Саларес кинула окурок в остаток кофе, нащупала свою сумку и встала. Слегка виляя костлявыми бедрами, она отправилась к двери, открыла дверь и подняла рольштору. Мы остались сидеть с полуоткрытыми ртами. Уже переступив порог, сеньора повернулась к нам:
Если вы сделаете хорошую работу, я обещаю быть образцовой клиенткой. У меня много состоятельных подруг, Саларес отпустила дверь и, надев солнечные очки, отправилась в сторону парковки. Только совсем непонятно было, в качестве кого она собирается нас рекомендовать.
Мы остались сидеть в молчании. Мию прорвало через минуту:
Ну, конечно! Я сейчас выпью кофе, захватим с тобой сумочки и пойдем убивать судью! В последний раз меня за такую дуру держали в ювелирной лавке в Тунисе! Какой номер у сраной полиции? Из какая из трех тупых полиций в этом сраном городе правильная, кстати говоря? Может, правда, сразу звонить моссос? воздев руки к небу, Миа вскочила с пуфика. Я молчала. Ну что ты, твою мать, молчишь! Нет, тюрьма, конечно, выйдет дешевле, чем аренда нашей квартиры, и думаю, на вид, не сильно хуже, но мне не идет оранжевый, понимаешь?! Да и тебе как носорогу пеньюар, прости конечно! Кстати, здесь оранжевую робу носят, не в курсе?
Ты веришь в испанскую полицию? уточнила я, задумавшись про цвет формы в испанских тюрьмах.
Она предлагает нам убить человека! Не спереть двести евро! Убить, блядь, понимаешь??? За то, что он портил ей кровь тридцать пять лет! Просто потому, что у тебя вчера были глаза как у панды-потрошителя, она сделала вывод, что мы прирожденные киллеры!
Подкидывая подушки, свою куртку, мой плащ, журналы и выкройки Миа, наконец, нашла свою сумочку, распотрошила ее нутро в поиске телефона и вытащила гаджет, который, однако, выпрыгнул из ее дрожащих рук. Телефон слетел на пол, больно шлепнулся о плитку и выключился. Перезагружая девайс и матерясь, подруга продолжала проклинать утреннюю визитершу.
Когда телефон пришел в себя, Миа набрала номер городской полиции. Свободной рукой она забрала волосы в хвост и уставилась в пол. Оператор ответил секунд через пять. Миа молчала. Из трубки слышался женский голос. «Parla! Hablame! Que pasando? Que esta passant?» Миа медленно оторвала телефон от уха и нажала на красную кнопку. Она приглушенно выдохнула, уселась обратно на пуфик рядом со мной и, уткнувшись локтями в колени, шлепнула себя телефоном по лбу. Помедитировав так с минуту, она искоса посмотрела на меня и спросила:
Ты в тормозной системе немецких тачек разбираешься?
С Мией можно было все пройти. Латышкистрашные женщины. Они преданные, свирепые и решительные. Это была большая удача, что мы дружили, потому что я бы надорвалась с ней воевать.
Конечно, ни одна из нас не понимала ни черта во внутренностях Мерседеса S-класса Первый же гуглоанализ был неутешителен: немецкий автомобильный гений сделал свои машины дуроустойчивыми, так что нам действительно потребовался кто-то понимающий.
Вопрос «кто» вызвал у нас истерику, какую могут закатить только две блондинки, у которых мозгов хватает ровно на то, чтобы выбрать туфли, а приходится выбирать киллера.
Открыв бутылку дешевого красного, мы законопатились в магазинчике и перебирали в уме знакомых. Этот инфантилне может ничего сделать толком по закону, что уж говорить по тяжкое преступление. Тот просто дебил, хотя жаден и извилист. Третий трус и сдаст всю кампанию до последнего винтика. Когда мы перебрали всех знакомых, я и вспомнила про Бруно. С ним меня познакомила одна моя знакомая на своей свадьбе. После того вечера я поняла, что двадцать итальянцев в одном местегораздо выше моего болевого порога и я постараюсь с ними больше не сталкиваться. Но Бруно был удивительно приятным парнемспокойным, рассудительным и явно имел за душой больше, чем показывал. А еще у него в Госпиталет был маленький автосервис. Эврика!
Договориться с Бруно оказалось гораздо проще, чем можно было предположить. Нужно было всего лишь заставить божественно прекрасную блондинку Мию надеть платье покороче и накраситься. Бруно сидел, подперев голову кулаком за высоким барным столом, заваленным покоцанными чашками, грязными салфетками, какими-то засаленными чеками и вообще меня не слушал. На заднем плане стоял каркас полуразобранного «Пежо» с поднятым капотом и снятыми колесами. В углу притаился голубой пластиковый ящик, из которого торчали погнутые жестянки номеров.
Мы заплатим десять тысяч наличными, я старалась звучать уверенно.
Миа, а ты бывала в Валенсии? Там в это время очень красиво, мечтательно проворковал Бруно.
Миа улыбалась. Красотаглавный капитал успешных убийц.
***
«Мерседес» судьи с разгона отправился под откос на очередном серпантине как по расписанию. Летел красивоодин прыжок, два сальто, фейерверк в конце. Чтобы получше рассмотреть действо, мы даже вышли из машины.
Надо проверить, что он не выскочил из двери, я всегда была за тотальный контроль.
Надотогда поехали, Миа села за руль синей малолитражной букашки и мы медленно покатились вниз по серпантину.
«Баварский трактор» точнехонько въехал в крепкую узловатую пихту. Из-за кучерявых языков пламени было трудно разглядеть салон. Мы не стали спускаться ближе, чтобы не оставлять следов, и навели фотоаппарат. Да, в объективе явно было видно, что водитель остался за рулем. Сеньора Саларес была довольна. А я простила итальянцев.
Невозможно сказать, сколько мы выпили в следующие две недели, пока привыкали не каменеть от ужаса при виде каждого полицейского патруля. Старались выдумывать алиби. Потом шли и танцевали в переоцененные клубы на набережной. Шатались по барам и подцепляли тонкоперых испанцев на одну ночь. Меняли их между собой и шли за второй порцией. Просыпались в смазанном макияже, почти во всей одежде, исключая трусы. Раздумывали, не варить ли кофе на пиве. К салону стали относиться с меньшим драматизмом. Подумаешь, валяется коробка это элегантный беспорядок!
По странному совпадению, клиентов стало больше. Девицы потянулись замуж косяками. Прямо пропорционально количеству клиенток рос наш матримониальный скепсис. В каждой радостной невесте мы видели потенциальную клиентку.
И вот, когда мы уже было успокоились, на пороге снова появилась госпожа Саларес. Траур был ей к лицуона выглядела спокойнее и увереннее. Казалось, даже морщины слегка разгладились. За ней по пятам следовала кругленькая недовольная сеньора, в черном пиджаке и полосатой майке.
Уже через десять минут Изабелла Фернандез плакала, комкала бумажную салфетку и изрыгала проклятия сиплым, булькающим романсеро. Она хотела, чтобы ее мужу двенадцать часов отрывали яйца, выжигали глаза, ломали ребра по одному и, если он сам от этого не сдохнет, пусть его пристрелят. Мерзкие дела скрывает покров семейной тайны: этот гад много лет назад изнасиловал их дочь. Та стала наркоманкой и недавно пыталась покончить с собой и только в этот момент ее мать узнала и причину сломанной психики своего ребенка, и что скрывалось за виноватым видом ее муженька. Мы предложили донье Фернандез чая с ромашкой и цену в пятьдесят тысяч. Со скидкой с учетом такого скотства.
Так мы начинали обретать профессионализм.
***
В старой комнате всегда темно. За окнами тихо шелестят волны и эти волны пахнут летним вечером. Темная комната над каналом уже не борется с плесенью. Она прожигает любую штукатурку. Окно раскрыто. Слышно, как на кухне клацает чайник, о фарфор гремит ложечка. Вот из нутра электрической печки вытащили вчерашний круассан и захлопнули железную губу.
Послышались шаркающие шаги, скрип лестницы и тяжелое дыхание. Дверь в темную комнату медленно открылась. На ручке повис сухой старик с яйцеобразной головой, прикрытой редким белым пухом. Подтягивая тело и ноги вслед за траекторией открывающейся двери, он с видимым трудом маневрировал подносом, на котором в унисон его кочковатым движениям содрогалась фарфоровая чашка.
В комнате его шаги смягчал древний зеленый ковер. Старик доставил поднос до края массивного дубового стола и неверными руками аккуратно перенес на сукно чашку и блюдце с еле теплым круассаном.
За столом сидела женщина лет семидесяти пяти. Через ее белые, зачесанные наверх полукучеряшки просвечивал острый луч света, врезавшийся в комнату из не зашторенной части окна. Сжав губы гузкой, она читала газету через маленькие позолоченные полумесяцы, повисшие на самом кончике носа.