательсреди вас.
Что ты лепишь, Мойша! чуть не застонал Николай. Но упрямые факты говорили именно об этом.
О том, что ты пойдешь в круиз, знали только Лерка и Равиль, загибал пальцы Мильштейн. Сами они не поехали. В самолет не сели. Лерка перед Сашкиной смертью звонила в Валенсию.
Она Сашке и звонила! перебил Агуреев. Просто номером ошиблась.
На три цифры? И две минуты разговаривала, недоверчиво пробурчал Семен. А одна, без Равиля, она ничего не сообразит.
Господи, не дай Бог, чтобы ты оказался прав, Мойша, обхватил голову руками Николай.
А мэйл, с которого все началось? добивал страдающего Агуреева Мильштейн. Он пришел с Леркиного компьютера. И помнишь, что в нем было?
Помню, сказал Агуреев. «Лучше продать акции, чем умереть». Ладно. Делай свое дело. Но без моего ведома ничего острого не предпринимай.
Хорошо, спокойно сказал Мильштейн и засобирался на выход: вот-вот должно было подойти такси.
9. Четвертый день плавания теплохода «Океанская звезда»
Открытое море
Из дневника Даши Лесной
«Здравствуй, моя зеленая тетрадочка! Пусть и не каждый день, как собиралась, но все же заполняю тебя важнейшими моментами моей, к сожалению, не столь уже короткой биографии.
Начнем со вчерашнего.
По Стокгольму прошлись неплохо, хотя с удовольствием поменяла бы общество Кефира на нашего преподавателя Береславскогос ним веселее. Особенно когда он, общаясь по сотовому с неведомым приятелем, громогласно клянется непременно пописать, причем с ударением на втором слоге. А в конце беседы советует другу быть поосторожнее в задницах. Пол-автобуса лежало, слушая его речи.
Сегодня-то он мне объяснил, о чем шел «спич»: друг егопроктолог, и они вспоминали первый свой приезд в Стокгольм, в бедный период, когда им были недоступны даже платные туалеты.
Короче, Ефим Аркадьевич несравненно лучше Кефира. Хотя и он отнюдь не мой кумир. А мой настоящий кумир по-прежнему не обращает на меня внимания, нежав шезлонге на верхней палубесвое толстое пузо в белесом свете северного солнца.
* * *
Нет, иногда обращает. Когда не надо бы Сегодня после завтрака я повела абсолютно трезвого Кефира выполнять свое главное предназначение в этом круизе. Конечно, если бы не Ванечка, видала бы я этого сердцееда в Не скажу где, потому чтогрех. Но мне так хочется хоть кого-то любить небезответноя Ванечку имею в виду, а не Кефира, что я была морально готова на этот неотъемлемый в процессе производства ребенка этап. И бычок, которого я вела на веревочке, был для указанной цели ничем не хуже других. Даже лучше: в море ему деться некуда, и его легче контролироватья вовсе не хочу, чтобы мой сыночек стал жертвой «пьяного зачатия».
* * *
Вот тут-то мой кумир меня и приметил: бросил укоряющий взгляд, когда мы, направляясь к моей каюте, проходили мимо. Типас кем же ты, девушка, гуляешь?