Обогнув выложенный мрамором фонтан посреди площади, Алексей окинул взглядом серое трехэтажное здание мэрии. Подивившись работоспособности местных жандармов, в кабинетах которых еще горел свет, он стал у гостиницы.
На фасаде строения красовалась незамысловатая надпись «У полной чаши», подсвеченная неоновыми огнями.
Подхватив саквояж, Алексей толкнул стеклянную дверь. Его встретила обыкновенная гостиничная обстановка с несколькими плетеными креслами и двумя крохотными белыми столиками.
В дальнем углу узкого холла примостился сам хозяин заведения, погруженный в чтение газеты. На столике рядом с ним играл переносной радиоприемник. Старик как две капли воды походил на Франсуа.
Алексей поставил у ног саквояж и нетерпеливо постучал по конторке. Хозяин гостиницы вздрогнул и поднял голову. Внимательно рассмотрев посетителя, он расцвел в дружелюбной улыбке.
Рад видеть вас.
Он поднялся с кресла, положил газету на столик и, прихрамывая, направился к Алексею.
Прошу меня извинить, месье, зачитался. Такое иногда случается со стариками вроде меня. Ну-с, чем могу быть полезен? перешел он на официальный тон, натянув за конторкой на руки древние, как и он сам, нарукавники.
Франсуатот, что с заправки, уточнил Самойлов, посоветовал обратиться к вам. Сказал, что не откажете в комнате. Чертовски хочется спать.
Он зевнул. Старик усмехнулся.
Жив, значит, еще, чертяга? По-прежнему все чудит? хмыкнув, он гордо проговорил:Только он ввел вас в некоторое заблуждение. У меня не комнаты, а номера. Прошу ваши документы, и спохватившись, добавил:Оплата вперед.
Тем лучше.
Алексей протянул паспорт, заполнил гостевой бланк и несколькими минутами позже уже поднимался по лестнице. Его номер состоял из двух вполне приличных комнат с видом на площадь. Обстановка была хоть и старая, но крепкая.
Алексей поставил на стол саквояж, умылся с дороги и, раздевшись, рухнул в кровать, оказавшейся к тому же достаточно мягкой.
Потянувшись, он с раздражением вспомнил, что забыл позвонить жене. Он звонил ей каждый вечер. Обречено вздохнув, что не сподобился звякнуть ей из машины, он потянулся к стоящему на тумбочке старому телефону и вышел на международную линию.
Привет, старушка, ты еще помнишь меня? произнес он, когда после продолжительных гудков на том конце провода сняли трубку. Это я.
Ты что не звонил так долго? Случилось что? спросила она заспанным голосом. Я вся уже испереживалась.
Все путем, старушка, просто так вышло. Я жив-здоров, засиделись за составлением черновика договора. Его небольшую ложь про дела за границей Инна восприняла без подозрений. Чем занимаешься?
А салон, фитнес, солярий Дел, в общем, по горло.
Ничего, приятных забот у тебя скоро только прибавится.
Инна зевнула, не проявив любопытства.
Что ты еще придумал?
Увидишь.
Ее равнодушие Алексея задело. Ему вдруг захотелось поведать жене о приключившейся с ним истории. Нет, не с француженкой, иначе по приезде она бы ему все глаза выцарапала, а про незнакомца.
Слушай, сейчас расскажу одну вещь, закачаешься!
И он поведал ей всю историю, не забыв и про веселого Франсуа.
Это тот самый Белборода, который был на нашей свадьбе свидетелем? уточнила, она, когда Самойлов умолк.
Нет, свидетелем был другой, но Иван на свадьбе тоже присутствовал Ну, помнишь, ты еще удивлялась его ранней седине?
Не помню, сдалась, наконец, Инна. Алеша, я очень хочу спать. Может быть, завтра вспомню, хорошо?
Хорошо, буркнул он и, не унимаясь, спросил:Как ты думаешь, что может означать это странное видение на заправке?
Меньше надо пить за рулем, раздраженно ответила она, но потом, смягчаясь, повторила:Извини, я ужасно хочу спать. Завтра звони раньше. Целую.
Алексей, удивленный несвойственным жене безразличием, еще некоторое время слушал гудки, потом развернулся, чтобы положить трубку на место и расслышал в динамике тихий щелчок, но не придал этому значения. Из головы по-прежнему не выходила встреча с Иваном. Он потряс головой, но яснее в ней от этого не стало. На ум приходила всякая всячина. Посидев так некоторое время, он в сердцах чертыхнулся, не в силах что-либо понять. Мысли его начали путаться. Вскоре усталость взяла свое, и он забылся беспокойным, тревожным сном.
* * *
На сегодня достаточно!
Рене Мюрье, руководитель оперативной группы Департамента по борьбе с незаконным оборотом наркотиков собрал со стола карандаши и бросил их в верхний ящик стола. Сложив топографическую карту района, отправил следом за ними и тяжело откинулся на спинку кресла. Четверо его подчиненных с облегчением устало переглянулись.
Как думают другие, не знаю, но, по-моему, все это ерунда, подал голос Пьер Шапюи, самый молодой участник группыголубоглазый любимец женщин. Никакой передачи наркотиков ни в Бьенне, ни где-то еще здесь не будет. Мы только зря теряем время.
Мюрье лишь молча пожал плечами и, сплетя пальцы в замок, положил руки на стол. Его невыразительная внешность конторского служащего многих вводила в заблуждение. Однако немногим было известно, что под этой маской скрывался незаурядный аналитический ум стратега, и что он являлся одним из лучших специалистов подразделения по разработке операций против наркодельцов.
Мы здесь уже четвертые сутки, и изо дня в день только и занимаемся, что изучаем эту проклятую карту! не унимался Пьер. Она мне уже по ночам снится.
Над центральной площадью Луссона часы пробили полночь. В кабинете повисла тишина. Все вслушивались в недолгий перезвон колокольчиков.
Мюрье усмехнулся, хрустнул суставами пальцев и заложил руки за голову.
Малыш, мы имеем приказ, и должны его выполнять, нравится это нам или нет. Усвой это хорошенько и больше никогда не заводи разговоров на подобную тему. Хотя бы в моем присутствии.
Шапюи озадаченно почесал нос, оглянулся на товарищей и, чувствуя полную солидарность, продолжил:
Я не представляю себе, что какой-то кретин, пусть даже и русский, сунется в это захолустье для передачи наркотиков местным дельцам. Это абсурд! В округе жителей-то всегораз-два и обчелся. Здесь негде спрятаться. Что не делай, постоянно будешь у всех на виду.
Совершено верно, вступил в разговор Жак Лапэ, высокий, начинающий лысеть мужчина средних лет и плотного телосложения. Особым умом он не блистал, но отличался одержимой исполнительностью. Благодаря этому он и оказался в группе Мюрье.
Проще всего это дельце было бы провернуть в Париже или другом крупном городе. Передали друг другу на улице пакет и тут же разбежались в разные стороны, затерявшись в толпе. Проще, кажется, и быть не может. Я бы так и поступил.
Или в какой-нибудь занюханной гостинице, где наркоманов больше, чем тараканов! поддержал Шапюи.
С улыбкой на устах Мюрье не спеша обвел взором просторный кабинет начальника жандармерии. Остановился на библиотеке, расположенной справа от окна, и затем вновь взглянул на подчиненных.
Вы тоже так думаете?
Он повернулся к двум другим участникам группы.
Доля истины в этом, конечно, есть, но только доля, с минуту поразмыслив, осторожно высказался Мишель Рошот, брюнет с птичьим носом, такой же чистенький и опрятный, как владелец процветающей прачечной. Не более, рассудительно произнес он. Однако мое дело подчиняться, а не рассуждать, что правильно, а что нет. Именно за это мне и платит правительство. Он замолчал, любуясь своими розовыми коротко остриженными ногтями.
Рене перевел взгляд своих серых близкопосаженных глаз на последнего участника группы, Луи Дуалье, бывшего жандарма, перешедшего в Департамент по борьбе с незаконным оборотом наркотиков сразу же после его образования и, кажется, нисколько об этом не сожалеющего.
Флегматично пожав широкими плечами, тот тряхнул седеющей шевелюрой и, решив отмолчаться, предоставил руководителю полную свободу действий. Дуалье был правой рукой Мюрье, и поэтому никогда не ввязывался ни в какие споры в его присутствии. Но когда того не было, отстаивал его точку зрения, как свою собственную. Но не из-за страха, как думали поначалу многиебояться начальства было не в его правилах, но из-за субординации.